Мне 12.
Я сама пошла на это.
Немеют от тяжести пальцы. Холодеет сердце. Снежинки на ресницах не тают и не таят в себе никаких секретов. Мой же слишком очевиден: звучен до ужаса.
Дзынь…
И душа ухает, сжимается в испуганного полярного совенка. Смотрю по сторонам. Нет? Никого?
День, а в городе ночь. Подруга моя полярная. Никого.
Иду в обход, дворами, жмусь ближе к сугробам в полменя. Иду плавно, почти не сгибая колени, но быстро, и ещё быстрее. И упорно руки отвожу в стороны. Тяжело до дрожи в некрепких мышцах, но нельзя допустить, чтобы…
Дзынь…
И нервный разряд по укутанному пухом телу. Никого? Никого ведь?
Прохожие бороздят снегопад равнодушными ледоколами. Проплывают мимо и растворяются позади. Но я их не знаю. Они меня не знают.
Значит, никого.
Наконец-то. Юлька. А с ней не так страшно. Идём теперь вместе. И вместе мечтаем о том, чтобы – никого.
Теперь нас два семенящих пингвина с отведенными в стороны крыльями.
Дошли. Добрались незамеченными, и осталось самое очевидное – оттого страшное, поскорее, поскорее бы завершаемое.
Серым особняком ларёк, одинокая в нём женщина, кутающаяся в пуховую шаль. Ей нет до нас дела, но и перед ней стыдно.
Одну за другой достаём из пакетов стеклянные пивные бутылки и нырк-нырк – в маленькое окошечко. Вторая, третья, десятая… И «дзынь» методично немелодично оглашает весь двор.
Сколько за них давали? 20, 50 копеек за штуку? Теперь уже не помню. Но на Сникерс хватало, а, может, ещё и на жевачку. Точно скажу одно – те послебутылочные Сникерсы были изумительно вкусны.
Мне 30.
Я сама пошла на это.
Очередная первая суббота месяца. Иду по центральной улице города. В руках и звякает, и шуршит, и пестрят сквозь тонкий полиэтилен сплющенные тетрапаки. На меня смотрят, а я выпрямляю спину. Хорошее ведь дело делаю, черт возьми. Раздельно-сборное.
А Сникерсом теперь мой след в снегу-экологии, что оттаивает потихоньку.
Хорошо, когда 30. Спокойнее как-то.
Я сама пошла на это.
Немеют от тяжести пальцы. Холодеет сердце. Снежинки на ресницах не тают и не таят в себе никаких секретов. Мой же слишком очевиден: звучен до ужаса.
Дзынь…
И душа ухает, сжимается в испуганного полярного совенка. Смотрю по сторонам. Нет? Никого?
День, а в городе ночь. Подруга моя полярная. Никого.
Иду в обход, дворами, жмусь ближе к сугробам в полменя. Иду плавно, почти не сгибая колени, но быстро, и ещё быстрее. И упорно руки отвожу в стороны. Тяжело до дрожи в некрепких мышцах, но нельзя допустить, чтобы…
Дзынь…
И нервный разряд по укутанному пухом телу. Никого? Никого ведь?
Прохожие бороздят снегопад равнодушными ледоколами. Проплывают мимо и растворяются позади. Но я их не знаю. Они меня не знают.
Значит, никого.
Наконец-то. Юлька. А с ней не так страшно. Идём теперь вместе. И вместе мечтаем о том, чтобы – никого.
Теперь нас два семенящих пингвина с отведенными в стороны крыльями.
Дошли. Добрались незамеченными, и осталось самое очевидное – оттого страшное, поскорее, поскорее бы завершаемое.
Серым особняком ларёк, одинокая в нём женщина, кутающаяся в пуховую шаль. Ей нет до нас дела, но и перед ней стыдно.
Одну за другой достаём из пакетов стеклянные пивные бутылки и нырк-нырк – в маленькое окошечко. Вторая, третья, десятая… И «дзынь» методично немелодично оглашает весь двор.
Сколько за них давали? 20, 50 копеек за штуку? Теперь уже не помню. Но на Сникерс хватало, а, может, ещё и на жевачку. Точно скажу одно – те послебутылочные Сникерсы были изумительно вкусны.
Мне 30.
Я сама пошла на это.
Очередная первая суббота месяца. Иду по центральной улице города. В руках и звякает, и шуршит, и пестрят сквозь тонкий полиэтилен сплющенные тетрапаки. На меня смотрят, а я выпрямляю спину. Хорошее ведь дело делаю, черт возьми. Раздельно-сборное.
А Сникерсом теперь мой след в снегу-экологии, что оттаивает потихоньку.
Хорошо, когда 30. Спокойнее как-то.
I am 12.
I myself went for it.
Fingers go numb with heaviness. The heart is getting colder. Snowflakes on the eyelashes do not melt and do not conceal any secrets. Mine is too obvious: it sounds terribly.
Tink ...
And the soul hoots, shrinks into a frightened polar owlet. I look around. Not? Nobody?
Day and night in the city. My friend is polar. No one.
I go around, courtyards, squeeze closer to the snowdrifts in the middle. I walk smoothly, almost without bending my knees, but quickly, and even faster. And I stubbornly take my hands to the sides. It’s hard to tremble in weak muscles, but you can’t allow ...
Tink ...
And a nerve discharge over a body wrapped up in down. Nobody? After all, nobody?
Passers-by plow through the snow with indifferent icebreakers. Sail past and dissolve behind. But I do not know them. They don’t know me.
So nobody.
At last. Julia. And it’s not so scary with her. Come along now. And together we dream that - nobody.
Now we are two minced penguins with wings set aside.
Got it. They got unnoticed, and the most obvious remained - that’s why the terrible, quicker, quicker would be completed.
A gray mansion stall, a lonely woman in him, wrapping himself in a downy shawl. She does not care about us, but she is also ashamed.
One by one we take out glass beer bottles and a dive dive from the packages into a small window. The second, third, tenth ... And the "tink" methodically melodiously announces the entire yard.
How much was given for them? 20, 50 cents per piece? Now I don’t remember. But Snickers had enough, and maybe even chewing gum. I will say one thing for sure - those post-bottle Sneakers were amazingly tasty.
I'm 30.
I myself went for it.
Another first Saturday of the month. I walk along the main street of the city. In his hands, it also clinks and rustles, and flattened tetrapacks dazzle through thin polyethylene. They look at me, and I straighten my back. I’m doing a good thing, damn it. Separate team.
And Snickers is now my footprint in the snow-ecology, which is thawing slowly.
Well, when 30. Calm somehow.
I myself went for it.
Fingers go numb with heaviness. The heart is getting colder. Snowflakes on the eyelashes do not melt and do not conceal any secrets. Mine is too obvious: it sounds terribly.
Tink ...
And the soul hoots, shrinks into a frightened polar owlet. I look around. Not? Nobody?
Day and night in the city. My friend is polar. No one.
I go around, courtyards, squeeze closer to the snowdrifts in the middle. I walk smoothly, almost without bending my knees, but quickly, and even faster. And I stubbornly take my hands to the sides. It’s hard to tremble in weak muscles, but you can’t allow ...
Tink ...
And a nerve discharge over a body wrapped up in down. Nobody? After all, nobody?
Passers-by plow through the snow with indifferent icebreakers. Sail past and dissolve behind. But I do not know them. They don’t know me.
So nobody.
At last. Julia. And it’s not so scary with her. Come along now. And together we dream that - nobody.
Now we are two minced penguins with wings set aside.
Got it. They got unnoticed, and the most obvious remained - that’s why the terrible, quicker, quicker would be completed.
A gray mansion stall, a lonely woman in him, wrapping himself in a downy shawl. She does not care about us, but she is also ashamed.
One by one we take out glass beer bottles and a dive dive from the packages into a small window. The second, third, tenth ... And the "tink" methodically melodiously announces the entire yard.
How much was given for them? 20, 50 cents per piece? Now I don’t remember. But Snickers had enough, and maybe even chewing gum. I will say one thing for sure - those post-bottle Sneakers were amazingly tasty.
I'm 30.
I myself went for it.
Another first Saturday of the month. I walk along the main street of the city. In his hands, it also clinks and rustles, and flattened tetrapacks dazzle through thin polyethylene. They look at me, and I straighten my back. I’m doing a good thing, damn it. Separate team.
And Snickers is now my footprint in the snow-ecology, which is thawing slowly.
Well, when 30. Calm somehow.
У записи 89 лайков,
0 репостов,
629 просмотров.
0 репостов,
629 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгения Кропотова
