Девочка и волк
Я прихожу к А. в дом и чувствую, что я старый хищник, который подошел к самому жилью и глядит на хозяина, вышедшего из дому с ружьем, сидит и смотрит, из темноты, посверкивая фосфоресцирующими зрачками. У меня разодрано ухо, длинная кровоточащая рана на брюхе, лапа с глубоким тройным шрамом от капкана и проплешины в густой шерсти от расчесанных укусов. При этом я смотрю прямо, не мигая. Я бы улыбался, если бы умел. Хозяин кладет ружье.
- Кто ты сегодня? - спрашивает А.
- Я волк, - говорю я.
- Какой ты волк? - спрашивает А.
- Я очень сильный и смелый волк, - отвечаю.
А. улыбается.
- Как прошло твое лето, волк? Мы давно не виделись.
- Оно прекрасно прошло. Я ел, спал, играл, дрался и бегал.
- А это что у тебя? - хмурится А., пытаясь дотронуться до раны на животе.
Я дёргаюсь, отскакиваю от него и отвечаю нарочито весело:
- Это? Это фигня. Распорол об острую ветку.
- Больно было?
- Неа.
- Совсем?
- Ну немножко.
- Что ты чувствуешь теперь, когда думаешь про эту ветку?
- Что я ей благодарен.
А. опускает голову и тяжело вздыхает.
- И всё?
- Да. Она научила меня быть поосмотрительнее.
- А это что? - спрашивает А., косясь на ухо, но не дотрагиваясь, чтобы не пугать.
- Подрался с дикой собакой.
- Как тебе теперь с драным ухом?
- А что, по-моему, круто выглядит. Нет?
- Да уж. Ты знал эту собаку?
- Да. Мы были когда-то в одной стае.
- А теперь?
- А теперь я сам себе стая.
А. смотрит себе на руки и какое-то время подбирает слова.
- Вера, но ведь ты девочка, а не волк.
- Нет.
- Но ведь ты, наверное, любила этот лес, и тебе больно, что он так с тобой обошелся.
- Мне плевать.
- Ты ведь была счастлива в этой стае, и жалеешь, что туда нельзя вернуться.
- Нисколько.
И тут я чувствую, что слезы стоят у меня в горле, но плакать я не могу, потому что я все-таки взрослый хитрый волк, а не тряпка.
А. мой психотерапевт.
- Ты же понимаешь, что до тех пор, пока ты не признаешь, что ты девочка, и ты устала, и тебе нужно плакать и ошибаться, ты будешь для всех волком, будешь одиночкой, будешь пугать деревенских и прятаться от людей с дрекольем. Ты понимаешь это?
- Да. Но плакать и ошибаться - это для слабаков.
- Что с твоей лапой?
- Попал в капкан и просидел там два дня. Думал, сдохну.
- Звал на помощь?
- Выл. Никто не пришел.
- Кто тебя вытащил?
- Сам.
- Но ведь ты хотел, чтобы пришли? Кто должен был прийти?
- Друг.
- Почему не пришёл?
- Пришёл. Смеялся. Сыпал землю в глаза.
- Хотел мстить ему, когда вылез?
- Нет, пусть живёт. Так ему страшней.
- Слишком любил его?
И тут я начинаю реветь, хоть это и для слабаков.
Специально для девочки у А. есть подушка, кружка кофе, салфетки от слёз, тёплый медленный голос и термины. К волку А. выходит в кирзачах, брезентовой куртке, дубленый, с выгоревшими на солнце бровями и показывает, что он без оружия.
Когда я уезжаю от А., первые пять станций по синей ветке я еще девочка, у меня слёзы в горле, три года сильной любви без итога и ни одного защитника в радиусе пятисот километров. Потом я потихоньку снова волк, узкие зрачки, и мне хочется только есть, бегать и ненавидеть, ненавидеть и ничего не ждать.
Вера Полозкова.
Я прихожу к А. в дом и чувствую, что я старый хищник, который подошел к самому жилью и глядит на хозяина, вышедшего из дому с ружьем, сидит и смотрит, из темноты, посверкивая фосфоресцирующими зрачками. У меня разодрано ухо, длинная кровоточащая рана на брюхе, лапа с глубоким тройным шрамом от капкана и проплешины в густой шерсти от расчесанных укусов. При этом я смотрю прямо, не мигая. Я бы улыбался, если бы умел. Хозяин кладет ружье.
- Кто ты сегодня? - спрашивает А.
- Я волк, - говорю я.
- Какой ты волк? - спрашивает А.
- Я очень сильный и смелый волк, - отвечаю.
А. улыбается.
- Как прошло твое лето, волк? Мы давно не виделись.
- Оно прекрасно прошло. Я ел, спал, играл, дрался и бегал.
- А это что у тебя? - хмурится А., пытаясь дотронуться до раны на животе.
Я дёргаюсь, отскакиваю от него и отвечаю нарочито весело:
- Это? Это фигня. Распорол об острую ветку.
- Больно было?
- Неа.
- Совсем?
- Ну немножко.
- Что ты чувствуешь теперь, когда думаешь про эту ветку?
- Что я ей благодарен.
А. опускает голову и тяжело вздыхает.
- И всё?
- Да. Она научила меня быть поосмотрительнее.
- А это что? - спрашивает А., косясь на ухо, но не дотрагиваясь, чтобы не пугать.
- Подрался с дикой собакой.
- Как тебе теперь с драным ухом?
- А что, по-моему, круто выглядит. Нет?
- Да уж. Ты знал эту собаку?
- Да. Мы были когда-то в одной стае.
- А теперь?
- А теперь я сам себе стая.
А. смотрит себе на руки и какое-то время подбирает слова.
- Вера, но ведь ты девочка, а не волк.
- Нет.
- Но ведь ты, наверное, любила этот лес, и тебе больно, что он так с тобой обошелся.
- Мне плевать.
- Ты ведь была счастлива в этой стае, и жалеешь, что туда нельзя вернуться.
- Нисколько.
И тут я чувствую, что слезы стоят у меня в горле, но плакать я не могу, потому что я все-таки взрослый хитрый волк, а не тряпка.
А. мой психотерапевт.
- Ты же понимаешь, что до тех пор, пока ты не признаешь, что ты девочка, и ты устала, и тебе нужно плакать и ошибаться, ты будешь для всех волком, будешь одиночкой, будешь пугать деревенских и прятаться от людей с дрекольем. Ты понимаешь это?
- Да. Но плакать и ошибаться - это для слабаков.
- Что с твоей лапой?
- Попал в капкан и просидел там два дня. Думал, сдохну.
- Звал на помощь?
- Выл. Никто не пришел.
- Кто тебя вытащил?
- Сам.
- Но ведь ты хотел, чтобы пришли? Кто должен был прийти?
- Друг.
- Почему не пришёл?
- Пришёл. Смеялся. Сыпал землю в глаза.
- Хотел мстить ему, когда вылез?
- Нет, пусть живёт. Так ему страшней.
- Слишком любил его?
И тут я начинаю реветь, хоть это и для слабаков.
Специально для девочки у А. есть подушка, кружка кофе, салфетки от слёз, тёплый медленный голос и термины. К волку А. выходит в кирзачах, брезентовой куртке, дубленый, с выгоревшими на солнце бровями и показывает, что он без оружия.
Когда я уезжаю от А., первые пять станций по синей ветке я еще девочка, у меня слёзы в горле, три года сильной любви без итога и ни одного защитника в радиусе пятисот километров. Потом я потихоньку снова волк, узкие зрачки, и мне хочется только есть, бегать и ненавидеть, ненавидеть и ничего не ждать.
Вера Полозкова.
Girl and wolf
I come to A.'s house and feel that I am an old predator, who went to the dwelling itself and looks at the owner, who left the house with a gun, sits and looks out of the darkness, flashing phosphorescent pupils. My ear was torn, a long bleeding wound on my belly, a paw with a deep triple scar from a trap and bald spots in thick wool from combed bites. At the same time, I look directly, without blinking. I would smile if I could. The owner puts down the gun.
- Who are you today? - asks A.
“I'm a wolf,” I say.
- What kind of wolf are you? - asks A.
“I am a very strong and brave wolf,” I answer.
A. smiles.
“How was your summer, wolf?” We did not meet each other in a long time.
“It went perfectly.” I ate, slept, played, fought and ran.
- What is it with you? - frowns A., trying to touch the wound on his stomach.
I jerk, bounce off him and answer deliberately cheerfully:
- It? It's buulshit. Spread on a sharp branch.
- It hurt?
- Nope.
- Absolutely?
- Well, a little bit.
- What do you feel now when you think about this thread?
- That I am grateful to her.
A. lowers his head and sighs heavily.
“Is that all?”
- Yes. She taught me to be more discreet.
- And what's that? - asks A., squinting in his ear, but not touching, so as not to scare.
- I had a fight with a wild dog.
- How do you like now with a tattered ear?
- And what, in my opinion, looks cool. Not?
- Yeah. Did you know this dog
- Yes. We were once in the same pack.
- And now?
“And now I am my own pack.”
A. looks at his hands and picks up words for a while.
“Faith, but you're a girl, not a wolf.”
- Not.
“But you probably loved this forest, and it hurts you that he treated you like that.”
- I do not care.
“You were happy in this flock, and you regret that you cannot return there.”
- Not at all.
And then I feel that tears are in my throat, but I can’t cry, because I'm still an adult sly wolf, not a rag.
A. my psychotherapist.
“You understand that until you admit that you are a girl, and you are tired, and you need to cry and make mistakes, you will be a wolf for everyone, you will be a loner, you will frighten the village people and hide from people with a treachery.” Do you understand this?
- Yes. But to cry and make mistakes is for wimps.
- What's wrong with your paw?
- Got into a trap and sat there for two days. I thought I'd die.
- Call for help?
- Out. No one came.
- Who pulled you out?
- Himself.
“But you wanted to come?” Who should have come?
- Friend.
- Why didn't you come?
- I came. Laughed. He poured earth into his eyes.
“He wanted to take revenge on him when he got out?”
- No, let him live. So he is scared.
- Too loved him?
And then I start to cry, although this is for the wimps.
Especially for the girl, A. has a pillow, a coffee mug, wipes for tears, a warm, slow voice and terms. A. comes out to the wolf in a tarpaulin, a tarpaulin jacket, tanned, with eyebrows burnt out in the sun and shows that he is without a weapon.
When I leave A., the first five stations on the blue branch I’m still a girl, I have tears in my throat, three years of strong love without a result and not a single defender within a radius of five hundred kilometers. Then I slowly again wolf, narrow pupils, and I just want to eat, run and hate, hate and wait for nothing.
Vera Polozkova.
I come to A.'s house and feel that I am an old predator, who went to the dwelling itself and looks at the owner, who left the house with a gun, sits and looks out of the darkness, flashing phosphorescent pupils. My ear was torn, a long bleeding wound on my belly, a paw with a deep triple scar from a trap and bald spots in thick wool from combed bites. At the same time, I look directly, without blinking. I would smile if I could. The owner puts down the gun.
- Who are you today? - asks A.
“I'm a wolf,” I say.
- What kind of wolf are you? - asks A.
“I am a very strong and brave wolf,” I answer.
A. smiles.
“How was your summer, wolf?” We did not meet each other in a long time.
“It went perfectly.” I ate, slept, played, fought and ran.
- What is it with you? - frowns A., trying to touch the wound on his stomach.
I jerk, bounce off him and answer deliberately cheerfully:
- It? It's buulshit. Spread on a sharp branch.
- It hurt?
- Nope.
- Absolutely?
- Well, a little bit.
- What do you feel now when you think about this thread?
- That I am grateful to her.
A. lowers his head and sighs heavily.
“Is that all?”
- Yes. She taught me to be more discreet.
- And what's that? - asks A., squinting in his ear, but not touching, so as not to scare.
- I had a fight with a wild dog.
- How do you like now with a tattered ear?
- And what, in my opinion, looks cool. Not?
- Yeah. Did you know this dog
- Yes. We were once in the same pack.
- And now?
“And now I am my own pack.”
A. looks at his hands and picks up words for a while.
“Faith, but you're a girl, not a wolf.”
- Not.
“But you probably loved this forest, and it hurts you that he treated you like that.”
- I do not care.
“You were happy in this flock, and you regret that you cannot return there.”
- Not at all.
And then I feel that tears are in my throat, but I can’t cry, because I'm still an adult sly wolf, not a rag.
A. my psychotherapist.
“You understand that until you admit that you are a girl, and you are tired, and you need to cry and make mistakes, you will be a wolf for everyone, you will be a loner, you will frighten the village people and hide from people with a treachery.” Do you understand this?
- Yes. But to cry and make mistakes is for wimps.
- What's wrong with your paw?
- Got into a trap and sat there for two days. I thought I'd die.
- Call for help?
- Out. No one came.
- Who pulled you out?
- Himself.
“But you wanted to come?” Who should have come?
- Friend.
- Why didn't you come?
- I came. Laughed. He poured earth into his eyes.
“He wanted to take revenge on him when he got out?”
- No, let him live. So he is scared.
- Too loved him?
And then I start to cry, although this is for the wimps.
Especially for the girl, A. has a pillow, a coffee mug, wipes for tears, a warm, slow voice and terms. A. comes out to the wolf in a tarpaulin, a tarpaulin jacket, tanned, with eyebrows burnt out in the sun and shows that he is without a weapon.
When I leave A., the first five stations on the blue branch I’m still a girl, I have tears in my throat, three years of strong love without a result and not a single defender within a radius of five hundred kilometers. Then I slowly again wolf, narrow pupils, and I just want to eat, run and hate, hate and wait for nothing.
Vera Polozkova.
У записи 22 лайков,
2 репостов,
1039 просмотров.
2 репостов,
1039 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марина Кудряшова
