"КРОВЬ ЗА КРОВЬ"
- Про меня, пожалуйста, не надо, - просит участница Великой Отечественной доктор медицинских наук детский кардиолог Ирина Николаевна Вульфсон. - Хочу, чтобы вы просто рассказали эту историю.
Было это под Вязьмой. Ранней осенью 1942-го. К тому времени четверокурсница московского мединститута старший лейтенант медицинской службы Ирина Вульфсон уже четвертый месяц работала начальником хирургического отделения полевого передвижного госпиталя № 4464. Кто скажет мало, тот ничего не знает о войне. Персонала всего трое, а раненых, обновляющихся каждые три-четыре дня, до шестидесяти. Специализация - конечности. Задача: срочно ампутировать, загипсовать, перебинтовать и отправить дальше - на восток, в эвакогоспиталь.
Конвейер боли, крови, немыслимого напряжения, оставляющий на сон порой всего минуты. В такой ситуации человек невольно приглушает чувства - иначе не выдержать.
Ирине было вдвойне, втройне труднее не распускаться: в 41-м она потеряла мужа - расстреляли как врага народа фактически за одну только немецкую фамилию. Хотя происходил Владимир Тизенгаузен из обрусевших немцев, попавших в Россию еще при государыне Екатерине. Плюс с мамой в Москве остался ее сынишка - всего-то восьмимесячный...
- Вязьма раза три переходила из рук в руки, - вспоминает Ирина Николаевна. - И вот когда фашистов окончательно выбили из почти дотла спаленного города, к нам ночью пришли взволнованные деревенские женщины. Сказали, что в ближайшем лесу у немцев действовал потаенный детский “госпиталь”. Подождите, адрес назову, - достает пожелтевший конверт, отправленный когда-то матери, читает: - Смоленская область, Вяземский район, деревня Старый Ржавец. И там остались дети. Мы, конечно, сразу туда помчались. Увидели старинный барский дом с колоннами. Зашли внутрь при полной тишине. Две чисто побеленные комнаты. В первой только операционный стол. Во второй дети лежали в беленьких кроватках, укрытые белоснежными одеяльцами. Безмолвные, как куколки. Все наголо стриженные, все в белых рубашечках, трусиках. Точно пациенты, приготовленные к операции. Им всем было где-то от четырех до восьми лет. Они совершенно не реагировали на наше появление. И это было до безумия страшно! Я таких детей никогда больше не видела.
Когда малышей - кого на подводе, кого на руках - доставили в госпиталь, среди раненых стало твориться что-то невообразимое. Мужики скрипели зубами, кто-то, не таясь, плакал, кто-то материл Гитлера и иже с ним. И все кричали: “Возьмите у меня кровь!” Переливание крови начали той же ночью, продолжали целый день. Не помогало...
Они умирали, - горько продолжает Ирина Николаевна. -Вернее, таяли как свечечки. Без слез, без слов. Совершенно безучастные к окружающим их дядям, тетям, готовым отдать, кажется, все для их спасения. Только от двух-трех удалось услышать имя. Чьи они, откуда? Ничего так и не узнали. Из двадцати лишь одиннадцать к концу дня отправили на машине с ранеными. Остальных пришлось похоронить... Но и тем, в ком еще теплилась жизнь, думаю, вряд ли посчастливилось добраться до эвакогоспиталя.
Совершенно очевидно, что дети - жертвы чудовищного эксперимента. Это был донорский пункт, поставлявший кровь для солдат, офицеров рейха. Видите ли, детская кровь более активная. Но для малолетнего донора, у которого кроветворная система еще полностью не сформировалась, потеря необратима. Даже если его поддерживать полноценным питанием, витаминами. А бедняжек ведь даже не кормили. Просто выкачивали из них кровь...
Вот он фашизм, который кому-то в Европе сегодня кажется уж и не таким страшным. Вроде бы даже безвинным. Причислила же Литва лагерь в Саласпилсе, где были похожие детские отделения, к воспитательно-трудовому учреждению.
Ирина Николаевна, по сей день консультирующая маленьких пациентов в поликлинике, в шестидесятых годах туда, кстати, ездила. Запомнились ребячьи рисунки - домики, елочки, солнышко с ножками, выцарапанные камешком на стенах казематов. И удары сердца, бьющегося прямо из-под земли, вдоль всей дороги, ведущей к последнему причалу тысяч безвинных жертв.
Несчастные доноры из фашистского “госпиталя” под Вязьмой не успели оставить не только своих рисунков - даже имен, фамилий, адресов. Похоже, эта безымянность особенно гнетет доктора, умеющего, как никто другой, слушать и лечить детское сердце. “Мы даже не знаем, кого там загубили, - совсем тихо говорит она. - Потому и решила впервые донести эту историю через столько лет. Просто как факт. С единственной просьбой ко всем живущим, ко всем начинающим жить - чтобы помнили. Это было!..”
Газета «За Калужской заставой» - № 16 (403) - 11 мая 2005 г.
- Про меня, пожалуйста, не надо, - просит участница Великой Отечественной доктор медицинских наук детский кардиолог Ирина Николаевна Вульфсон. - Хочу, чтобы вы просто рассказали эту историю.
Было это под Вязьмой. Ранней осенью 1942-го. К тому времени четверокурсница московского мединститута старший лейтенант медицинской службы Ирина Вульфсон уже четвертый месяц работала начальником хирургического отделения полевого передвижного госпиталя № 4464. Кто скажет мало, тот ничего не знает о войне. Персонала всего трое, а раненых, обновляющихся каждые три-четыре дня, до шестидесяти. Специализация - конечности. Задача: срочно ампутировать, загипсовать, перебинтовать и отправить дальше - на восток, в эвакогоспиталь.
Конвейер боли, крови, немыслимого напряжения, оставляющий на сон порой всего минуты. В такой ситуации человек невольно приглушает чувства - иначе не выдержать.
Ирине было вдвойне, втройне труднее не распускаться: в 41-м она потеряла мужа - расстреляли как врага народа фактически за одну только немецкую фамилию. Хотя происходил Владимир Тизенгаузен из обрусевших немцев, попавших в Россию еще при государыне Екатерине. Плюс с мамой в Москве остался ее сынишка - всего-то восьмимесячный...
- Вязьма раза три переходила из рук в руки, - вспоминает Ирина Николаевна. - И вот когда фашистов окончательно выбили из почти дотла спаленного города, к нам ночью пришли взволнованные деревенские женщины. Сказали, что в ближайшем лесу у немцев действовал потаенный детский “госпиталь”. Подождите, адрес назову, - достает пожелтевший конверт, отправленный когда-то матери, читает: - Смоленская область, Вяземский район, деревня Старый Ржавец. И там остались дети. Мы, конечно, сразу туда помчались. Увидели старинный барский дом с колоннами. Зашли внутрь при полной тишине. Две чисто побеленные комнаты. В первой только операционный стол. Во второй дети лежали в беленьких кроватках, укрытые белоснежными одеяльцами. Безмолвные, как куколки. Все наголо стриженные, все в белых рубашечках, трусиках. Точно пациенты, приготовленные к операции. Им всем было где-то от четырех до восьми лет. Они совершенно не реагировали на наше появление. И это было до безумия страшно! Я таких детей никогда больше не видела.
Когда малышей - кого на подводе, кого на руках - доставили в госпиталь, среди раненых стало твориться что-то невообразимое. Мужики скрипели зубами, кто-то, не таясь, плакал, кто-то материл Гитлера и иже с ним. И все кричали: “Возьмите у меня кровь!” Переливание крови начали той же ночью, продолжали целый день. Не помогало...
Они умирали, - горько продолжает Ирина Николаевна. -Вернее, таяли как свечечки. Без слез, без слов. Совершенно безучастные к окружающим их дядям, тетям, готовым отдать, кажется, все для их спасения. Только от двух-трех удалось услышать имя. Чьи они, откуда? Ничего так и не узнали. Из двадцати лишь одиннадцать к концу дня отправили на машине с ранеными. Остальных пришлось похоронить... Но и тем, в ком еще теплилась жизнь, думаю, вряд ли посчастливилось добраться до эвакогоспиталя.
Совершенно очевидно, что дети - жертвы чудовищного эксперимента. Это был донорский пункт, поставлявший кровь для солдат, офицеров рейха. Видите ли, детская кровь более активная. Но для малолетнего донора, у которого кроветворная система еще полностью не сформировалась, потеря необратима. Даже если его поддерживать полноценным питанием, витаминами. А бедняжек ведь даже не кормили. Просто выкачивали из них кровь...
Вот он фашизм, который кому-то в Европе сегодня кажется уж и не таким страшным. Вроде бы даже безвинным. Причислила же Литва лагерь в Саласпилсе, где были похожие детские отделения, к воспитательно-трудовому учреждению.
Ирина Николаевна, по сей день консультирующая маленьких пациентов в поликлинике, в шестидесятых годах туда, кстати, ездила. Запомнились ребячьи рисунки - домики, елочки, солнышко с ножками, выцарапанные камешком на стенах казематов. И удары сердца, бьющегося прямо из-под земли, вдоль всей дороги, ведущей к последнему причалу тысяч безвинных жертв.
Несчастные доноры из фашистского “госпиталя” под Вязьмой не успели оставить не только своих рисунков - даже имен, фамилий, адресов. Похоже, эта безымянность особенно гнетет доктора, умеющего, как никто другой, слушать и лечить детское сердце. “Мы даже не знаем, кого там загубили, - совсем тихо говорит она. - Потому и решила впервые донести эту историю через столько лет. Просто как факт. С единственной просьбой ко всем живущим, ко всем начинающим жить - чтобы помнили. Это было!..”
Газета «За Калужской заставой» - № 16 (403) - 11 мая 2005 г.
"BLOOD FOR BLOOD"
- About me, please, don't, - asks the participant of the Great Patriotic War, Doctor of Medical Sciences, children's cardiologist Irina Nikolaevna Wolfson. “I just want you to tell this story.
It was near Vyazma. Early autumn 1942. By that time, a fourth-year student of the Moscow Medical Institute, senior lieutenant of the medical service, Irina Wolfson, had been working as the head of the surgical department of the mobile field hospital No. 4464 for four months already. Whoever says little knows nothing about the war. There are only three personnel, and the wounded, renewed every three or four days, up to sixty. Specialization - limbs. Task: to urgently amputate, plaster, bandage and send further - to the east, to the evacuation hospital.
A conveyor belt of pain, blood, incredible tension, sometimes leaving only minutes to sleep. In such a situation, a person involuntarily muffles his feelings - otherwise he will not stand it.
Irina was doubly, three times more difficult not to disband: in 1941 she lost her husband - she was shot as an enemy of the people, in fact, for just one German surname. Although Vladimir Tiesenhausen came from the Russified Germans who came to Russia under Empress Catherine. Plus, her little son stayed with his mother in Moscow - only eight months old ...
- Vyazma passed from hand to hand three times, - Irina Nikolaevna recalls. - And when the fascists were finally knocked out of the almost completely burnt city, worried village women came to us at night. They said that in the nearest forest the Germans had a secret children's "hospital". Wait, I'll tell you the address, - takes out a yellowed envelope sent once to his mother, reads: - Smolensk region, Vyazemsky district, village Stary Rzhavets. And there were children left. We, of course, immediately rushed there. We saw an old manor house with columns. We went inside in complete silence. Two clean whitewashed rooms. The first has only an operating table. In the second, the children lay in white cots, covered with snow-white blankets. Silent as dolls All hair-cut, all in white shirts, panties. Precisely patients prepared for surgery. They were all somewhere between four and eight years old. They did not react at all to our appearance. And it was scary to madness! I have never seen such children again.
When the kids - some on a cart, some in their arms - were taken to the hospital, something unimaginable happened among the wounded. The men were gritting their teeth, someone was crying openly, someone was Hitler's mother and others like him. And everyone shouted: "Take my blood!" Blood transfusion was started the same night and continued all day. Didn't help ...
They were dying, - Irina Nikolaevna continues bitterly. -Rather, they melted like candles. No tears, no words. Completely indifferent to the uncles around them, aunts who are ready to give, it seems, everything for their salvation. Only two or three managed to hear the name. Whose are they, where are they from? They did not learn anything. Of the twenty, only eleven were sent by car with the wounded by the end of the day. The rest had to be buried ... But even those in whom life still glimmered, I think, were hardly lucky enough to get to the evacuation hospital.
It is quite obvious that children are victims of a monstrous experiment. It was a donor center that supplied blood for soldiers and officers of the Reich. You see, children's blood is more active. But for a young donor, whose hematopoietic system has not yet fully formed, the loss is irreversible. Even if it is supported by good nutrition, vitamins. And the poor things weren't even fed. They just pumped blood out of them ...
Here it is fascism, which to someone in Europe today seems not so terrible. It seems to be even innocent. Lithuania assigned the camp in Salaspils, where there were similar children's departments, to an educational and labor institution.
Irina Nikolaevna, who to this day advises little patients in the clinic, went there, by the way, in the sixties. I remember the childish drawings - houses, Christmas trees, the sun with legs, scratched with a pebble on the walls of the casemates. And the beats of a heart, beating right from the ground, along the entire road leading to the last pier of thousands of innocent victims.
The unfortunate donors from the fascist "hospital" near Vyazma did not manage to leave not only their drawings - even their names, surnames, addresses. It seems that this namelessness especially oppresses the doctor, who, like no one else, knows how to listen and heal a child's heart. “We don't even know who we killed there,” she says quietly. “That is why I decided to convey this story for the first time after so many years. Just as a fact. With the only request to all living, to all who begin to live - to remember. It was!.."
Newspaper "Za Kaluzhskaya Zastava" - No. 16 (403) - May 11, 2005
- About me, please, don't, - asks the participant of the Great Patriotic War, Doctor of Medical Sciences, children's cardiologist Irina Nikolaevna Wolfson. “I just want you to tell this story.
It was near Vyazma. Early autumn 1942. By that time, a fourth-year student of the Moscow Medical Institute, senior lieutenant of the medical service, Irina Wolfson, had been working as the head of the surgical department of the mobile field hospital No. 4464 for four months already. Whoever says little knows nothing about the war. There are only three personnel, and the wounded, renewed every three or four days, up to sixty. Specialization - limbs. Task: to urgently amputate, plaster, bandage and send further - to the east, to the evacuation hospital.
A conveyor belt of pain, blood, incredible tension, sometimes leaving only minutes to sleep. In such a situation, a person involuntarily muffles his feelings - otherwise he will not stand it.
Irina was doubly, three times more difficult not to disband: in 1941 she lost her husband - she was shot as an enemy of the people, in fact, for just one German surname. Although Vladimir Tiesenhausen came from the Russified Germans who came to Russia under Empress Catherine. Plus, her little son stayed with his mother in Moscow - only eight months old ...
- Vyazma passed from hand to hand three times, - Irina Nikolaevna recalls. - And when the fascists were finally knocked out of the almost completely burnt city, worried village women came to us at night. They said that in the nearest forest the Germans had a secret children's "hospital". Wait, I'll tell you the address, - takes out a yellowed envelope sent once to his mother, reads: - Smolensk region, Vyazemsky district, village Stary Rzhavets. And there were children left. We, of course, immediately rushed there. We saw an old manor house with columns. We went inside in complete silence. Two clean whitewashed rooms. The first has only an operating table. In the second, the children lay in white cots, covered with snow-white blankets. Silent as dolls All hair-cut, all in white shirts, panties. Precisely patients prepared for surgery. They were all somewhere between four and eight years old. They did not react at all to our appearance. And it was scary to madness! I have never seen such children again.
When the kids - some on a cart, some in their arms - were taken to the hospital, something unimaginable happened among the wounded. The men were gritting their teeth, someone was crying openly, someone was Hitler's mother and others like him. And everyone shouted: "Take my blood!" Blood transfusion was started the same night and continued all day. Didn't help ...
They were dying, - Irina Nikolaevna continues bitterly. -Rather, they melted like candles. No tears, no words. Completely indifferent to the uncles around them, aunts who are ready to give, it seems, everything for their salvation. Only two or three managed to hear the name. Whose are they, where are they from? They did not learn anything. Of the twenty, only eleven were sent by car with the wounded by the end of the day. The rest had to be buried ... But even those in whom life still glimmered, I think, were hardly lucky enough to get to the evacuation hospital.
It is quite obvious that children are victims of a monstrous experiment. It was a donor center that supplied blood for soldiers and officers of the Reich. You see, children's blood is more active. But for a young donor, whose hematopoietic system has not yet fully formed, the loss is irreversible. Even if it is supported by good nutrition, vitamins. And the poor things weren't even fed. They just pumped blood out of them ...
Here it is fascism, which to someone in Europe today seems not so terrible. It seems to be even innocent. Lithuania assigned the camp in Salaspils, where there were similar children's departments, to an educational and labor institution.
Irina Nikolaevna, who to this day advises little patients in the clinic, went there, by the way, in the sixties. I remember the childish drawings - houses, Christmas trees, the sun with legs, scratched with a pebble on the walls of the casemates. And the beats of a heart, beating right from the ground, along the entire road leading to the last pier of thousands of innocent victims.
The unfortunate donors from the fascist "hospital" near Vyazma did not manage to leave not only their drawings - even their names, surnames, addresses. It seems that this namelessness especially oppresses the doctor, who, like no one else, knows how to listen and heal a child's heart. “We don't even know who we killed there,” she says quietly. “That is why I decided to convey this story for the first time after so many years. Just as a fact. With the only request to all living, to all who begin to live - to remember. It was!.."
Newspaper "Za Kaluzhskaya Zastava" - No. 16 (403) - May 11, 2005
У записи 23 лайков,
5 репостов,
485 просмотров.
5 репостов,
485 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгений Марон
