Разбудили меня нездешние, потусторонние уханья, донёсшиеся с первого этажа. Я оторопело села, вырывая себя из сна и, не дыша, вслушалась в… тишину.
Приснилось.
Ночь уже отступила, но сонные её тени ещё прятались по углам комнатушки, боясь будто вовсе не света, пока ещё робкого и вкрадчивого.
Но ведь приснилось же?
Я вынула босые ноги из-под одеяла и опустила их на пол. Встать получилось не сразу – короткий сон, увы, не исцелил. Колючая какая-то, бодрая заря боролась во мне с опустошением и усталостью – на пределе силы, колотящееся сердце и при этом гадкое тягучее чувство: меня почти не осталось, я растянулась, истончилась, растаяла.
Ёжась от холода, пробравшегося под тонкую рубашку, подошла к окну. Возле него на тумбе стояла чаша с водой, свежей, истекающей хвойным ароматом – в ней еле плескался тусклый лесной рассвет, пока не я, а жутковатый призрак меня склонился над чашей и разогнал занимавшуюся зарю. Призрак умыл лицо, бережно ополоснул затянувшийся за беспокойную ночь порез – лишь твёрдая корка кривым росчерком приклеймилась к щеке, притягательная ногтям до ужаса – содрать, содрать непременно! - и саднит под ней, как саднит… Ох, может, призраком оно и лучше быть. Там уже, верно, не саднит ничего.
Призрак… теперь я для них, там, в спящем, ещё не потерявшем свою наследницу Винзморине, им и стану. Если ищейки отца меня не найдут. Маман недельку поплачет от горя, ещё недельку – от приличия. А потом и вздохнет с облегчением, и разгонит тоску и сгустившиеся над замком тучи каким-нибудь балом «прощания». И там будут танцы, витиеватые речи, да все обо мне. Маман непременно выйдет в середину зала и томно вздохнёт: «Моя Элис, как она не любила эти пышные балы. Станцуем же вольеру в память о моей девочке. Кто знает, может, мы никогда её впредь не увидим». А платье она будет выбирать по науке: не траур, ни в коем разе, но с драматическим налётом трагичности. «Да, прекрасно, капельки бриллиантов по корсажу, как символ моих слез. Великолепно! Но вы мне, Вакиан, без чересчура!».
Я невольно улыбнулась, вспоминая маман и её словечки. Буду ли я по ней скучать? Проживу ли без корсетов от Вакиана? Мне чудилось, что без них я задышу свободой, нерегламентированной и искрящейся жизнью, но пока с меня будто сняли непробиваемый доспех.
По-над лесом проскрипело протяжное предутреннее «скраааа» одной из тех тварей, что оставила на моей щеке вечную о себе память - последнее "скраааа" за эту безумную ночь побега, и сменилось хрустальной соловьиной трелью.
Проживу ведь?
- Ууух! Ухххууууух... – с первого, чтоб его, этажа.
Не приснилось.
Я на цыпочках прокралась к выходу, открыла дверь. Шшшшух! Ставни хлестко распахнулись, заставив меня схватиться за сердце, а занавески всколыхнув к потолку. Ветер обнял меня, и вроде бы попытался ласково, но то были объятия словно из иного мира.
Уханья зазвучали отчетливее и жутче. Впитала я их самой кожей, каждой мурашкой и вздыбившейся волосинкой ощутила страдания, исходившие от неведомого существа. Ох, не проста баба Тарда, что спасла, да приютила меня в эту ночь в своей глухой лесной избе. Что творится в её доме?
Повела плечами, пытаясь скинуть с себя промозглые лапы ветра, но он не отпустил, играя с моими нервами.
- Ууух! Ухххууууух...
Дрожащей рукой подхватила масляный фонарь и, как была, босоногая, скользнула в коридор, стараясь нащупывать не скрипящие доски, но пол то и дело протяжно стонал и плакал подо мной, вторя лишь усиливавшимся стенаньям с первого этажа.
Как заколдованная, я шла на звуки, спускалась по скрипучей лестнице, уже не таясь, не снимая с лица паутину, что так и льнула, и цеплялась к щекам, к губам, будто пытаясь удержать и не пустить любой ценой.
А я спустилась. Увидела и обомлела.
Баба Тарда склонилась над увядающей сказкой из моего детства и, раскачиваясь, бормотала незнакомые слова, поводя перед собой обессиленными сухонькими руками. Из сказки уходила жизнь, утекала сквозь перья. Это было видно по мертвенному, из последних сил, сиянию желто-коричневых крыльев. Об этом кричали испуганные, молящие о жизнях, которые впредь будет некому сберечь, круглые рыжие глаза совы-хранительницы. Птица в агонии распростерла тускнеющие крылья по матрацу.
- Ууух! Ухххууууух...
Боль была здесь, рядом, отчетливая и непреодолимая. Я шагнула к ней. Хранительница устремила последний взгляд в мою душу, и с ужасом я ощутила, что взмываю в воздух. Неведомая сила схватила меня за ребра и начала давить, давить, давить до хруста.
«Ох, Вакиан, даже ты был милосерднее» - последняя мысль, что мелькнула в человеческой моей голове.
Я открыла глаза и увидела каждую пылинку, что опускалась в горячий отвар бабы Тарды, сгорбившейся за старым потрескавшимся столом.
- Вовремя ты появилась, девочка, вовремя, - услышала я усталый старческий голос, а ещё шорох мыши за окном, рык попавшего в капкан волка и оглушающий, убивающий стук топоров на окраине леса. – Лети. Лети! Теперь у тебя иные заботы.
#Следуй_за_Штормом
Приснилось.
Ночь уже отступила, но сонные её тени ещё прятались по углам комнатушки, боясь будто вовсе не света, пока ещё робкого и вкрадчивого.
Но ведь приснилось же?
Я вынула босые ноги из-под одеяла и опустила их на пол. Встать получилось не сразу – короткий сон, увы, не исцелил. Колючая какая-то, бодрая заря боролась во мне с опустошением и усталостью – на пределе силы, колотящееся сердце и при этом гадкое тягучее чувство: меня почти не осталось, я растянулась, истончилась, растаяла.
Ёжась от холода, пробравшегося под тонкую рубашку, подошла к окну. Возле него на тумбе стояла чаша с водой, свежей, истекающей хвойным ароматом – в ней еле плескался тусклый лесной рассвет, пока не я, а жутковатый призрак меня склонился над чашей и разогнал занимавшуюся зарю. Призрак умыл лицо, бережно ополоснул затянувшийся за беспокойную ночь порез – лишь твёрдая корка кривым росчерком приклеймилась к щеке, притягательная ногтям до ужаса – содрать, содрать непременно! - и саднит под ней, как саднит… Ох, может, призраком оно и лучше быть. Там уже, верно, не саднит ничего.
Призрак… теперь я для них, там, в спящем, ещё не потерявшем свою наследницу Винзморине, им и стану. Если ищейки отца меня не найдут. Маман недельку поплачет от горя, ещё недельку – от приличия. А потом и вздохнет с облегчением, и разгонит тоску и сгустившиеся над замком тучи каким-нибудь балом «прощания». И там будут танцы, витиеватые речи, да все обо мне. Маман непременно выйдет в середину зала и томно вздохнёт: «Моя Элис, как она не любила эти пышные балы. Станцуем же вольеру в память о моей девочке. Кто знает, может, мы никогда её впредь не увидим». А платье она будет выбирать по науке: не траур, ни в коем разе, но с драматическим налётом трагичности. «Да, прекрасно, капельки бриллиантов по корсажу, как символ моих слез. Великолепно! Но вы мне, Вакиан, без чересчура!».
Я невольно улыбнулась, вспоминая маман и её словечки. Буду ли я по ней скучать? Проживу ли без корсетов от Вакиана? Мне чудилось, что без них я задышу свободой, нерегламентированной и искрящейся жизнью, но пока с меня будто сняли непробиваемый доспех.
По-над лесом проскрипело протяжное предутреннее «скраааа» одной из тех тварей, что оставила на моей щеке вечную о себе память - последнее "скраааа" за эту безумную ночь побега, и сменилось хрустальной соловьиной трелью.
Проживу ведь?
- Ууух! Ухххууууух... – с первого, чтоб его, этажа.
Не приснилось.
Я на цыпочках прокралась к выходу, открыла дверь. Шшшшух! Ставни хлестко распахнулись, заставив меня схватиться за сердце, а занавески всколыхнув к потолку. Ветер обнял меня, и вроде бы попытался ласково, но то были объятия словно из иного мира.
Уханья зазвучали отчетливее и жутче. Впитала я их самой кожей, каждой мурашкой и вздыбившейся волосинкой ощутила страдания, исходившие от неведомого существа. Ох, не проста баба Тарда, что спасла, да приютила меня в эту ночь в своей глухой лесной избе. Что творится в её доме?
Повела плечами, пытаясь скинуть с себя промозглые лапы ветра, но он не отпустил, играя с моими нервами.
- Ууух! Ухххууууух...
Дрожащей рукой подхватила масляный фонарь и, как была, босоногая, скользнула в коридор, стараясь нащупывать не скрипящие доски, но пол то и дело протяжно стонал и плакал подо мной, вторя лишь усиливавшимся стенаньям с первого этажа.
Как заколдованная, я шла на звуки, спускалась по скрипучей лестнице, уже не таясь, не снимая с лица паутину, что так и льнула, и цеплялась к щекам, к губам, будто пытаясь удержать и не пустить любой ценой.
А я спустилась. Увидела и обомлела.
Баба Тарда склонилась над увядающей сказкой из моего детства и, раскачиваясь, бормотала незнакомые слова, поводя перед собой обессиленными сухонькими руками. Из сказки уходила жизнь, утекала сквозь перья. Это было видно по мертвенному, из последних сил, сиянию желто-коричневых крыльев. Об этом кричали испуганные, молящие о жизнях, которые впредь будет некому сберечь, круглые рыжие глаза совы-хранительницы. Птица в агонии распростерла тускнеющие крылья по матрацу.
- Ууух! Ухххууууух...
Боль была здесь, рядом, отчетливая и непреодолимая. Я шагнула к ней. Хранительница устремила последний взгляд в мою душу, и с ужасом я ощутила, что взмываю в воздух. Неведомая сила схватила меня за ребра и начала давить, давить, давить до хруста.
«Ох, Вакиан, даже ты был милосерднее» - последняя мысль, что мелькнула в человеческой моей голове.
Я открыла глаза и увидела каждую пылинку, что опускалась в горячий отвар бабы Тарды, сгорбившейся за старым потрескавшимся столом.
- Вовремя ты появилась, девочка, вовремя, - услышала я усталый старческий голос, а ещё шорох мыши за окном, рык попавшего в капкан волка и оглушающий, убивающий стук топоров на окраине леса. – Лети. Лети! Теперь у тебя иные заботы.
#Следуй_за_Штормом
The alien, otherworldly hoots from the first floor woke me up. I sat dumbfounded, tearing myself out of sleep and, not breathing, listened to ... silence.
I had a dream.
The night had already receded, but its sleepy shadows were still hiding in the corners of the room, fearing that it was not light at all, which was still timid and insinuating.
But did you dream?
I took my bare feet out from under the covers and lowered them to the floor. To get up did not work right away - a short dream, alas, did not heal. Some kind of prickly, vigorous dawn fought in me with emptiness and fatigue - at the limit of strength, my heart was pounding and at the same time an ugly drawn-up feeling: I was almost gone, I was stretched, thinned, melted.
Trembling from the cold, slipping under a thin shirt, went to the window. A cup of water, fresh, flowing out with a coniferous aroma, stood on the pedestal beside it - a dim forest dawn barely splashed in it until I, and an eerie ghost bent over the cup and dispersed the dawn. The ghost washed his face, carefully rinsed out a cut lasting for a restless night - only the hard crust stuck to the cheek with a crooked stroke, attractive to the nails to the horror - to rip off, to rip by all means! - and it bruises beneath her, as it bruises ... Oh, maybe it’s better to be a ghost. There already, true, does not bother anything.
A ghost ... now I am for them, there, in a sleeping one, Vinsmorin, who has not yet lost his heiress, I will become him. If the father’s bloodhounds don’t find me. Maman will cry for a week from grief, another week - from decency. And then he will breathe a sigh of relief, and dispel the melancholy and clouds gathering over the castle with some kind of “farewell” ball. And there will be dances, ornate speeches, but everything about me. Maman will certainly go into the middle of the hall and sigh languidly: “My Alice, how she did not like these magnificent balls. Let's dance the aviary in memory of my girl. Who knows, maybe we will never see her again. ” And she will choose a dress according to science: not mourning, in any case, but with a dramatic touch of tragedy. “Yes, fine, droplets of diamonds on the corsage, as a symbol of my tears. Sumptuously! But you, Vakian, are not too much! ”
I involuntarily smiled, recalling maman and her words. Will I miss her? Will I live without corsets from Vakian? It seemed to me that without them I would suffocate with freedom, an unregulated and sparkling life, but so far I have been removed from the impenetrable armor.
A protracted early morning “skraaaa” creaked across the forest, one of those creatures that left an eternal memory of itself on my cheek - the last “skraaaa” for this crazy night of escape, and was replaced by a crystal nightingale trill.
Will I live after all?
- Uuuh! Uhhhuuuuuh ... - from the first to his floor.
I didn’t dream.
I tiptoed to the door, opened the door. Shhhhhhhh! The shutters slashed open, forcing me to clutch my heart, and the curtains rocking to the ceiling. The wind hugged me, and seemed to be trying softly, but it was like an embrace from another world.
Hoots sounded more distinctly and eerie. I absorbed them with my skin, with every goosebump and rearing hair I felt the suffering emanating from an unknown creature. Oh, Baba Tarda is not easy to save, but sheltered me that night in her deaf forest hut. What is going on in her house?
She led her shoulders, trying to throw off the dank paws of the wind, but he did not let go, playing with my nerves.
- Uuuh! Uhhhuuuuuh ...
With a trembling hand she grabbed the oil lamp and, as it was, barefoot, slipped into the corridor, trying to grope for non-creaking boards, but the floor continually groaned and cried under me, echoing only the growing wailing from the first floor.
As if bewitched, I went to the sounds, went down the creaky stairs, no longer lurking, not removing the cobwebs from my face, which was clinging, and clung to my cheeks, lips, as if trying to hold and not let go at all costs.
And I came down. I saw and was stunned.
Baba Tarda leaned over a fading fairy tale from my childhood and, swaying, muttered unfamiliar words, leading her exhausted, dry hands. Life left the fairy tale, flowed through feathers. This was evident from the dead, from the last forces, radiance of yellow-brown wings. Frightened screaming about this, praying for lives, which henceforth there will be no one to save, the round red eyes of the guardian owl. In agony, the bird spread its fading wings across the mattress.
- Uuuh! Uhhhuuuuuh ...
The pain was here, close, distinct and irresistible. I stepped towards her. The keeper fixed the last look in my soul, and with horror I felt that I was soaring into the air. An unknown force grabbed my ribs and began to crush, crush, crush until the crunch.
“Oh, Vakian, even you were more merciful” - the last thought that flickered in my human head.
I opened my eyes and saw every speck of dust that sank into the hot broth of the woman Tarda, hunched over an old cracked table.
“You came in time, girl, in time,” I heard a tired old man's voice, and the rustle of a mouse outside the window, the roar of a wolf caught in a trap and deafening, killing knocking of axes on the outskirts of the forest. - Fly. Fly! Now you have other concerns.
#Follow_to_Storm
I had a dream.
The night had already receded, but its sleepy shadows were still hiding in the corners of the room, fearing that it was not light at all, which was still timid and insinuating.
But did you dream?
I took my bare feet out from under the covers and lowered them to the floor. To get up did not work right away - a short dream, alas, did not heal. Some kind of prickly, vigorous dawn fought in me with emptiness and fatigue - at the limit of strength, my heart was pounding and at the same time an ugly drawn-up feeling: I was almost gone, I was stretched, thinned, melted.
Trembling from the cold, slipping under a thin shirt, went to the window. A cup of water, fresh, flowing out with a coniferous aroma, stood on the pedestal beside it - a dim forest dawn barely splashed in it until I, and an eerie ghost bent over the cup and dispersed the dawn. The ghost washed his face, carefully rinsed out a cut lasting for a restless night - only the hard crust stuck to the cheek with a crooked stroke, attractive to the nails to the horror - to rip off, to rip by all means! - and it bruises beneath her, as it bruises ... Oh, maybe it’s better to be a ghost. There already, true, does not bother anything.
A ghost ... now I am for them, there, in a sleeping one, Vinsmorin, who has not yet lost his heiress, I will become him. If the father’s bloodhounds don’t find me. Maman will cry for a week from grief, another week - from decency. And then he will breathe a sigh of relief, and dispel the melancholy and clouds gathering over the castle with some kind of “farewell” ball. And there will be dances, ornate speeches, but everything about me. Maman will certainly go into the middle of the hall and sigh languidly: “My Alice, how she did not like these magnificent balls. Let's dance the aviary in memory of my girl. Who knows, maybe we will never see her again. ” And she will choose a dress according to science: not mourning, in any case, but with a dramatic touch of tragedy. “Yes, fine, droplets of diamonds on the corsage, as a symbol of my tears. Sumptuously! But you, Vakian, are not too much! ”
I involuntarily smiled, recalling maman and her words. Will I miss her? Will I live without corsets from Vakian? It seemed to me that without them I would suffocate with freedom, an unregulated and sparkling life, but so far I have been removed from the impenetrable armor.
A protracted early morning “skraaaa” creaked across the forest, one of those creatures that left an eternal memory of itself on my cheek - the last “skraaaa” for this crazy night of escape, and was replaced by a crystal nightingale trill.
Will I live after all?
- Uuuh! Uhhhuuuuuh ... - from the first to his floor.
I didn’t dream.
I tiptoed to the door, opened the door. Shhhhhhhh! The shutters slashed open, forcing me to clutch my heart, and the curtains rocking to the ceiling. The wind hugged me, and seemed to be trying softly, but it was like an embrace from another world.
Hoots sounded more distinctly and eerie. I absorbed them with my skin, with every goosebump and rearing hair I felt the suffering emanating from an unknown creature. Oh, Baba Tarda is not easy to save, but sheltered me that night in her deaf forest hut. What is going on in her house?
She led her shoulders, trying to throw off the dank paws of the wind, but he did not let go, playing with my nerves.
- Uuuh! Uhhhuuuuuh ...
With a trembling hand she grabbed the oil lamp and, as it was, barefoot, slipped into the corridor, trying to grope for non-creaking boards, but the floor continually groaned and cried under me, echoing only the growing wailing from the first floor.
As if bewitched, I went to the sounds, went down the creaky stairs, no longer lurking, not removing the cobwebs from my face, which was clinging, and clung to my cheeks, lips, as if trying to hold and not let go at all costs.
And I came down. I saw and was stunned.
Baba Tarda leaned over a fading fairy tale from my childhood and, swaying, muttered unfamiliar words, leading her exhausted, dry hands. Life left the fairy tale, flowed through feathers. This was evident from the dead, from the last forces, radiance of yellow-brown wings. Frightened screaming about this, praying for lives, which henceforth there will be no one to save, the round red eyes of the guardian owl. In agony, the bird spread its fading wings across the mattress.
- Uuuh! Uhhhuuuuuh ...
The pain was here, close, distinct and irresistible. I stepped towards her. The keeper fixed the last look in my soul, and with horror I felt that I was soaring into the air. An unknown force grabbed my ribs and began to crush, crush, crush until the crunch.
“Oh, Vakian, even you were more merciful” - the last thought that flickered in my human head.
I opened my eyes and saw every speck of dust that sank into the hot broth of the woman Tarda, hunched over an old cracked table.
“You came in time, girl, in time,” I heard a tired old man's voice, and the rustle of a mouse outside the window, the roar of a wolf caught in a trap and deafening, killing knocking of axes on the outskirts of the forest. - Fly. Fly! Now you have other concerns.
#Follow_to_Storm
У записи 119 лайков,
0 репостов,
728 просмотров.
0 репостов,
728 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгения Кропотова
