"... поэзия моя - моя клеёнка,
дитя базара и дитя души! ..."
Евгений Евтушенко
В той комнате
В той комнате полынью пахло с пола,
ещё - рекой, прохлАдящей в жаре,
и не стеснялась лампочка быть голой
на седеньком от извести шнуре.
Здесь чистотою защищалась бедность.
Предупреждала: "Я сейчас мазну!" -
опрятных стен старательная белость,
переходя чуть-чуть в голубизну.
От квартиранток из столицы мира
слегка дышала светская ленца,
но комната лица не изменила -
вернее, выражение лица.
И как хозяйский сумрачный ребёнок,
в окно глядел на милый кавардак
флакончиков, купальников, гребёнок
с беззлобным превосходством Карадаг.
И женщины закуску вынимали
навстречу тени, выросшей в дверях,
и сетчатый рисунок снятой марли
хранил прозрачный сыр с водой в ноздрях.
Я был той тенью в шторах домотканных.
Я слышал здесь рассохшийся букет,
шампанское в пластмассовых стаканах
и бабочек, стучащихся о свет.
И со стены одной чуть наклонённо,
укупленная, видно, за гроши,
плыла картина маслом на клеёнке -
дитя базара и дитя души.
Там, у подобья виллы или храма,
на фоне дальней яхты на волне,
как хризантема, распустилась дама
вся в розовом, на белом скакуне.
Наивным слишком или слишком смелым
художник был? Над морем завитым
он дерево одно цветущим сделал,
ну, а другое сделал золотым.
Художника базар не убивает,
как ни взлетит, ни упадёт цена,
пока он может думать, что бывают
одновременно осень и весна.
И вся - и увяданье и цветенье -
вся - из морщинок, родинок и глаз -
причина появленья моей тени -
одна из квартиранток напряглась.
Она глядела на картину эту,
вне времени, вне боли и обид,
как будто бы прислушиваясь к эху
воздушных нарисованных копыт.
Все женщины в душе провинциалки.
Налёт столичный - это не всерьёз.
Смени их быт, и все провидцы жалки,
чтобы предвидеть ход метаморфоз.
Но опыт о себе не забывает,
и усмехнулась, закурив, она:
"Я в детстве, дура, думала - бывают
одновременно месяц и луна..."
Я тоже потерял в себе ребёнка.
Не омрачайся, чудо соверши,
поэзия моя - моя клеёнка,
дитя базара и дитя души!
И комната крестьянкою крестила
тенями, как перстами в полусне,
ту барышню, не знающую стирок,
всю в розовом, на белом скакуне.
И в разных окнах комнаты витали
одновременно месяц и луна,
и в ставенки царапались ветвями
одновременно осень и весна.
И комнату куда-то сны катили.
С клеёнки прыгал в комнату прибой,
и комната так верила картине,
что без неё была бы не собой.
1969
дитя базара и дитя души! ..."
Евгений Евтушенко
В той комнате
В той комнате полынью пахло с пола,
ещё - рекой, прохлАдящей в жаре,
и не стеснялась лампочка быть голой
на седеньком от извести шнуре.
Здесь чистотою защищалась бедность.
Предупреждала: "Я сейчас мазну!" -
опрятных стен старательная белость,
переходя чуть-чуть в голубизну.
От квартиранток из столицы мира
слегка дышала светская ленца,
но комната лица не изменила -
вернее, выражение лица.
И как хозяйский сумрачный ребёнок,
в окно глядел на милый кавардак
флакончиков, купальников, гребёнок
с беззлобным превосходством Карадаг.
И женщины закуску вынимали
навстречу тени, выросшей в дверях,
и сетчатый рисунок снятой марли
хранил прозрачный сыр с водой в ноздрях.
Я был той тенью в шторах домотканных.
Я слышал здесь рассохшийся букет,
шампанское в пластмассовых стаканах
и бабочек, стучащихся о свет.
И со стены одной чуть наклонённо,
укупленная, видно, за гроши,
плыла картина маслом на клеёнке -
дитя базара и дитя души.
Там, у подобья виллы или храма,
на фоне дальней яхты на волне,
как хризантема, распустилась дама
вся в розовом, на белом скакуне.
Наивным слишком или слишком смелым
художник был? Над морем завитым
он дерево одно цветущим сделал,
ну, а другое сделал золотым.
Художника базар не убивает,
как ни взлетит, ни упадёт цена,
пока он может думать, что бывают
одновременно осень и весна.
И вся - и увяданье и цветенье -
вся - из морщинок, родинок и глаз -
причина появленья моей тени -
одна из квартиранток напряглась.
Она глядела на картину эту,
вне времени, вне боли и обид,
как будто бы прислушиваясь к эху
воздушных нарисованных копыт.
Все женщины в душе провинциалки.
Налёт столичный - это не всерьёз.
Смени их быт, и все провидцы жалки,
чтобы предвидеть ход метаморфоз.
Но опыт о себе не забывает,
и усмехнулась, закурив, она:
"Я в детстве, дура, думала - бывают
одновременно месяц и луна..."
Я тоже потерял в себе ребёнка.
Не омрачайся, чудо соверши,
поэзия моя - моя клеёнка,
дитя базара и дитя души!
И комната крестьянкою крестила
тенями, как перстами в полусне,
ту барышню, не знающую стирок,
всю в розовом, на белом скакуне.
И в разных окнах комнаты витали
одновременно месяц и луна,
и в ставенки царапались ветвями
одновременно осень и весна.
И комнату куда-то сны катили.
С клеёнки прыгал в комнату прибой,
и комната так верила картине,
что без неё была бы не собой.
1969
"... my poetry is my oilcloth,
child of the bazaar and child of the soul! ... "
Evgeny Evtushenko
In that room
In that room it smelled like wormwood from the floor
still - a river cooling in the heat
and the bulb was not shy to be naked
on a gray from lime cord.
Here poverty was protected by cleanliness.
Warned: "I'm going to be smeared!" -
neat walls diligent whiteness,
turning a little into the blue.
From tenants from the capital of the world
secular sloth breathed slightly
but the room of the face has not changed -
rather, facial expression.
And like a master gloomy child
looked out the window at a cute mess
bottles, swimsuits, comb
with the vicious superiority of Karadag.
And women took out a snack
towards the shadow that grew in the doorway
and mesh drawing of gauze taken
kept transparent cheese with water in the nostrils.
I was that shadow in the homespun curtains.
I heard a dry bouquet here
champagne in plastic glasses
and butterflies knocking on the light.
And from the wall of one a little tilted,
apparently bought for pennies,
floating oil painting on oilcloth -
child of the bazaar and child of the soul.
There, at the likeness of a villa or temple,
against the background of a distant yacht on the wave,
like a chrysanthemum, a lady blossomed
all in pink, on a white horse.
Naive too or too bold
was the artist? Over the curled sea
he made one tree blooming,
well, and the other he made gold.
The artist doesn’t kill the artist,
no matter how the price rises or falls,
while he can think that there are
autumn and spring at the same time.
And all - and wilting and flowering -
whole - from wrinkles, moles and eyes -
the reason for my shadow to appear is
one of the tenants tensed.
She looked at this picture,
out of time, out of pain and resentment,
as if listening to an echo
aerial painted hooves.
All women are in the soul of a provincial.
The metropolitan raid is not serious.
Change their way of life, and all seers are miserable,
to foresee the course of metamorphosis.
But experience doesn’t forget about itself,
and smiled, lighting a cigarette, she:
"I in childhood, a fool, thought - there are
month and moon at the same time ... "
I also lost a child in me.
Do not overshadow, do a miracle,
my poetry is my oilcloth
child of the bazaar and child of the soul!
And the room baptized a peasant woman
shadows like fingers half asleep
that young lady who knows no washings,
all in pink, on a white horse.
And in different windows of the room hovered
month and moon at the same time
and the shutters were scratched by branches
autumn and spring at the same time.
And the room rolled dreams somewhere.
From the oilcloth jumped into the room surf,
and the room so believed the picture,
that without her, she wouldn’t be herself.
1969
child of the bazaar and child of the soul! ... "
Evgeny Evtushenko
In that room
In that room it smelled like wormwood from the floor
still - a river cooling in the heat
and the bulb was not shy to be naked
on a gray from lime cord.
Here poverty was protected by cleanliness.
Warned: "I'm going to be smeared!" -
neat walls diligent whiteness,
turning a little into the blue.
From tenants from the capital of the world
secular sloth breathed slightly
but the room of the face has not changed -
rather, facial expression.
And like a master gloomy child
looked out the window at a cute mess
bottles, swimsuits, comb
with the vicious superiority of Karadag.
And women took out a snack
towards the shadow that grew in the doorway
and mesh drawing of gauze taken
kept transparent cheese with water in the nostrils.
I was that shadow in the homespun curtains.
I heard a dry bouquet here
champagne in plastic glasses
and butterflies knocking on the light.
And from the wall of one a little tilted,
apparently bought for pennies,
floating oil painting on oilcloth -
child of the bazaar and child of the soul.
There, at the likeness of a villa or temple,
against the background of a distant yacht on the wave,
like a chrysanthemum, a lady blossomed
all in pink, on a white horse.
Naive too or too bold
was the artist? Over the curled sea
he made one tree blooming,
well, and the other he made gold.
The artist doesn’t kill the artist,
no matter how the price rises or falls,
while he can think that there are
autumn and spring at the same time.
And all - and wilting and flowering -
whole - from wrinkles, moles and eyes -
the reason for my shadow to appear is
one of the tenants tensed.
She looked at this picture,
out of time, out of pain and resentment,
as if listening to an echo
aerial painted hooves.
All women are in the soul of a provincial.
The metropolitan raid is not serious.
Change their way of life, and all seers are miserable,
to foresee the course of metamorphosis.
But experience doesn’t forget about itself,
and smiled, lighting a cigarette, she:
"I in childhood, a fool, thought - there are
month and moon at the same time ... "
I also lost a child in me.
Do not overshadow, do a miracle,
my poetry is my oilcloth
child of the bazaar and child of the soul!
And the room baptized a peasant woman
shadows like fingers half asleep
that young lady who knows no washings,
all in pink, on a white horse.
And in different windows of the room hovered
month and moon at the same time
and the shutters were scratched by branches
autumn and spring at the same time.
And the room rolled dreams somewhere.
From the oilcloth jumped into the room surf,
and the room so believed the picture,
that without her, she wouldn’t be herself.
1969
У записи 1 лайков,
0 репостов,
137 просмотров.
0 репостов,
137 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Александра Волкова
