Ещё Полозкова. Очень нравится тут её любование людьми - очень созвучно.
Четыре извещения
М.
тоска по тебе, как скрипка, вступает с высокой ноты,
обходит, как нежилые комнаты, в сердце полости и темноты,
за годы из наваждения, распадаясь на элементы,
став чистой мелодией из классической киноленты
давай когда-нибудь говорить, не словами, иначе, выше,
о том, как у нас, безруких, нелепо и нежно вышло,
как паника обожания нарастает от встречи к встрече,
не оставляя воздуха даже речи
выберем рассветное небо, оттенком как глаз у хаски,
лучше не в этом теле, не в этой сказке,
целовать в надбровья и благодарить бесслёзно
за то, что всё до сих пор так дорого и так поздно
спасибо, спасибо, я знала ещё вначале,
что уже ни к кому не будет такой печали,
такой немоты, усталости и улыбки,
такой ослепительной музыки, начинающейся со скрипки
пронзающей, если снишься, лучом ледяного света,
особенно в индии, где всё вообще про это -
ничто не твоё, ничто не твоё, ни ада,
ни рая нет вне тебя самого, отпусти, не надо
Р.
ты мне снилась здесь - ты и твоя бабушка, в незнакомой ночной квартире.
я проснулась за три минуты до гонга (а гонг, если что, в четыре).
сколько любви и грусти, всё думала, к той, у кого дрожали
губы от бешенства, что гнало меня гулкими этажами,
когда она дремлет, свернувшись, в кресле, в цветной пижаме.
ты спросила: "ба, как жалеют тех, кому стало ничто не в радость?"
и она: "а точно не шлёпнуть их, а то я бы уж постаралась?"
ты пришла ко мне на балкон, и мы, отражаясь блёкло,
всё глядели, как ночь наливается через стёкла
здорово, что душа не умеет упомнить лиха,
убегая тайком от меня погладить, нежнее блика,
и за десять тыщ километров, скучает если,
меднокудрую девочку, спящую в долгом кресле
А.
да, благодаря тебе ум и стал так ловок -
ты всегда взыскуешь хлёстких формулировок.
шестьдесят часов я его учу дисциплине, мере -
и он язвит мне в твоей манере.
ничего не нужно, даже запоздалого извинения - мы ленивы,
чтоб искать очевидцев и поднимать архивы;
противогордынное действует понемногу.
даже быть услышанной. слава богу.
стало ясно, что мы крутые стрелки. что не в этом сила.
что война окончена, и смешно, что происходила.
что одиннадцать лет назад ты явила чудо
высшего родства. и вот это всё откуда.
М.
здесь понятно, что человек только чашка со звёздным небом или карта ночного города с самолёта,
что свободен не тот, кто делает что захочет, а тот, кто не знает гнёта
постоянного бегства и вожделения. и что любая рана
заживает. что счастье встретить тебя так рано.
потому что всё, что касается волшебства, власти неочевидного и абсурда, саму идею
ты преподавал с изяществом зрелого чародея.
я была удостоена высшего заступничества и тыла -
в юности у меня был мятежный ангел. я его не забыла.
потому что мне столько, сколько тебе тогда. я стеснялась детства,
а ты сам был ребёнком, глядящим, куда бы деться.
но держался безукоризненно. и в благодарность школе
вот тебе ощущение преходящести всякой боли.
Четыре извещения
М.
тоска по тебе, как скрипка, вступает с высокой ноты,
обходит, как нежилые комнаты, в сердце полости и темноты,
за годы из наваждения, распадаясь на элементы,
став чистой мелодией из классической киноленты
давай когда-нибудь говорить, не словами, иначе, выше,
о том, как у нас, безруких, нелепо и нежно вышло,
как паника обожания нарастает от встречи к встрече,
не оставляя воздуха даже речи
выберем рассветное небо, оттенком как глаз у хаски,
лучше не в этом теле, не в этой сказке,
целовать в надбровья и благодарить бесслёзно
за то, что всё до сих пор так дорого и так поздно
спасибо, спасибо, я знала ещё вначале,
что уже ни к кому не будет такой печали,
такой немоты, усталости и улыбки,
такой ослепительной музыки, начинающейся со скрипки
пронзающей, если снишься, лучом ледяного света,
особенно в индии, где всё вообще про это -
ничто не твоё, ничто не твоё, ни ада,
ни рая нет вне тебя самого, отпусти, не надо
Р.
ты мне снилась здесь - ты и твоя бабушка, в незнакомой ночной квартире.
я проснулась за три минуты до гонга (а гонг, если что, в четыре).
сколько любви и грусти, всё думала, к той, у кого дрожали
губы от бешенства, что гнало меня гулкими этажами,
когда она дремлет, свернувшись, в кресле, в цветной пижаме.
ты спросила: "ба, как жалеют тех, кому стало ничто не в радость?"
и она: "а точно не шлёпнуть их, а то я бы уж постаралась?"
ты пришла ко мне на балкон, и мы, отражаясь блёкло,
всё глядели, как ночь наливается через стёкла
здорово, что душа не умеет упомнить лиха,
убегая тайком от меня погладить, нежнее блика,
и за десять тыщ километров, скучает если,
меднокудрую девочку, спящую в долгом кресле
А.
да, благодаря тебе ум и стал так ловок -
ты всегда взыскуешь хлёстких формулировок.
шестьдесят часов я его учу дисциплине, мере -
и он язвит мне в твоей манере.
ничего не нужно, даже запоздалого извинения - мы ленивы,
чтоб искать очевидцев и поднимать архивы;
противогордынное действует понемногу.
даже быть услышанной. слава богу.
стало ясно, что мы крутые стрелки. что не в этом сила.
что война окончена, и смешно, что происходила.
что одиннадцать лет назад ты явила чудо
высшего родства. и вот это всё откуда.
М.
здесь понятно, что человек только чашка со звёздным небом или карта ночного города с самолёта,
что свободен не тот, кто делает что захочет, а тот, кто не знает гнёта
постоянного бегства и вожделения. и что любая рана
заживает. что счастье встретить тебя так рано.
потому что всё, что касается волшебства, власти неочевидного и абсурда, саму идею
ты преподавал с изяществом зрелого чародея.
я была удостоена высшего заступничества и тыла -
в юности у меня был мятежный ангел. я его не забыла.
потому что мне столько, сколько тебе тогда. я стеснялась детства,
а ты сам был ребёнком, глядящим, куда бы деться.
но держался безукоризненно. и в благодарность школе
вот тебе ощущение преходящести всякой боли.
More Polozkova. I really like her admiring people here - very consonant.
Four notices
M.
longing for you, like a violin, comes from a high note,
goes around like non-residential rooms in the heart of the cavity and darkness,
over the years of obsession, breaking up into elements,
becoming a pure melody from a classic film
let's talk someday, not in words, otherwise, above,
about how we, armless, ridiculously and gently happened,
as the panic of adoration grows from meeting to meeting,
leaving no air even speech
choose the dawn sky, a shade like the eye of a husky,
better not in this body, not in this fairy tale,
kiss the brow and give thanks without a trace
for everything is still so expensive and so late
thanks, thanks, I knew at the beginning,
that no one will be so sad
such dumbness, fatigue and smile,
such dazzling music starting with a violin
piercing, if you dream, a ray of ice light,
especially in india where everything about it
nothing is yours, nothing is yours nor hell
there is no paradise outside of you, let go, do not
R.
I dreamed about you here - you and your grandmother, in an unfamiliar night apartment.
I woke up three minutes before the gong (and the gong, if anything, at four).
how much love and sadness, all thought, to the one who trembled
lips of rage that drove me through the echoing floors
when she dozes, curled up, in an armchair, in colored pajamas.
you asked: "bah, how pity those who have nothing to joy in?"
and she: "But you definitely can’t slap them, otherwise I would try?"
you came to my balcony, and we, reflecting faded,
everyone watched the night pouring through the glass
it's great that the soul does not know how to mention dashing,
running away secretly from me pat, more gentle than flare,
and for ten thousand kilometers, bored if,
brass girl sleeping in a long armchair
AND.
yes, thanks to you, the mind has become so clever -
you always seek out the harsh language.
sixty hours I teach him discipline, at least -
and he will ulcerate me in your manner.
nothing is needed, not even a belated apology - we are lazy,
to look for eyewitnesses and raise archives;
the pride acts little by little.
even to be heard. thank God.
it became clear that we are cool arrows. that is not the point.
that the war is over, and funny what was happening.
that eleven years ago you performed a miracle
higher kinship. and that’s all from where.
M.
it’s clear that a person is only a cup with a starry sky or a map of the night city from an airplane,
that free is not one who does what he wants, but one who does not know oppression
constant flight and lust. and that any wound
heals. what a blessing to meet you so early.
because everything about magic, power of the non-obvious and absurd, the very idea
you taught with the grace of a mature sorcerer.
I was honored with supreme intercession and the rear -
in my youth I had a rebellious angel. I did not forget him.
because to me as much as you then. I was shy of childhood
and you yourself were a child looking where to go.
but kept impeccably. and thanks to the school
here's a feeling of the passing away of all pain.
Four notices
M.
longing for you, like a violin, comes from a high note,
goes around like non-residential rooms in the heart of the cavity and darkness,
over the years of obsession, breaking up into elements,
becoming a pure melody from a classic film
let's talk someday, not in words, otherwise, above,
about how we, armless, ridiculously and gently happened,
as the panic of adoration grows from meeting to meeting,
leaving no air even speech
choose the dawn sky, a shade like the eye of a husky,
better not in this body, not in this fairy tale,
kiss the brow and give thanks without a trace
for everything is still so expensive and so late
thanks, thanks, I knew at the beginning,
that no one will be so sad
such dumbness, fatigue and smile,
such dazzling music starting with a violin
piercing, if you dream, a ray of ice light,
especially in india where everything about it
nothing is yours, nothing is yours nor hell
there is no paradise outside of you, let go, do not
R.
I dreamed about you here - you and your grandmother, in an unfamiliar night apartment.
I woke up three minutes before the gong (and the gong, if anything, at four).
how much love and sadness, all thought, to the one who trembled
lips of rage that drove me through the echoing floors
when she dozes, curled up, in an armchair, in colored pajamas.
you asked: "bah, how pity those who have nothing to joy in?"
and she: "But you definitely can’t slap them, otherwise I would try?"
you came to my balcony, and we, reflecting faded,
everyone watched the night pouring through the glass
it's great that the soul does not know how to mention dashing,
running away secretly from me pat, more gentle than flare,
and for ten thousand kilometers, bored if,
brass girl sleeping in a long armchair
AND.
yes, thanks to you, the mind has become so clever -
you always seek out the harsh language.
sixty hours I teach him discipline, at least -
and he will ulcerate me in your manner.
nothing is needed, not even a belated apology - we are lazy,
to look for eyewitnesses and raise archives;
the pride acts little by little.
even to be heard. thank God.
it became clear that we are cool arrows. that is not the point.
that the war is over, and funny what was happening.
that eleven years ago you performed a miracle
higher kinship. and that’s all from where.
M.
it’s clear that a person is only a cup with a starry sky or a map of the night city from an airplane,
that free is not one who does what he wants, but one who does not know oppression
constant flight and lust. and that any wound
heals. what a blessing to meet you so early.
because everything about magic, power of the non-obvious and absurd, the very idea
you taught with the grace of a mature sorcerer.
I was honored with supreme intercession and the rear -
in my youth I had a rebellious angel. I did not forget him.
because to me as much as you then. I was shy of childhood
and you yourself were a child looking where to go.
but kept impeccably. and thanks to the school
here's a feeling of the passing away of all pain.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Елена Антиповская
