Позже, молодым писателем, я обнаружил, что лучший способ вдохновиться — это пойти в библиотеку Лос Анджелеса и бродить по ней, вытаскивая книги с полок, читать — строчку здесь, абзац там, выхватывая, пожирая, двигаться дальше и затем внезапно писать на первом попавшемся кусочке бумаги. Часто я стоял часами за столами-картотеками, царапая на этих клочках бумаги (их постоянно держали в библиотеке для записок исследователей), боясь прерваться и пойти домой, пока мной владело это возбуждение.
Тогда я ел, пил и спал с книгами — всех видов и размеров, цветов и стран: Это проявилось позже в том, что когда Гитлер сжигал книги, я переживал это так же остро как и, простите меня, когда он убивал людей, потому что за всю долгую историю человечества они были одной плоти. Разум ли, тело ли, кинутые в печь — это грех, и я носил это в себе, проходя мимо бесчисленных дверей пожарных станций, похлопывая служебных собак, любуясь своим длинным отражением в латунных шестах, по которым пожарники съезжают вниз. И я часто проходил мимо пожарных станций, идя и возвращаясь из библиотеки, днями и ночами, в Иллинойсе, мальчиком.
Среди записок о моей жизни я обнаружил множество страниц с описанием красных машин и пожарных, грохочущих ботинками. И я вспоминаю одну ночь, когда я услышал пронзительный крик из комнаты в доме моей бабушки, я прибежал в ту комнату, распахнул дверь, чтобы заглянуть вовнутрь и закричал сам.
...........
Но вот я ухожу, и передаю Вас в руки самого себя, под именем Монтэг, в другой год, с кошмаром, с книгой, зажатой в руке, и книгой спрятанной в голове.
Тогда я ел, пил и спал с книгами — всех видов и размеров, цветов и стран: Это проявилось позже в том, что когда Гитлер сжигал книги, я переживал это так же остро как и, простите меня, когда он убивал людей, потому что за всю долгую историю человечества они были одной плоти. Разум ли, тело ли, кинутые в печь — это грех, и я носил это в себе, проходя мимо бесчисленных дверей пожарных станций, похлопывая служебных собак, любуясь своим длинным отражением в латунных шестах, по которым пожарники съезжают вниз. И я часто проходил мимо пожарных станций, идя и возвращаясь из библиотеки, днями и ночами, в Иллинойсе, мальчиком.
Среди записок о моей жизни я обнаружил множество страниц с описанием красных машин и пожарных, грохочущих ботинками. И я вспоминаю одну ночь, когда я услышал пронзительный крик из комнаты в доме моей бабушки, я прибежал в ту комнату, распахнул дверь, чтобы заглянуть вовнутрь и закричал сам.
...........
Но вот я ухожу, и передаю Вас в руки самого себя, под именем Монтэг, в другой год, с кошмаром, с книгой, зажатой в руке, и книгой спрятанной в голове.
Later, as a young writer, I found that the best way to get inspired is to go to the Los Angeles library and wander through it, pulling books from the shelves, read the line here, the paragraph there, snatching, devouring, move on and then suddenly write on the first one piece of paper. Often I stood for hours at file cabinets, scratching on these pieces of paper (they were constantly kept in the library for researchers' notes), afraid to interrupt and go home while I was possessed by this excitement.
Then I ate, drank and slept with books - of all kinds and sizes, colors and countries: This was later manifested in the fact that when Hitler burned books, I experienced it as acutely as I did, forgive me when he killed people, because in the entire long history of mankind they have been of one flesh. Whether it’s mind, body, thrown into the furnace is a sin, and I wore it in myself, passing by countless doors of fire stations, patting service dogs, admiring my long reflection in brass poles, along which firefighters move down. And I often walked past fire stations, walking and returning from the library, day and night, in Illinois, as a boy.
Among the notes on my life, I found many pages describing red cars and firefighters rattling their boots. And I remember one night when I heard a piercing scream from a room in my grandmother’s house, I ran to that room, opened the door to look inside and screamed myself.
...........
But then I am leaving, and I am handing you over to myself, under the name Montague, in another year, with a nightmare, with a book clasped in my hand, and a book hidden in my head.
Then I ate, drank and slept with books - of all kinds and sizes, colors and countries: This was later manifested in the fact that when Hitler burned books, I experienced it as acutely as I did, forgive me when he killed people, because in the entire long history of mankind they have been of one flesh. Whether it’s mind, body, thrown into the furnace is a sin, and I wore it in myself, passing by countless doors of fire stations, patting service dogs, admiring my long reflection in brass poles, along which firefighters move down. And I often walked past fire stations, walking and returning from the library, day and night, in Illinois, as a boy.
Among the notes on my life, I found many pages describing red cars and firefighters rattling their boots. And I remember one night when I heard a piercing scream from a room in my grandmother’s house, I ran to that room, opened the door to look inside and screamed myself.
...........
But then I am leaving, and I am handing you over to myself, under the name Montague, in another year, with a nightmare, with a book clasped in my hand, and a book hidden in my head.
У записи 7 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Дарья Охрименко-Кеслер
