КУКЛА В РОЛИ КУКЛОВОДА
Мой любимый спектакль «Бесы» - постановка в Малом драматическом театре одноименного романа Достоевского. Это произведение о том, как идеи пожирают неокрепшие головы. Там есть один персонаж – Петр Степанович Верховенский. Этакий шут, на протяжении 7ми или 8ми часов (спектакль идет весь день с двумя часовыми антрактами) развлекающий публику - разгоняющий тучи депрессии которые
обволакивают зал. Перед чудовищно напряженной сценой самоубийства Кириллова, он менее чем за минуту съедает целиком вареную курицу. Зрители надрывают свои пустые животы и аплодируют. Когда я смотрел в первый раз, был шокирован - следующие несколько минут Кириллов носился по сцене с обезумевшими глазами, махал пистолетом, орал «Сейчас! Сейчас!», пока, наконец, не разрядил его себе в голову.
Верховенский – классический Арлекин из кукольного театра. Кукла действия. Главные размышления оставлены другим. Из всей «бесовской» палитры идей второй половины 19го века Достоевский ему оставил самую скучную, самую тусклую, но в то же время – самую понятную кукольным мозгам героя: «Мы сделаем такую смуту, что все поедет с основ… Одно или два поколения разврата теперь необходимы; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, – вот чего надо!»
Как это все скучно! Согласитесь, куда интереснее социализм Шигалева или суприм-нигилизм (тут можно, конечно, поспорить с моей формулировкой) Кириллова. Даже простак Шатов с его теорией русского народа-богоносца, так отдающей славянофильством, заслуживает куда большего внимания. Но вот парадокс: все они марионетки в руках Верховенского. Как кукла, лишенная воображения, мысли которой не идут дальше «кровавой бани», планы которой останавливаются на приглашении Папы Римского на царствование, может манипулировать обладателями живых, работающих голов? Возможно, ему, как кукле, просто известно, за какие ниточки надо дергать - чтоб у людей шевелились те или иные конечности? Холодно и методично, шаг за шагом наш шут реализует свой четкий как будто прописанный компьютером алгоритм. Результат: десяток трупов и помешательство провинциального городка, описанного автором. Усилиями всего одной, сколоченной наспех, террористической пятерки. Хотя нет, насколько помню, на ее счету только Шатов, все остальные – достижения лично Петра Степановича.
У Верховенского есть прообраз – революционер Сергей Нечаев. Известный тем, что убил за неповиновение одного из своих последователей, а потом бежал за границу. Вот и Верховенского, провернувшего тот же фокус, поймать не удается. Ну а все остальные центральные герои «Бесов» по ходу действия этот мир оставляют. Все, кто был хоть чем-то симпатичен, за кого зрители переживали, с кем не соглашались, но с уважением спорили.
Можно ли винить во всем этом Петра Степановича? У меня не получается. Достоевский как будто рубил его топором, обтесывал рубанком. В Верховенском нет человека, есть только, повторюсь, кукла, со своими кукольными, а оттого и страшными желаниями и пороками. Герои, одурманенные бесами, как будто сами извлекли его из сундука, стряхнули нафталин, вдохнули в него жизненную силу, которая их всех и пожрала. Разве умно ругаться на молоток, отбивший палец левой руки, по неосторожности правой?
Бесов, о которых писал Достоевский, можно увидеть и сегодня. Они говорят языками тысяч симпатичных, образованных людей. Лезут в головы с экрана телевизора, из колонок радио и, конечно, через социальные сети. Мы сами их призвали своими бестолковыми молитвами последних десятилетий. Они прилетели на тухлый запах нашей системы ценностей. Слишком многим из нас надоело жить ради краденых денег. И, наверное, многим из нас бесы шепчут на ухо: «уж я то точно знаю, как сделать мир лучше». На сцене толпа, в которой каждый играет роль Пьеро. Но кукла Арлекин уже за кулисами – ждет, когда затихнет последнее унылое стихотворение. Чтобы лихо и задорно покукловодить одетыми в белоснежное дураками.
Мой любимый спектакль «Бесы» - постановка в Малом драматическом театре одноименного романа Достоевского. Это произведение о том, как идеи пожирают неокрепшие головы. Там есть один персонаж – Петр Степанович Верховенский. Этакий шут, на протяжении 7ми или 8ми часов (спектакль идет весь день с двумя часовыми антрактами) развлекающий публику - разгоняющий тучи депрессии которые
обволакивают зал. Перед чудовищно напряженной сценой самоубийства Кириллова, он менее чем за минуту съедает целиком вареную курицу. Зрители надрывают свои пустые животы и аплодируют. Когда я смотрел в первый раз, был шокирован - следующие несколько минут Кириллов носился по сцене с обезумевшими глазами, махал пистолетом, орал «Сейчас! Сейчас!», пока, наконец, не разрядил его себе в голову.
Верховенский – классический Арлекин из кукольного театра. Кукла действия. Главные размышления оставлены другим. Из всей «бесовской» палитры идей второй половины 19го века Достоевский ему оставил самую скучную, самую тусклую, но в то же время – самую понятную кукольным мозгам героя: «Мы сделаем такую смуту, что все поедет с основ… Одно или два поколения разврата теперь необходимы; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, – вот чего надо!»
Как это все скучно! Согласитесь, куда интереснее социализм Шигалева или суприм-нигилизм (тут можно, конечно, поспорить с моей формулировкой) Кириллова. Даже простак Шатов с его теорией русского народа-богоносца, так отдающей славянофильством, заслуживает куда большего внимания. Но вот парадокс: все они марионетки в руках Верховенского. Как кукла, лишенная воображения, мысли которой не идут дальше «кровавой бани», планы которой останавливаются на приглашении Папы Римского на царствование, может манипулировать обладателями живых, работающих голов? Возможно, ему, как кукле, просто известно, за какие ниточки надо дергать - чтоб у людей шевелились те или иные конечности? Холодно и методично, шаг за шагом наш шут реализует свой четкий как будто прописанный компьютером алгоритм. Результат: десяток трупов и помешательство провинциального городка, описанного автором. Усилиями всего одной, сколоченной наспех, террористической пятерки. Хотя нет, насколько помню, на ее счету только Шатов, все остальные – достижения лично Петра Степановича.
У Верховенского есть прообраз – революционер Сергей Нечаев. Известный тем, что убил за неповиновение одного из своих последователей, а потом бежал за границу. Вот и Верховенского, провернувшего тот же фокус, поймать не удается. Ну а все остальные центральные герои «Бесов» по ходу действия этот мир оставляют. Все, кто был хоть чем-то симпатичен, за кого зрители переживали, с кем не соглашались, но с уважением спорили.
Можно ли винить во всем этом Петра Степановича? У меня не получается. Достоевский как будто рубил его топором, обтесывал рубанком. В Верховенском нет человека, есть только, повторюсь, кукла, со своими кукольными, а оттого и страшными желаниями и пороками. Герои, одурманенные бесами, как будто сами извлекли его из сундука, стряхнули нафталин, вдохнули в него жизненную силу, которая их всех и пожрала. Разве умно ругаться на молоток, отбивший палец левой руки, по неосторожности правой?
Бесов, о которых писал Достоевский, можно увидеть и сегодня. Они говорят языками тысяч симпатичных, образованных людей. Лезут в головы с экрана телевизора, из колонок радио и, конечно, через социальные сети. Мы сами их призвали своими бестолковыми молитвами последних десятилетий. Они прилетели на тухлый запах нашей системы ценностей. Слишком многим из нас надоело жить ради краденых денег. И, наверное, многим из нас бесы шепчут на ухо: «уж я то точно знаю, как сделать мир лучше». На сцене толпа, в которой каждый играет роль Пьеро. Но кукла Арлекин уже за кулисами – ждет, когда затихнет последнее унылое стихотворение. Чтобы лихо и задорно покукловодить одетыми в белоснежное дураками.
DOLL IN THE ROLE OF THE PUPPET MANAGER
My favorite play “Demons” is a production of the novel of the same name by Dostoevsky in the Maly Drama Theater. This work is about how ideas devour immature heads. There is one character - Pyotr Stepanovich Verkhovensky. A sort of buffoon, for 7 or 8 hours (the performance goes on all day with two hour intervals) entertaining the audience - dispersing the clouds of depression which
envelop the hall. Before the monstrously intense scene of Kirillov's suicide, he eats a whole boiled chicken in less than a minute. Spectators tear their empty bellies and applaud. When I watched for the first time, I was shocked - for the next few minutes Kirillov rushed about the stage with distraught eyes, waved his gun, yelled, “Now! Now! ”Until he finally discharged it in his head.
Verkhovensky - a classic Harlequin from a puppet theater. Action doll. The main thoughts are left to others. Of the entire “demonic” palette of ideas of the second half of the 19th century, Dostoevsky left him the most boring, the most dull, but at the same time the most understandable for the hero’s puppet brains: “We will make such confusion that everything will go from the basics ... One or two generations of debauchery now necessary; ”the debauchery of an unprecedented, vile, when a person turns into an ugly, cowardly, cruel, selfish scum - that's what you need!”
How boring it all is! Agree, Shigalev’s socialism or suprim-nihilism (here you can, of course, argue with my wording) Kirillov is much more interesting. Even the simpleton Shatov with his theory of the Russian God-bearer, so giving back Slavophilism, deserves much more attention. But here is the paradox: they are all puppets in Verkhovensky’s hands. How can a doll, deprived of imagination, whose thoughts do not go beyond the “blood bath”, whose plans stop at the invitation of the Pope to reign, manipulate the owners of living, working heads? Perhaps he, like a doll, just knows what strings to pull for - so that people move one or another limb? Cold and methodical, step by step, our clown implements his clear algorithm, as if written by a computer. Result: a dozen corpses and insanity of a provincial town described by the author. Through the efforts of only one hastily put together, terrorist five. Although there is, as far as I remember, only Shatov on her account, all the others are achievements of Pyotr Stepanovich personally.
Verkhovensky has a type - the revolutionary Sergei Nechaev. Known for having killed one of his followers for disobedience, and then fled abroad. Verkhovensky, who turned the same trick, cannot be caught. Well, all the other central heroes of “Demons” leave this world in the course of action. Everyone who was at least somewhat cute, for whom the audience was worried, with whom they disagreed, but argued with respect.
Can Peter Stepanovich be blamed for all this? I can not. Dostoevsky seemed to chop him with an ax, he cut him with a plane. In Verkhovensky there is no man, there is only, I repeat, a doll with its own puppet, and therefore terrible desires and vices. The heroes, drugged by demons, as if they themselves pulled it out of a chest, shook off mothballs, breathed life force into it, which ate them all. Is it clever to swear at the hammer that has beaten off the finger of the left hand, by negligence of the right?
The demons that Dostoevsky wrote about can be seen today. They speak the languages of thousands of pretty, educated people. They climb into their heads from a TV screen, from radio speakers and, of course, through social networks. We ourselves called them with our stupid prayers of the last decades. They flew into the rotten smell of our value system. Too many of us are tired of living for stolen money. And, probably, many of us have demons whisper in our ears: “I really know how to make the world a better place.” On the stage there is a crowd in which everyone plays the role of Pierrot. But the Harlequin doll is already backstage - waiting for the last dull poem to subside. To famously and fervently puppeteer dressed in snow-white fools.
My favorite play “Demons” is a production of the novel of the same name by Dostoevsky in the Maly Drama Theater. This work is about how ideas devour immature heads. There is one character - Pyotr Stepanovich Verkhovensky. A sort of buffoon, for 7 or 8 hours (the performance goes on all day with two hour intervals) entertaining the audience - dispersing the clouds of depression which
envelop the hall. Before the monstrously intense scene of Kirillov's suicide, he eats a whole boiled chicken in less than a minute. Spectators tear their empty bellies and applaud. When I watched for the first time, I was shocked - for the next few minutes Kirillov rushed about the stage with distraught eyes, waved his gun, yelled, “Now! Now! ”Until he finally discharged it in his head.
Verkhovensky - a classic Harlequin from a puppet theater. Action doll. The main thoughts are left to others. Of the entire “demonic” palette of ideas of the second half of the 19th century, Dostoevsky left him the most boring, the most dull, but at the same time the most understandable for the hero’s puppet brains: “We will make such confusion that everything will go from the basics ... One or two generations of debauchery now necessary; ”the debauchery of an unprecedented, vile, when a person turns into an ugly, cowardly, cruel, selfish scum - that's what you need!”
How boring it all is! Agree, Shigalev’s socialism or suprim-nihilism (here you can, of course, argue with my wording) Kirillov is much more interesting. Even the simpleton Shatov with his theory of the Russian God-bearer, so giving back Slavophilism, deserves much more attention. But here is the paradox: they are all puppets in Verkhovensky’s hands. How can a doll, deprived of imagination, whose thoughts do not go beyond the “blood bath”, whose plans stop at the invitation of the Pope to reign, manipulate the owners of living, working heads? Perhaps he, like a doll, just knows what strings to pull for - so that people move one or another limb? Cold and methodical, step by step, our clown implements his clear algorithm, as if written by a computer. Result: a dozen corpses and insanity of a provincial town described by the author. Through the efforts of only one hastily put together, terrorist five. Although there is, as far as I remember, only Shatov on her account, all the others are achievements of Pyotr Stepanovich personally.
Verkhovensky has a type - the revolutionary Sergei Nechaev. Known for having killed one of his followers for disobedience, and then fled abroad. Verkhovensky, who turned the same trick, cannot be caught. Well, all the other central heroes of “Demons” leave this world in the course of action. Everyone who was at least somewhat cute, for whom the audience was worried, with whom they disagreed, but argued with respect.
Can Peter Stepanovich be blamed for all this? I can not. Dostoevsky seemed to chop him with an ax, he cut him with a plane. In Verkhovensky there is no man, there is only, I repeat, a doll with its own puppet, and therefore terrible desires and vices. The heroes, drugged by demons, as if they themselves pulled it out of a chest, shook off mothballs, breathed life force into it, which ate them all. Is it clever to swear at the hammer that has beaten off the finger of the left hand, by negligence of the right?
The demons that Dostoevsky wrote about can be seen today. They speak the languages of thousands of pretty, educated people. They climb into their heads from a TV screen, from radio speakers and, of course, through social networks. We ourselves called them with our stupid prayers of the last decades. They flew into the rotten smell of our value system. Too many of us are tired of living for stolen money. And, probably, many of us have demons whisper in our ears: “I really know how to make the world a better place.” On the stage there is a crowd in which everyone plays the role of Pierrot. But the Harlequin doll is already backstage - waiting for the last dull poem to subside. To famously and fervently puppeteer dressed in snow-white fools.
У записи 8 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Антон Чечулинский
