От Шауль Айзека
Прожиточный максимум
Сказано в Талмуде (Таанит, 5б): "Рав Нахман и рабби Ицхак сидели и трапезничали. Сказал рав Нахман рабби Ицхаку: "Да произнесет господин слово". Сказал он: "Так говорил рабби Йоханан: "Не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться и не оказаться таким образом в опасности". После трапезы сказал он: "Так говорил рабби Йоханан: "Праотец Яаков не умер (но живет вечно – Раши, там)". Сказал ему рав Нахман: "Разве напрасно оплакивали его, мумифицировали его и хоронили его?". Сказал ему: Я так толкую слова Писания (Ирмияу, 30:10): "И ты не бойся, раб Мой Яааков, – сказал Г-сподь, – и не страшись, Израиль, ибо вот, спасу Я тебя издалека и потомство твое – из страны пленения их". Пророк проводит параллель между Яаковом и его потомством: как его потомство живет, так жив и он".
Комментаторы Талмуда обращают внимание на несколько моментов.
Во-первых, если запрещено разговаривать во время трапезы, то как же можно во время трапезы говорить о том, что запрещено говорить во время еды? Какое-то в этом неизбывное внутреннее противоречие ощущается. Тем более что можно же было во время трапезы сказать краткий спич "праотец Яаков не умер" (все равно же собирался!). А длинную фразу "не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться и не оказаться таким образом в опасности" (а в оригинале она еще длиннее, потому что там детализируется механизм поперхивания), сказать после трапезы.
На это можно попробовать ответить, что про запрет говорить во время еды было сказано не для того, чтобы удовлетворить просьбу сотрапезника. А чтобы объяснить тому, почему со словами Торы придется подождать до конца трапезы: ввиду запрета. А что касается упоминания самого запрета, то закон гласит: предостережение от нарушения запрета – прежде всего. А то, что "праотец Яаков не умер", вообще практического значения, на первый взгляд, не имеет. Так что можно было и отложить разговор об этом на после трапезы. Когда можно говорить без опаски поперхнуться.
Но тут возникает другой вопрос. Если дело в том, чтобы предостеречь от нарушения запрета (связанного с опасностью, отношение к которой должно быть строже, чем к запрету), то нужно было сказать коротко: "Запрещено разговаривать во время трапезы (по ходу процесса приема пищи)". А все остальное (источник, причину и т. д.) добавить, в крайнем случае, после трапезы. Почему же рабби Ицхак не поступил подобным образом?
Во-вторых, поскольку, как известно, в Торе (в широком смысле этого слово) все предельно точно, то то, что две темы поднимаются в ходе одного разговора (пусть и разделенные паузой) указывает на то, что темы эти взаимосвязаны. Вопрос: каким образом может быть связано то, что когда я ем, я, как минимум, нем, с тем, что праотец Яаков бессмертен?
В третьих, почему рав Нахман спрашивает "разве напрасно..."? Почему бы не задать прямой вопрос: "Зачем оплакали, мумифицировали и похоронили праотца Яакова, если он не умер?"
В-четвертых, каким образом слова стиха: "И ты не бойся, раб Мой Яааков, – сказал Г-сподь, – и не страшись, Израиль, ибо вот, спасу Я тебя издалека и потомство твое – из страны пленения их", – отвечают на вопрос "Разве напрасно оплакивали его, мумифицировали его и хоронили его"?
Есть мнение, что ответ выглядит следующим образом: праотец Яаков не умер в том смысле, что живо его потомство ("как его потомство живет, так жив и он"). Т.о., мол, и снимается противоречие: физически праотец Яаков все таки умер. И поэтому его совершенно оправданно оплакали, мумифицировали и похоронили. Но он жив в том смысле, что живо его потомство.
Но помимо того, что подобное утверждение верно применительно ко всем, у кого есть потомство, так что непонятно, что тут заслуживающего упоминания, Раши прямым текстом объясняет иначе: оплакали, мумифицировали и похоронили потому, что считали, что он умер. А он жив". Т.е, как минимум, по мнению Раши, в Талмуде речь идет о том, что праотец Яаков не умер (и будет жить вечно) в самом буквальном и общеупотребимом смысле этих слов.
В-пятых, комментарий Раши всем хорош. Только, на первый взгляд, из него следует, что ответ рабби Ицхака ("Я так толкую слова Писания..."), по сути, ответа на вопрос рава Нахмана ("Разве напрасно...") не содержат. Рабби Ицхак приводит подтверждение тому, что праотец Яаков не умер. Но непонятно каким образом это объясняет почему же живого человека оплакали, мумифицировали и похоронили? То, что "им показалось" – это уже Раши добавляет. А в тексте Геморы это не упоминается даже намеком. Вроде бы...
Для того, чтобы разобраться во всей этой истории, нам придется обратиться к контексту. Вспомнить о том, что рассказывает Гемора до описания совместной трапезы рава Нахмана и рабби Ицхака. А рассказывает она о нескольких случаях, когда рав Нахман задавал рабби Ицхаку вопросы, а тот отвечал цитатами из рабби Йоханана. В части из этих цитат речь идет о чудесах, которых удостаивались сыны Израиля.
Например, интересующий нас отрывок начинается со следующего диалога: "Сказал рав Нахман рабби Ицхаку: "Ранний дождь в Нисане (т. е. в заключительном, "позднем" месяце дождей) и ранний дождь в мархешване (т. е. в первом, "раннем" месяце дождей)?". Сказал ему: "Так сказал рабби Йоханан: в дни Йоэля бен Птуэля сбылись эти слова Писания, как сказано о них: "То, что оставил "газам", съела саранча, а то, что оставила саранча, съел "елэк", а то, что оставил "елэк", съел "хасил"" (Йоэль, 1:4)". В том году Адар (месяц, предшествующий Нисану, последний месяц зимы) уже закончился, а дождей еще не было. Первая четверть годичной нормы дождей пролилась только первого нисана. Сказал пророк сынам Израиля: "Выходите и сейте". Сказали они ему: "Тот у кого есть только одна мера пшеницы или мера ячменя – что ему делать: съесть и таким образом выжить или посеять и умереть не дождавшись всходов?". Сказал он им: "Несмотря на это, выходите и сейте". Произошло с ними чудо, обнаружились зерна, что в щелях стен и т.д. Пощли и посеяли найденное во второй, третий и четвертый дни нисана. Затем, пятого нисана, пролилась вторая четверть дождей. А шестнадцатого нисана они принесли омер ячменя уже из ячменя нового урожая. Получается, что злаки, которым обычно требуется для роста шесть месяцев, в том году выросли за одиннадцать дней..." Затем еще несколько подобных диалогов. И наконец, тот с которого мы начали: про разговор по ходу трапезы.
Очевидно (и вполне вероятно!), рав Нахман прекрасно знал и помнил о запрете разговаривать во время приема пищи. Обращаясь к рабби Ицхаку с просьбой произнести "какие-то" слова, он имел в виду только и исключительно слова Торы. Слова Торы, по его разумению, не могут стать источником опасности, поскольку Тора, как известно, защищает изучающих ее. Более того, в Пиркей авот (3:3) прямым текстом сказано: "Ели за одним столом и не обсуждали сказанное в Торе, подобны тем, кто ест мясо жертв, приносимых мертвецам" (правда, в Пиркей авот эти слова приводятся от имени рабби Шимона и речь о трех сотрапезниках, но в "Пиркей дерабби Натан" от имени рабби Цадока – о двоих-троих. рав Нахман и рабби Ицхак – двое). Т.е. речь не только о праве, но и об обязанности произносить во время трапезы слова Торы. А если с точки зрения законов природы это создает некую опасность, так само то, что мы поступаем в соответствии с предписаниями Торы, да еще при этом занимаемся изучением Торы – надежно защищает нас от любых опасностей, поднимая над "законами природы". Ибо Тора изначально выше этих законов и мира в целом,
Поэтому рабби Ицхаку пришлось дать развернутый ответ. Чтобы напомнить и объяснить, что в их случае (ведение разговоров во время трапезы) запрет касается и слов Торы. Поскольку вероятность того, что если говорить с полным ртом, еда попадет "в не то горло" настолько велика, что пренебречь ею невозможно. Это уже не вероятность возникновения опасности, а самая что ни на есть прямая и непосредственная опасность. И сказано в трактате Псахим (8б), что хотя, как правило, заповедь (в момент исполнения) защищает исполняющего ее, в опасных местах (т. е. там, где вероятность подвергнуться опасности близка к неотвратимой) на это полагаться нельзя. Как сказано (Шмуэль I, 16:2): "И сказал Шмуэль: как я пойду? Ведь услышит Шаул и убьет меня. И сказал Г-сподь: "Телицу возьмешь ты с собою и скажешь: "Пришел я принести жертву Г-споду""". Так и тут: опасность поперхнуться слишком велика, чтобы можно было положиться на защиту произносимых слов Торы. Есть следует молча. А слова Торы – до или после непосредственно приема пищи. Но после предтрапезных благословений и до послетрапезных, т.о. они (слова Торы) будут по праву считаться произнесенными по ходу трапезы.
Теперь становится понятным, почему после трапезы рабби Ицхак счел нужным добавить еще одно высказывание рабби Иоханана, о том, что праотец Яаков не умер.
Вернемся к началу отрывка. Раз за разом рабби Ицхак приводит в разговорах с рав Нахманом слова рабби Иоханана, из которых со всей очевидностью следует, что Всевышний в своей бесконечной милости творит для евреев чудеса. Пренебрегает ради них Им же установленными "законами природы". Однако, когда рав Нахман начал как-то терять немного берега, пришлось ему напомнить, что "не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться". Т.е. чудеса-чудесами, но законы природы все еще существуют и для нас. Более того, Всевышний пожелал, чтобы мы жили и функционировали, исполняя заповеди и изучая Тору, именно в этом мире с его "законами природы". И хотя Тора защищает и оберегает, полагаться на это, особенно там, где опасность велика, запрещено.
Почему? На этот вопрос можно ответить двумя способами. Первый вариант: законы природы созданы Творцом (в рамках сотворения мира, как его неотъемлемая часть), и Он пожелал, чтобы заповеди исполнялись в этом мире в рамках этих законов. Поэтому, если разговаривать во время еды, то подавишься, даже если произносишь защищающие, как правило, слова Торы. Второй вариант: Тора и заповеди влияют на этот мир, в общем и в частном, но влияют не изменяя (до поры, до времени) законов природы. Не выходя за рамки
Прожиточный максимум
Сказано в Талмуде (Таанит, 5б): "Рав Нахман и рабби Ицхак сидели и трапезничали. Сказал рав Нахман рабби Ицхаку: "Да произнесет господин слово". Сказал он: "Так говорил рабби Йоханан: "Не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться и не оказаться таким образом в опасности". После трапезы сказал он: "Так говорил рабби Йоханан: "Праотец Яаков не умер (но живет вечно – Раши, там)". Сказал ему рав Нахман: "Разве напрасно оплакивали его, мумифицировали его и хоронили его?". Сказал ему: Я так толкую слова Писания (Ирмияу, 30:10): "И ты не бойся, раб Мой Яааков, – сказал Г-сподь, – и не страшись, Израиль, ибо вот, спасу Я тебя издалека и потомство твое – из страны пленения их". Пророк проводит параллель между Яаковом и его потомством: как его потомство живет, так жив и он".
Комментаторы Талмуда обращают внимание на несколько моментов.
Во-первых, если запрещено разговаривать во время трапезы, то как же можно во время трапезы говорить о том, что запрещено говорить во время еды? Какое-то в этом неизбывное внутреннее противоречие ощущается. Тем более что можно же было во время трапезы сказать краткий спич "праотец Яаков не умер" (все равно же собирался!). А длинную фразу "не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться и не оказаться таким образом в опасности" (а в оригинале она еще длиннее, потому что там детализируется механизм поперхивания), сказать после трапезы.
На это можно попробовать ответить, что про запрет говорить во время еды было сказано не для того, чтобы удовлетворить просьбу сотрапезника. А чтобы объяснить тому, почему со словами Торы придется подождать до конца трапезы: ввиду запрета. А что касается упоминания самого запрета, то закон гласит: предостережение от нарушения запрета – прежде всего. А то, что "праотец Яаков не умер", вообще практического значения, на первый взгляд, не имеет. Так что можно было и отложить разговор об этом на после трапезы. Когда можно говорить без опаски поперхнуться.
Но тут возникает другой вопрос. Если дело в том, чтобы предостеречь от нарушения запрета (связанного с опасностью, отношение к которой должно быть строже, чем к запрету), то нужно было сказать коротко: "Запрещено разговаривать во время трапезы (по ходу процесса приема пищи)". А все остальное (источник, причину и т. д.) добавить, в крайнем случае, после трапезы. Почему же рабби Ицхак не поступил подобным образом?
Во-вторых, поскольку, как известно, в Торе (в широком смысле этого слово) все предельно точно, то то, что две темы поднимаются в ходе одного разговора (пусть и разделенные паузой) указывает на то, что темы эти взаимосвязаны. Вопрос: каким образом может быть связано то, что когда я ем, я, как минимум, нем, с тем, что праотец Яаков бессмертен?
В третьих, почему рав Нахман спрашивает "разве напрасно..."? Почему бы не задать прямой вопрос: "Зачем оплакали, мумифицировали и похоронили праотца Яакова, если он не умер?"
В-четвертых, каким образом слова стиха: "И ты не бойся, раб Мой Яааков, – сказал Г-сподь, – и не страшись, Израиль, ибо вот, спасу Я тебя издалека и потомство твое – из страны пленения их", – отвечают на вопрос "Разве напрасно оплакивали его, мумифицировали его и хоронили его"?
Есть мнение, что ответ выглядит следующим образом: праотец Яаков не умер в том смысле, что живо его потомство ("как его потомство живет, так жив и он"). Т.о., мол, и снимается противоречие: физически праотец Яаков все таки умер. И поэтому его совершенно оправданно оплакали, мумифицировали и похоронили. Но он жив в том смысле, что живо его потомство.
Но помимо того, что подобное утверждение верно применительно ко всем, у кого есть потомство, так что непонятно, что тут заслуживающего упоминания, Раши прямым текстом объясняет иначе: оплакали, мумифицировали и похоронили потому, что считали, что он умер. А он жив". Т.е, как минимум, по мнению Раши, в Талмуде речь идет о том, что праотец Яаков не умер (и будет жить вечно) в самом буквальном и общеупотребимом смысле этих слов.
В-пятых, комментарий Раши всем хорош. Только, на первый взгляд, из него следует, что ответ рабби Ицхака ("Я так толкую слова Писания..."), по сути, ответа на вопрос рава Нахмана ("Разве напрасно...") не содержат. Рабби Ицхак приводит подтверждение тому, что праотец Яаков не умер. Но непонятно каким образом это объясняет почему же живого человека оплакали, мумифицировали и похоронили? То, что "им показалось" – это уже Раши добавляет. А в тексте Геморы это не упоминается даже намеком. Вроде бы...
Для того, чтобы разобраться во всей этой истории, нам придется обратиться к контексту. Вспомнить о том, что рассказывает Гемора до описания совместной трапезы рава Нахмана и рабби Ицхака. А рассказывает она о нескольких случаях, когда рав Нахман задавал рабби Ицхаку вопросы, а тот отвечал цитатами из рабби Йоханана. В части из этих цитат речь идет о чудесах, которых удостаивались сыны Израиля.
Например, интересующий нас отрывок начинается со следующего диалога: "Сказал рав Нахман рабби Ицхаку: "Ранний дождь в Нисане (т. е. в заключительном, "позднем" месяце дождей) и ранний дождь в мархешване (т. е. в первом, "раннем" месяце дождей)?". Сказал ему: "Так сказал рабби Йоханан: в дни Йоэля бен Птуэля сбылись эти слова Писания, как сказано о них: "То, что оставил "газам", съела саранча, а то, что оставила саранча, съел "елэк", а то, что оставил "елэк", съел "хасил"" (Йоэль, 1:4)". В том году Адар (месяц, предшествующий Нисану, последний месяц зимы) уже закончился, а дождей еще не было. Первая четверть годичной нормы дождей пролилась только первого нисана. Сказал пророк сынам Израиля: "Выходите и сейте". Сказали они ему: "Тот у кого есть только одна мера пшеницы или мера ячменя – что ему делать: съесть и таким образом выжить или посеять и умереть не дождавшись всходов?". Сказал он им: "Несмотря на это, выходите и сейте". Произошло с ними чудо, обнаружились зерна, что в щелях стен и т.д. Пощли и посеяли найденное во второй, третий и четвертый дни нисана. Затем, пятого нисана, пролилась вторая четверть дождей. А шестнадцатого нисана они принесли омер ячменя уже из ячменя нового урожая. Получается, что злаки, которым обычно требуется для роста шесть месяцев, в том году выросли за одиннадцать дней..." Затем еще несколько подобных диалогов. И наконец, тот с которого мы начали: про разговор по ходу трапезы.
Очевидно (и вполне вероятно!), рав Нахман прекрасно знал и помнил о запрете разговаривать во время приема пищи. Обращаясь к рабби Ицхаку с просьбой произнести "какие-то" слова, он имел в виду только и исключительно слова Торы. Слова Торы, по его разумению, не могут стать источником опасности, поскольку Тора, как известно, защищает изучающих ее. Более того, в Пиркей авот (3:3) прямым текстом сказано: "Ели за одним столом и не обсуждали сказанное в Торе, подобны тем, кто ест мясо жертв, приносимых мертвецам" (правда, в Пиркей авот эти слова приводятся от имени рабби Шимона и речь о трех сотрапезниках, но в "Пиркей дерабби Натан" от имени рабби Цадока – о двоих-троих. рав Нахман и рабби Ицхак – двое). Т.е. речь не только о праве, но и об обязанности произносить во время трапезы слова Торы. А если с точки зрения законов природы это создает некую опасность, так само то, что мы поступаем в соответствии с предписаниями Торы, да еще при этом занимаемся изучением Торы – надежно защищает нас от любых опасностей, поднимая над "законами природы". Ибо Тора изначально выше этих законов и мира в целом,
Поэтому рабби Ицхаку пришлось дать развернутый ответ. Чтобы напомнить и объяснить, что в их случае (ведение разговоров во время трапезы) запрет касается и слов Торы. Поскольку вероятность того, что если говорить с полным ртом, еда попадет "в не то горло" настолько велика, что пренебречь ею невозможно. Это уже не вероятность возникновения опасности, а самая что ни на есть прямая и непосредственная опасность. И сказано в трактате Псахим (8б), что хотя, как правило, заповедь (в момент исполнения) защищает исполняющего ее, в опасных местах (т. е. там, где вероятность подвергнуться опасности близка к неотвратимой) на это полагаться нельзя. Как сказано (Шмуэль I, 16:2): "И сказал Шмуэль: как я пойду? Ведь услышит Шаул и убьет меня. И сказал Г-сподь: "Телицу возьмешь ты с собою и скажешь: "Пришел я принести жертву Г-споду""". Так и тут: опасность поперхнуться слишком велика, чтобы можно было положиться на защиту произносимых слов Торы. Есть следует молча. А слова Торы – до или после непосредственно приема пищи. Но после предтрапезных благословений и до послетрапезных, т.о. они (слова Торы) будут по праву считаться произнесенными по ходу трапезы.
Теперь становится понятным, почему после трапезы рабби Ицхак счел нужным добавить еще одно высказывание рабби Иоханана, о том, что праотец Яаков не умер.
Вернемся к началу отрывка. Раз за разом рабби Ицхак приводит в разговорах с рав Нахманом слова рабби Иоханана, из которых со всей очевидностью следует, что Всевышний в своей бесконечной милости творит для евреев чудеса. Пренебрегает ради них Им же установленными "законами природы". Однако, когда рав Нахман начал как-то терять немного берега, пришлось ему напомнить, что "не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться". Т.е. чудеса-чудесами, но законы природы все еще существуют и для нас. Более того, Всевышний пожелал, чтобы мы жили и функционировали, исполняя заповеди и изучая Тору, именно в этом мире с его "законами природы". И хотя Тора защищает и оберегает, полагаться на это, особенно там, где опасность велика, запрещено.
Почему? На этот вопрос можно ответить двумя способами. Первый вариант: законы природы созданы Творцом (в рамках сотворения мира, как его неотъемлемая часть), и Он пожелал, чтобы заповеди исполнялись в этом мире в рамках этих законов. Поэтому, если разговаривать во время еды, то подавишься, даже если произносишь защищающие, как правило, слова Торы. Второй вариант: Тора и заповеди влияют на этот мир, в общем и в частном, но влияют не изменяя (до поры, до времени) законов природы. Не выходя за рамки
From Shaul Isaac
Cost of living
It is said in the Talmud (Taanit, 5b): "Rav Nakhman and Rabbi Yitzhak sat and had a meal. Rabbi Yitzhak said, Rabbi Nakhman:" May the master utter a word. "He said:" This was said by Rabbi Yochanan: "They don’t talk during the meal, so as not to choke and not be in danger in this way. " After the meal, he said: “So Rabbi Yochanan said:“ Forefather Yaakov did not die (but lives forever - Rashi, there). ”Rav Nakhman told him:“ Did they mourn him in vain, mummify him and bury him? ”He told him: I so I interpret the words of Scripture (Irmiyau, 30:10): “And do not be afraid, My servant Yaaakov,” said the Lord, “and not be afraid, Israel, for behold, I will save you from afar and your offspring are from their land of captivity "The Prophet draws a parallel between Jacob and his posterity: as his offspring live, so he lives."
Commentators on the Talmud draw attention to a few points.
Firstly, if it is forbidden to talk during a meal, then how can one say during a meal that it is forbidden to speak during a meal? Some in this inescapable inner contradiction is felt. Moreover, it was possible during the meal to say a short speech “forefather Yaakov did not die” (he was going anyway!). And the long phrase "they don’t speak during the meal, so as not to choke and not to be in danger in this way" (and in the original it is even longer, because the mechanism of choking is detailed there), say after the meal.
You can try to answer this, that the prohibition to speak during meals was not said to satisfy the request of the companion. And to explain why, with the words of the Torah, you have to wait until the end of the meal: in view of the ban. As for the mention of the ban itself, the law says: a warning against violating the ban is above all. And the fact that "forefather Yaakov did not die" has no practical significance at first glance. So it was possible to postpone the conversation about it until after the meal. When you can speak without fear choking.
But here another question arises. If the point is to warn against violation of the ban (associated with a danger, the attitude to which should be stricter than the ban), then it was necessary to say briefly: "It is forbidden to talk during a meal (during the process of eating)". And everything else (source, reason, etc.) should be added, as a last resort, after the meal. Why did not Rabbi Yitzchak do this?
Secondly, since, as you know, everything is extremely accurate in the Torah (in the broad sense of the word), the fact that two topics are raised in one conversation (albeit separated by a pause) indicates that these topics are interconnected. Question: how can it be connected that when I eat, at least I am mute, with the fact that the forefather Yaakov is immortal?
Thirdly, why does Rabbi Nachman ask "Is it in vain ..."? Why not ask a direct question: "Why did they mourn, mummify and bury the forefather Yaakov, if he did not die?"
Fourth, in what way did the words of the verse: “And do not be afraid, My servant Yaaakov,” said the Lord, “and not be afraid, Israel, for behold, I will save you from afar, and your offspring will come from their land of captivity,” answer the question "Did they mourn him in vain, mummify him and bury him"?
It is believed that the answer is as follows: the forefather Yaakov did not die in the sense that his offspring are alive ("as his offspring live, so is he"). Thus, they say, the contradiction is removed: physically the forefather Yaakov still died. And so he was justifiably mourned, mummified and buried. But he is alive in the sense that his offspring is alive.
But besides the fact that such a statement is true for everyone who has offspring, so it is not clear what is worthy of mention, Rashi plainly explains otherwise: they mourned, mummified and buried because they believed that he had died. But he is alive. ”That is, at least, according to Rasha, in the Talmud we are talking about the fact that the forefather Yaakov has not died (and will live forever) in the most literal and commonly used sense of these words.
Fifth, Rashi’s comment is good to everyone. Only, at first glance, it follows from it that Rabbi Yitzhak’s answer ("I interpret the words of the Scripture ..."), in fact, does not contain an answer to the question of Rabbi Nachman ("Is it in vain ..."). Rabbi Yitzchak confirms that forefather Yaakov was not dead. But it is not clear how this explains why a living person was mourned, mummified and buried? What “seemed to them” is what Rashi is already adding. And in the text of Gemora this is not even mentioned by hint. It seems to be ...
In order to understand this whole story, we have to turn to the context. Recall what Gemor tells before describing the joint meal of Rabbi Nachman and Rabbi Yitzhak. And she talks about several cases when Rabbi Nakhman asked Rabbi Yitzhak questions, and he answered with quotes from Rabbi Yochanan. Some of these quotes deal with miracles that the sons of Israel have been honored with.
For example, the passage we are interested in begins with the following dialogue: "Rabbi Yitzch Said Rabbi Nachman
Cost of living
It is said in the Talmud (Taanit, 5b): "Rav Nakhman and Rabbi Yitzhak sat and had a meal. Rabbi Yitzhak said, Rabbi Nakhman:" May the master utter a word. "He said:" This was said by Rabbi Yochanan: "They don’t talk during the meal, so as not to choke and not be in danger in this way. " After the meal, he said: “So Rabbi Yochanan said:“ Forefather Yaakov did not die (but lives forever - Rashi, there). ”Rav Nakhman told him:“ Did they mourn him in vain, mummify him and bury him? ”He told him: I so I interpret the words of Scripture (Irmiyau, 30:10): “And do not be afraid, My servant Yaaakov,” said the Lord, “and not be afraid, Israel, for behold, I will save you from afar and your offspring are from their land of captivity "The Prophet draws a parallel between Jacob and his posterity: as his offspring live, so he lives."
Commentators on the Talmud draw attention to a few points.
Firstly, if it is forbidden to talk during a meal, then how can one say during a meal that it is forbidden to speak during a meal? Some in this inescapable inner contradiction is felt. Moreover, it was possible during the meal to say a short speech “forefather Yaakov did not die” (he was going anyway!). And the long phrase "they don’t speak during the meal, so as not to choke and not to be in danger in this way" (and in the original it is even longer, because the mechanism of choking is detailed there), say after the meal.
You can try to answer this, that the prohibition to speak during meals was not said to satisfy the request of the companion. And to explain why, with the words of the Torah, you have to wait until the end of the meal: in view of the ban. As for the mention of the ban itself, the law says: a warning against violating the ban is above all. And the fact that "forefather Yaakov did not die" has no practical significance at first glance. So it was possible to postpone the conversation about it until after the meal. When you can speak without fear choking.
But here another question arises. If the point is to warn against violation of the ban (associated with a danger, the attitude to which should be stricter than the ban), then it was necessary to say briefly: "It is forbidden to talk during a meal (during the process of eating)". And everything else (source, reason, etc.) should be added, as a last resort, after the meal. Why did not Rabbi Yitzchak do this?
Secondly, since, as you know, everything is extremely accurate in the Torah (in the broad sense of the word), the fact that two topics are raised in one conversation (albeit separated by a pause) indicates that these topics are interconnected. Question: how can it be connected that when I eat, at least I am mute, with the fact that the forefather Yaakov is immortal?
Thirdly, why does Rabbi Nachman ask "Is it in vain ..."? Why not ask a direct question: "Why did they mourn, mummify and bury the forefather Yaakov, if he did not die?"
Fourth, in what way did the words of the verse: “And do not be afraid, My servant Yaaakov,” said the Lord, “and not be afraid, Israel, for behold, I will save you from afar, and your offspring will come from their land of captivity,” answer the question "Did they mourn him in vain, mummify him and bury him"?
It is believed that the answer is as follows: the forefather Yaakov did not die in the sense that his offspring are alive ("as his offspring live, so is he"). Thus, they say, the contradiction is removed: physically the forefather Yaakov still died. And so he was justifiably mourned, mummified and buried. But he is alive in the sense that his offspring is alive.
But besides the fact that such a statement is true for everyone who has offspring, so it is not clear what is worthy of mention, Rashi plainly explains otherwise: they mourned, mummified and buried because they believed that he had died. But he is alive. ”That is, at least, according to Rasha, in the Talmud we are talking about the fact that the forefather Yaakov has not died (and will live forever) in the most literal and commonly used sense of these words.
Fifth, Rashi’s comment is good to everyone. Only, at first glance, it follows from it that Rabbi Yitzhak’s answer ("I interpret the words of the Scripture ..."), in fact, does not contain an answer to the question of Rabbi Nachman ("Is it in vain ..."). Rabbi Yitzchak confirms that forefather Yaakov was not dead. But it is not clear how this explains why a living person was mourned, mummified and buried? What “seemed to them” is what Rashi is already adding. And in the text of Gemora this is not even mentioned by hint. It seems to be ...
In order to understand this whole story, we have to turn to the context. Recall what Gemor tells before describing the joint meal of Rabbi Nachman and Rabbi Yitzhak. And she talks about several cases when Rabbi Nakhman asked Rabbi Yitzhak questions, and he answered with quotes from Rabbi Yochanan. Some of these quotes deal with miracles that the sons of Israel have been honored with.
For example, the passage we are interested in begins with the following dialogue: "Rabbi Yitzch Said Rabbi Nachman
У записи 3 лайков,
0 репостов,
331 просмотров.
0 репостов,
331 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Хаим Толочинский
