У Корнея Чуковского в Переделкино была дача, а Райкин там её снимал. В любую погоду и детского писателя, и сатирика можно было встретить в лесу возле посёлка: один просто гулял, другой – учил роль на ходу. Райкин называл Чуковского частью переделкинского пейзажа. Его сын не любил приезжать на дачу, и дом часто выглядел пустынным. Оживлялся он детскими праздниками, сборищами в гостях у писателя и розыгрышами самого хозяина дома. Один из таких розыгрышей мощно описал Аркадий Райкин в своей книге «Без грима. Воспоминания». Однажды встретив Райкина, разучивающего роль на улице, Чуковский пригласил его в дом, в кабинет сына. Райкин вежливо отказался.
«В другой раз, завидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он без всяких приветствий напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления:
– Пренебрегаете!
– Б-г с вами, Корней Иванович. Просто я тaк привык. Мне так удобно – гулять и учить.
– Ну, как знаете, – сказал он сухо и не прощаясь пошёл своей дорогой.
В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот. Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи. И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному:
– Прошу!
Я понял, что сопротивление бесполезно. Рассмеялся. Вошёл в сад. Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд.
– Вы гость. Идите первым, – сказал Чуковский.
– Только после вас.
– Идите первым.
– Не смею.
– Идите первым.
– Ни за что!
– Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем?
– А вы что же, меня проверяете?
– Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.
– Ну Гоголем описано. В «Мёртвых душах».
– Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.
– Ни за какие коврижки!
– Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо – спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас.
– Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду.
– Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность!
– Я младше. Корней Иванович. Младше.
– Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.
– Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом.
– Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить – кишка тонка?!
После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом:
– Сэр! Я вас уважаю.
Я встал на два колена:
– Сир! Преклоняюсь перед вами.
Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал:
– Умоляю вас, сударь!
Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал:
– Батюшка, родимый, не мучайте себя!
Он шептал, хрипел:
– Сынок! Сынок! Не погуби отца родного!
Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел.
Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять. Чуковский заорал на неё:
– У нас здесь свои дела!
Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне:
– Может, хоть подстелете себе что-нибудь?
Чуковский, лёжа, испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне:
– Вам так удобно?
– Да, благодарю вас. А вам?
– Мне удобно, если гостю удобно.
Всё это продолжалось, как минимум, четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?! Но… как бы это сказать… некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку.
– Всё правильно, – сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. – Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому… – Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги. – А потому, потому… – И вдруг как рявкнет:
– Идите первым!
– Хорошо, – махнул я рукой. И вошёл в дом.
Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно.
– Давно бы так, – удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. – Давно бы так. Стоило столько препираться-то!
На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий. Так я думал. Но ошибся опять.
– Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, – сказал Корней Иванович, потирая руки…»
«В другой раз, завидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он без всяких приветствий напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления:
– Пренебрегаете!
– Б-г с вами, Корней Иванович. Просто я тaк привык. Мне так удобно – гулять и учить.
– Ну, как знаете, – сказал он сухо и не прощаясь пошёл своей дорогой.
В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот. Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи. И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному:
– Прошу!
Я понял, что сопротивление бесполезно. Рассмеялся. Вошёл в сад. Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд.
– Вы гость. Идите первым, – сказал Чуковский.
– Только после вас.
– Идите первым.
– Не смею.
– Идите первым.
– Ни за что!
– Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем?
– А вы что же, меня проверяете?
– Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.
– Ну Гоголем описано. В «Мёртвых душах».
– Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.
– Ни за какие коврижки!
– Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо – спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас.
– Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду.
– Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность!
– Я младше. Корней Иванович. Младше.
– Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.
– Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом.
– Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить – кишка тонка?!
После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом:
– Сэр! Я вас уважаю.
Я встал на два колена:
– Сир! Преклоняюсь перед вами.
Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал:
– Умоляю вас, сударь!
Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал:
– Батюшка, родимый, не мучайте себя!
Он шептал, хрипел:
– Сынок! Сынок! Не погуби отца родного!
Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел.
Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять. Чуковский заорал на неё:
– У нас здесь свои дела!
Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне:
– Может, хоть подстелете себе что-нибудь?
Чуковский, лёжа, испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне:
– Вам так удобно?
– Да, благодарю вас. А вам?
– Мне удобно, если гостю удобно.
Всё это продолжалось, как минимум, четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?! Но… как бы это сказать… некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку.
– Всё правильно, – сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. – Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому… – Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги. – А потому, потому… – И вдруг как рявкнет:
– Идите первым!
– Хорошо, – махнул я рукой. И вошёл в дом.
Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно.
– Давно бы так, – удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. – Давно бы так. Стоило столько препираться-то!
На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий. Так я думал. Но ошибся опять.
– Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, – сказал Корней Иванович, потирая руки…»
Korney Chukovsky had a dacha in Peredelkino, and Raikin rented it there. In any weather, both the children's writer and the satirist could be found in the forest near the village: one was just walking, the other was learning the role on the go. Raikin called Chukovsky a part of the Peredelkino landscape. His son did not like to come to the country, and the house often looked deserted. He was enlivened by children's holidays, gatherings at a visit to the writer and practical jokes by the owner of the house. One of such pranks was powerfully described by Arkady Raikin in his book “Without makeup. Memories". Once he met Raikin, who was learning the role on the street, Chukovsky invited him into the house, to his son's office. Raikin politely declined.
“Another time, seeing me on the same street with the text of the role in his hands, he attacked me without any greetings, as if he had caught me at the scene of a crime:
- Neglect!
- Gd be with you, Korney Ivanovich. I'm just so used to it. It's so convenient for me to walk and study.
“Well, as you know,” he said dryly and went his own way without saying goodbye.
For the third time, things took a very steep turn. He, as it turned out, was waiting for me, guarding at the gate of his dacha. And when I caught up with him, he opened the gate and shouted out with a threat, somehow in a cock-like manner:
- I beg!
I realized that resistance is useless. He laughed. I entered the garden. He climbed onto the porch and stopped at the door to let him go ahead.
- You are a guest. Go first, said Chukovsky.
- Only after you.
- Go first.
“I don’t dare.
- Go first.
- Never!
- Well, this, you know, is just corny. Something similar has already been described in the literature. By the way, do you remember who?
- Are you checking me?
- Have mercy. Why should I check you? I just don't remember.
- Well, Gogol described it. In Dead Souls.
- So Gogol? Really? So you want to show your erudition? Found someone to boast to. Go first.
- Not for any price!
- Please stop arguing. I don't like to be argued with. It is, after all, impolite to argue with elders. By the way, I am twice your age.
“That's why, Korney Ivanovich, I’ll only come in after you.
- Why is it "because"? Are you trying to say that you are younger than me? What indelicacy!
- I'm younger. Korney Ivanovich. Younger.
- What do you mean "younger"? By rank younger? And where does such reverence come from in you ?! We are all equal. As a senior, I tell you this. And from the elders we must take an example.
- So set an example, Korney Ivanovich. Come in. And I'm already following you.
“This is how you young people always do. Follow and follow. And to be the first to inherit - the gut is thin ?!
After which, with unexpected dexterity, he got down on one knee and said in a theatrical voice:
- Sir! I respect you.
I got down on two knees:
- Sire! I bow to you.
He fell on his face. I did the same. He shouted:
- I beg you, sir!
I screamed even louder. You could say he squealed:
- Father, dear, do not torture yourself!
He whispered, wheezed:
- Son! Son! Do not destroy your own father!
It should be noted that this took place in late autumn, and the plank porch on which we lay and, as it might seem from the outside, were convulsing, was cold. But none of us wanted to give in.
The housekeeper Korney Ivanovich ran out of the house, threw up her hands. She was accustomed to everything, but it seems that this time she was seriously scared. She tried to lift us up. Chukovsky yelled at her:
- We have our own business here!
The poor woman was blown away by the wind. But a moment later she appeared in the window:
- Maybe you can at least spread something for yourself?
Chukovsky, lying down, incinerated her with a glance, and she no longer appeared. And he continued, addressing me again:
- Is that convenient for you?
- Yes, thank you. And you?
- It's convenient for me if the guest is comfortable.
All this lasted for at least a quarter of an hour, during which several times it seemed to me that we were not playing. That is, of course, I understood that this was a game. And what else, if not a game ?! But… how to put it… some of his intonations confused me, confused me.
“That's right,” he said, finally getting up and as if making it clear that the game was over in my favor. - That's right. I'm really twice your age. So ... - I sighed with relief and got to my feet too. - And therefore, because ... - And suddenly he barks:
- Go first!
“Okay,” I waved my hand. And he entered the house.
I'm tired. I felt devastated. I somehow didn't care right away.
“It would be like that long ago,” Chukovsky said with satisfaction, following me. - It would be so long ago. It was worth so much bickering!
This time it was the finale. Not false, but real. So I thought. But I was wrong again.
"Still, if I were you, I would have made way for the old man," said Korney Ivanovich, rubbing his hands ... "
“Another time, seeing me on the same street with the text of the role in his hands, he attacked me without any greetings, as if he had caught me at the scene of a crime:
- Neglect!
- Gd be with you, Korney Ivanovich. I'm just so used to it. It's so convenient for me to walk and study.
“Well, as you know,” he said dryly and went his own way without saying goodbye.
For the third time, things took a very steep turn. He, as it turned out, was waiting for me, guarding at the gate of his dacha. And when I caught up with him, he opened the gate and shouted out with a threat, somehow in a cock-like manner:
- I beg!
I realized that resistance is useless. He laughed. I entered the garden. He climbed onto the porch and stopped at the door to let him go ahead.
- You are a guest. Go first, said Chukovsky.
- Only after you.
- Go first.
“I don’t dare.
- Go first.
- Never!
- Well, this, you know, is just corny. Something similar has already been described in the literature. By the way, do you remember who?
- Are you checking me?
- Have mercy. Why should I check you? I just don't remember.
- Well, Gogol described it. In Dead Souls.
- So Gogol? Really? So you want to show your erudition? Found someone to boast to. Go first.
- Not for any price!
- Please stop arguing. I don't like to be argued with. It is, after all, impolite to argue with elders. By the way, I am twice your age.
“That's why, Korney Ivanovich, I’ll only come in after you.
- Why is it "because"? Are you trying to say that you are younger than me? What indelicacy!
- I'm younger. Korney Ivanovich. Younger.
- What do you mean "younger"? By rank younger? And where does such reverence come from in you ?! We are all equal. As a senior, I tell you this. And from the elders we must take an example.
- So set an example, Korney Ivanovich. Come in. And I'm already following you.
“This is how you young people always do. Follow and follow. And to be the first to inherit - the gut is thin ?!
After which, with unexpected dexterity, he got down on one knee and said in a theatrical voice:
- Sir! I respect you.
I got down on two knees:
- Sire! I bow to you.
He fell on his face. I did the same. He shouted:
- I beg you, sir!
I screamed even louder. You could say he squealed:
- Father, dear, do not torture yourself!
He whispered, wheezed:
- Son! Son! Do not destroy your own father!
It should be noted that this took place in late autumn, and the plank porch on which we lay and, as it might seem from the outside, were convulsing, was cold. But none of us wanted to give in.
The housekeeper Korney Ivanovich ran out of the house, threw up her hands. She was accustomed to everything, but it seems that this time she was seriously scared. She tried to lift us up. Chukovsky yelled at her:
- We have our own business here!
The poor woman was blown away by the wind. But a moment later she appeared in the window:
- Maybe you can at least spread something for yourself?
Chukovsky, lying down, incinerated her with a glance, and she no longer appeared. And he continued, addressing me again:
- Is that convenient for you?
- Yes, thank you. And you?
- It's convenient for me if the guest is comfortable.
All this lasted for at least a quarter of an hour, during which several times it seemed to me that we were not playing. That is, of course, I understood that this was a game. And what else, if not a game ?! But… how to put it… some of his intonations confused me, confused me.
“That's right,” he said, finally getting up and as if making it clear that the game was over in my favor. - That's right. I'm really twice your age. So ... - I sighed with relief and got to my feet too. - And therefore, because ... - And suddenly he barks:
- Go first!
“Okay,” I waved my hand. And he entered the house.
I'm tired. I felt devastated. I somehow didn't care right away.
“It would be like that long ago,” Chukovsky said with satisfaction, following me. - It would be so long ago. It was worth so much bickering!
This time it was the finale. Not false, but real. So I thought. But I was wrong again.
"Still, if I were you, I would have made way for the old man," said Korney Ivanovich, rubbing his hands ... "
У записи 6 лайков,
0 репостов,
221 просмотров.
0 репостов,
221 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгений Марон
