Карл ГЕРШЕЛЬМАН
РАССТРЕЛ. Из гражданской войны
Бай-бай-бай, мой маленький,
Бай-бай-бай, мой светик,
Под белою берёзкою
Расстрелянный кадетик.
Вчера сквозь дождь назойливый
Месил он грязь ногами
С пехотною винтовкою
За детскими плечами.
А ночью были выстрелы,
Тревога, суматоха,
И кто-то громко вскрикивал,
И кто-то тихо охал.
И чьи-то руки взрослые
Его держали сзади.
И плакал он, растерянный,
«Пустите, Бога ради».
Когда ж заря несмелая
Затеплилась в туманах,
Продрогший шел он по полю
В одних кальсонах рваных.
Собаки где-то лаяли
За отдалённым садом.
Красноармеец заспанный,
Зевая, плёлся рядом.
«Приказано расстреливать.
Ну, что ж, и это дело».
Над горизонтом розовым
Всё небо розовело.
«Ты, что ж, в пехоте мучался?
В пехоте дело скверно.
Ходи в бои, как нанятый,
Ухлопают, наверно.
А день-то будет чистенький,
Вот небо — золотое.
К весне погодка движется.
Эх, не было бы боя…».
Солдат окурок выплюнул.
«Ну, что же, становися».
По горизонту алому
Огни, огни лилися.
Вставал, пылая гривою,
Лик солнца красно-медный.
Под мокрою берёзкою
Он стал прозябший, бледный.
Втянул он в плечи голову,
Согнул покорно спину.
Красноармеец дернулся
Затвором карабина.
И вот в затылок стриженый
Легко уперлось дуло.
И что-то сзади вспыхнуло,
Ударило, рвануло.
С улыбкою застенчивой
Без крика и без стона,
Он лег под мокрым деревом
В нештопанных кальсонах.
Заснул в калачик согнутый,
Расстрелянный кадетик.
Бай-бай-бай, мой маленький,
Бай-бай-бай, мой светик.
* * *
Не напрасно загорелось золотое,
Золотое, что мы жизнью называем:
Эти сосны, освеженные зарею,
Это облако с порозовевшим краем.
Эти ведра у колодца, с легким плеском,
С мягким плеском рассыпающие воду,
Гул трамвая за соседним перелеском,
Отдаленный перезвон по небосводу.
Из-за четкого вечернего покоя,
Из-за тучки над колодцем тонкошеим,
Из-за жизни наплывает золотое,
Золотое, что назвать мы не умеем.
.
* * *
Этот мир, где Пушкин и Шекспир,
Где зубная боль и поцелуи,
Где сижу я, удивленный, и слежу я,
Этот странный, этот четкий мир…
Сам в себе, как в театральной ложе,
С каждым днем внимательней и строже,
Я слежу. — Сравнительно большой
Проплывает мир передо мной.
Проплывает отрочеством дальним
(Лодка над рекою и купальня),
Проплывает поцелуем у ворот
(Очень близкая щека, и рот),
И войною девятнадцатого года
(На рассвете — рокот пушек по шоссе),
Папиросою ночного перехода,
Конской гривою в росе.
Проплывает этим садом и окном,
Лампою над письменным столом,
Этим стулом проплывает, торжествуя,
Где сижу я, удивленный, и слежу я.
Сам в себе, как в ложе театральной,
С каждым днем и строже и печальней,
С каждым днем и чище и нежней, —
Из прозрачной глубины моей.
* * *
Зубная щётка и пробор
И каждый день обед и ужин…
О, неужели этот вздор
Кому-то для чего-то нужен?
Пора, пора! — очнуться, встать:
«Довольно, к чёрту, надоело!»
И жизнь, как губку, спрессовать
В одно творенье, подвиг, дело.
* * *
Пройдут столетья. И поздний вечер
Порочной, дряхлой земли
Зажжёт над нами зыбкие свечи,
Последние свечи свои.
Будет тревожен розовый воздух
Последней земной весны.
Вкрадчивы будут близкие звёзды,
Вкрадчивы и нежны.
Ночи с тяжёлой серой луною,
Террасы, мрамор, сады.
И тусклое солнце — слишком большое,
И слишком большие цветы.
Будут ползти по карнизам узорным
Болезненно-яркие мхи.
На белых ступенях юноши в чёрном
Будут читать стихи.
Стихи и дворцы, и цветы, как пламя,
И солнце — кровавое колесо,
И девушки с розовыми ногами,
Играющие в серсо.
Стыдливые юноши в неге весенней
У ног невинных подруг
Им будут трепетно ласкать колени
И нежно — ладони рук.
И будет всё нежно, тревожно, пряно
В тот сладко-усталый век.
И красное солнце уйдёт в туманы
Зловеще-зеркальных рек.
Глухих обвалов тупые удары
По ветхой земле проползут.
В цветных гамаках блаженные пары
Устами в уста замрут.
Последних птиц последние стаи,
Кружа над землей, прокричат.
И солнце канет, дымясь и пылая,
В последний, страшный закат.
РАССТРЕЛ. Из гражданской войны
Бай-бай-бай, мой маленький,
Бай-бай-бай, мой светик,
Под белою берёзкою
Расстрелянный кадетик.
Вчера сквозь дождь назойливый
Месил он грязь ногами
С пехотною винтовкою
За детскими плечами.
А ночью были выстрелы,
Тревога, суматоха,
И кто-то громко вскрикивал,
И кто-то тихо охал.
И чьи-то руки взрослые
Его держали сзади.
И плакал он, растерянный,
«Пустите, Бога ради».
Когда ж заря несмелая
Затеплилась в туманах,
Продрогший шел он по полю
В одних кальсонах рваных.
Собаки где-то лаяли
За отдалённым садом.
Красноармеец заспанный,
Зевая, плёлся рядом.
«Приказано расстреливать.
Ну, что ж, и это дело».
Над горизонтом розовым
Всё небо розовело.
«Ты, что ж, в пехоте мучался?
В пехоте дело скверно.
Ходи в бои, как нанятый,
Ухлопают, наверно.
А день-то будет чистенький,
Вот небо — золотое.
К весне погодка движется.
Эх, не было бы боя…».
Солдат окурок выплюнул.
«Ну, что же, становися».
По горизонту алому
Огни, огни лилися.
Вставал, пылая гривою,
Лик солнца красно-медный.
Под мокрою берёзкою
Он стал прозябший, бледный.
Втянул он в плечи голову,
Согнул покорно спину.
Красноармеец дернулся
Затвором карабина.
И вот в затылок стриженый
Легко уперлось дуло.
И что-то сзади вспыхнуло,
Ударило, рвануло.
С улыбкою застенчивой
Без крика и без стона,
Он лег под мокрым деревом
В нештопанных кальсонах.
Заснул в калачик согнутый,
Расстрелянный кадетик.
Бай-бай-бай, мой маленький,
Бай-бай-бай, мой светик.
* * *
Не напрасно загорелось золотое,
Золотое, что мы жизнью называем:
Эти сосны, освеженные зарею,
Это облако с порозовевшим краем.
Эти ведра у колодца, с легким плеском,
С мягким плеском рассыпающие воду,
Гул трамвая за соседним перелеском,
Отдаленный перезвон по небосводу.
Из-за четкого вечернего покоя,
Из-за тучки над колодцем тонкошеим,
Из-за жизни наплывает золотое,
Золотое, что назвать мы не умеем.
.
* * *
Этот мир, где Пушкин и Шекспир,
Где зубная боль и поцелуи,
Где сижу я, удивленный, и слежу я,
Этот странный, этот четкий мир…
Сам в себе, как в театральной ложе,
С каждым днем внимательней и строже,
Я слежу. — Сравнительно большой
Проплывает мир передо мной.
Проплывает отрочеством дальним
(Лодка над рекою и купальня),
Проплывает поцелуем у ворот
(Очень близкая щека, и рот),
И войною девятнадцатого года
(На рассвете — рокот пушек по шоссе),
Папиросою ночного перехода,
Конской гривою в росе.
Проплывает этим садом и окном,
Лампою над письменным столом,
Этим стулом проплывает, торжествуя,
Где сижу я, удивленный, и слежу я.
Сам в себе, как в ложе театральной,
С каждым днем и строже и печальней,
С каждым днем и чище и нежней, —
Из прозрачной глубины моей.
* * *
Зубная щётка и пробор
И каждый день обед и ужин…
О, неужели этот вздор
Кому-то для чего-то нужен?
Пора, пора! — очнуться, встать:
«Довольно, к чёрту, надоело!»
И жизнь, как губку, спрессовать
В одно творенье, подвиг, дело.
* * *
Пройдут столетья. И поздний вечер
Порочной, дряхлой земли
Зажжёт над нами зыбкие свечи,
Последние свечи свои.
Будет тревожен розовый воздух
Последней земной весны.
Вкрадчивы будут близкие звёзды,
Вкрадчивы и нежны.
Ночи с тяжёлой серой луною,
Террасы, мрамор, сады.
И тусклое солнце — слишком большое,
И слишком большие цветы.
Будут ползти по карнизам узорным
Болезненно-яркие мхи.
На белых ступенях юноши в чёрном
Будут читать стихи.
Стихи и дворцы, и цветы, как пламя,
И солнце — кровавое колесо,
И девушки с розовыми ногами,
Играющие в серсо.
Стыдливые юноши в неге весенней
У ног невинных подруг
Им будут трепетно ласкать колени
И нежно — ладони рук.
И будет всё нежно, тревожно, пряно
В тот сладко-усталый век.
И красное солнце уйдёт в туманы
Зловеще-зеркальных рек.
Глухих обвалов тупые удары
По ветхой земле проползут.
В цветных гамаках блаженные пары
Устами в уста замрут.
Последних птиц последние стаи,
Кружа над землей, прокричат.
И солнце канет, дымясь и пылая,
В последний, страшный закат.
Karl GERSHELMAN
SHOT From the civil war
Bye bye my little
Bye-bye-bye my light
Under the white birch
Shot cadet.
Yesterday through the rain annoying
He knead the dirt with his feet
With infantry rifle
Behind children's shoulders.
And there were shots at night
Anxiety, clutter,
And someone cried out loud
And someone was quietly groaning.
And someone’s hands are adults
He was held in the back.
And he cried, bewildered,
"Let go, for God's sake."
When the dawn is timid
Fogged in the mists
Frozen he walked across the field
In some torn pants.
Dogs barked somewhere
Behind a remote garden.
Red Army man sleepy
Yawning, wandered around.
“It is ordered to shoot.
Well, that’s the case. ”
Over the horizon pink
The whole sky is pink.
“Well, did you suffer in infantry?
The infantry is bad.
Go to battles like a hired
Probably clapping.
And the day will be clean
Here is the sky - golden.
By spring, the weather is moving.
Eh, there would be no battle ... "
The soldier spat out.
"Well, then, become."
Along the Scarlet Horizon
The lights, the lights poured.
Got up, blazing mane,
The face of the sun is red-copper.
Under the wet birch
He became vegetated, pale.
He pulled his head into his shoulders,
Bent obediently back.
Red Army man twitched
Bolt carabiner.
And in the back of the head
Easily rested on the barrel.
And something flared up from behind
Hit, jerked.
With a shy smile
Without screaming and without moaning
He lay under a wet tree
In casual pants.
Fell asleep bent,
Shot cadet.
Bye bye my little
Bye-bye-bye, my little light.
* * *
Not in vain the golden light
Golden that we call life:
These pine trees, refreshed by the dawn,
This is a cloud with a pink edge.
These buckets at the well, with a little splash,
Soft splashing water
A rumble of a tram behind a nearby coppice,
Distant chime in the sky.
Because of the clear evening rest,
Because of the clouds above the well,
Because of life, golden flows
Golden, what we can’t call.
.
* * *
This world where Pushkin and Shakespeare
Where's the toothache and the kisses
Where am I sitting, surprised, and I'm watching
This strange, this clear world ...
In himself, as in a theater box,
Every day more attentive and stricter
I am following. - relatively large
A world swims in front of me.
Swims by adolescence distant
(Boat over the river and the swimming pool),
Swims a kiss at the gate
(Very close cheek, and mouth)
And the war of the nineteenth year
(At dawn - the roar of guns on the highway)
Cigarette night transition,
Horse maned in dew.
Sailing by this garden and window
A lamp above the desk
With this chair swims triumphantly
Where am I sitting, surprised, and I'm watching.
In itself, as in a theatrical box,
Every day is stricter and sadder
Every day is cleaner and more tender -
From the transparent depths of mine.
* * *
Toothbrush and parting
And every day, lunch and dinner ...
Oh really this nonsense
Does someone need something for something?
It's time, it's time! - wake up, get up:
"Pretty damn tired!"
And life, like a sponge, compress
In one creation, a feat, a deed.
* * *
Centuries will pass. And late evening
Vicious, decrepit land
Light up unsteady candles above us
Last candles of your own.
Pink air will be disturbed
The last earthly spring.
Close stars will be insinuating,
Smooth and tender.
Nights with a heavy gray moon
Terraces, marble, gardens.
And the dim sun is too big
And too big flowers.
Will crawl along the eaves patterned
Painfully bright mosses.
On the white steps of a young man in black
They will read poetry.
Poems and palaces, and flowers like flames,
And the sun is a bloody wheel
And the girls with pink legs
Playing in cerso.
Shy young men in spring bliss
At the feet of innocent friends
They will tremblingly caress their knees
And gently - the palms of the hands.
And everything will be gentle, anxious, spicy
In that sweet-tired age.
And the red sun will go into the mists
Ominously Mirrored Rivers.
Deaf collapses dumb bumps
Crawl along the decrepit earth.
In colored hammocks, blissful couples
Mouth to mouth will die.
Last birds last flocks
Circling above the ground, shout.
And the sun goes down, smoking and blazing,
In the last, scary sunset.
SHOT From the civil war
Bye bye my little
Bye-bye-bye my light
Under the white birch
Shot cadet.
Yesterday through the rain annoying
He knead the dirt with his feet
With infantry rifle
Behind children's shoulders.
And there were shots at night
Anxiety, clutter,
And someone cried out loud
And someone was quietly groaning.
And someone’s hands are adults
He was held in the back.
And he cried, bewildered,
"Let go, for God's sake."
When the dawn is timid
Fogged in the mists
Frozen he walked across the field
In some torn pants.
Dogs barked somewhere
Behind a remote garden.
Red Army man sleepy
Yawning, wandered around.
“It is ordered to shoot.
Well, that’s the case. ”
Over the horizon pink
The whole sky is pink.
“Well, did you suffer in infantry?
The infantry is bad.
Go to battles like a hired
Probably clapping.
And the day will be clean
Here is the sky - golden.
By spring, the weather is moving.
Eh, there would be no battle ... "
The soldier spat out.
"Well, then, become."
Along the Scarlet Horizon
The lights, the lights poured.
Got up, blazing mane,
The face of the sun is red-copper.
Under the wet birch
He became vegetated, pale.
He pulled his head into his shoulders,
Bent obediently back.
Red Army man twitched
Bolt carabiner.
And in the back of the head
Easily rested on the barrel.
And something flared up from behind
Hit, jerked.
With a shy smile
Without screaming and without moaning
He lay under a wet tree
In casual pants.
Fell asleep bent,
Shot cadet.
Bye bye my little
Bye-bye-bye, my little light.
* * *
Not in vain the golden light
Golden that we call life:
These pine trees, refreshed by the dawn,
This is a cloud with a pink edge.
These buckets at the well, with a little splash,
Soft splashing water
A rumble of a tram behind a nearby coppice,
Distant chime in the sky.
Because of the clear evening rest,
Because of the clouds above the well,
Because of life, golden flows
Golden, what we can’t call.
.
* * *
This world where Pushkin and Shakespeare
Where's the toothache and the kisses
Where am I sitting, surprised, and I'm watching
This strange, this clear world ...
In himself, as in a theater box,
Every day more attentive and stricter
I am following. - relatively large
A world swims in front of me.
Swims by adolescence distant
(Boat over the river and the swimming pool),
Swims a kiss at the gate
(Very close cheek, and mouth)
And the war of the nineteenth year
(At dawn - the roar of guns on the highway)
Cigarette night transition,
Horse maned in dew.
Sailing by this garden and window
A lamp above the desk
With this chair swims triumphantly
Where am I sitting, surprised, and I'm watching.
In itself, as in a theatrical box,
Every day is stricter and sadder
Every day is cleaner and more tender -
From the transparent depths of mine.
* * *
Toothbrush and parting
And every day, lunch and dinner ...
Oh really this nonsense
Does someone need something for something?
It's time, it's time! - wake up, get up:
"Pretty damn tired!"
And life, like a sponge, compress
In one creation, a feat, a deed.
* * *
Centuries will pass. And late evening
Vicious, decrepit land
Light up unsteady candles above us
Last candles of your own.
Pink air will be disturbed
The last earthly spring.
Close stars will be insinuating,
Smooth and tender.
Nights with a heavy gray moon
Terraces, marble, gardens.
And the dim sun is too big
And too big flowers.
Will crawl along the eaves patterned
Painfully bright mosses.
On the white steps of a young man in black
They will read poetry.
Poems and palaces, and flowers like flames,
And the sun is a bloody wheel
And the girls with pink legs
Playing in cerso.
Shy young men in spring bliss
At the feet of innocent friends
They will tremblingly caress their knees
And gently - the palms of the hands.
And everything will be gentle, anxious, spicy
In that sweet-tired age.
And the red sun will go into the mists
Ominously Mirrored Rivers.
Deaf collapses dumb bumps
Crawl along the decrepit earth.
In colored hammocks, blissful couples
Mouth to mouth will die.
Last birds last flocks
Circling above the ground, shout.
And the sun goes down, smoking and blazing,
In the last, scary sunset.
У записи 10 лайков,
0 репостов,
220 просмотров.
0 репостов,
220 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Инна Шитова
![Олег Яковлев [ведущий]](https://sun9-51.userapi.com/s/v1/if1/i_TN-GSjPx4SzNEI_301NGcg2TZn7asg39fJfny0nV96uL7A6yC7L8QkvKDv0i48m6tSniOW.jpg?quality=96&crop=64,90,463,463&as=32x32,48x48,72x72,108x108,160x160,240x240,360x360&ava=1&cs=200x200 "Олег Яковлев [ведущий]")
