«Когда это случилось, и меня отвезли, и я пять вечерних часов пролежал сначала в приемном покое, а потом ночь в коридоре обыкновенной громадной и переполненной городской больницы то в промежутках между потерею сознания и приступами тошноты и рвоты меня охватывало такое спокойствие и блаженство!..
А рядом все шло таким знакомым ходом, так выпукло группировались вещи, так резко ложились тени! И этот коридор, и зеленый жар лампового абажура на столе у дежурной медсестры у окна, и тишина, и тени нянек, и соседство смерти за окном и за спиной – все это по сосредоточенности своей было таким бездонным, таким сверхчеловеческим стихотворением!
В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось говорить с Богом, славословить видимое, ловить и запечатлевать его. “Господи, – шептал я, – благодарю тебя за то, что Ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык – величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество – Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи.” И я ликовал и плакал от счастья»
(Б.Л.Пастернак, из письма к Нине Табидзе).
А рядом все шло таким знакомым ходом, так выпукло группировались вещи, так резко ложились тени! И этот коридор, и зеленый жар лампового абажура на столе у дежурной медсестры у окна, и тишина, и тени нянек, и соседство смерти за окном и за спиной – все это по сосредоточенности своей было таким бездонным, таким сверхчеловеческим стихотворением!
В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось говорить с Богом, славословить видимое, ловить и запечатлевать его. “Господи, – шептал я, – благодарю тебя за то, что Ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык – величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество – Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи.” И я ликовал и плакал от счастья»
(Б.Л.Пастернак, из письма к Нине Табидзе).
“When this happened, they took me and spent five evening hours at first in the emergency room, and then the night in the corridor of an ordinary huge and crowded city hospital, then in the intervals between loss of consciousness and bouts of nausea and vomiting, such calm and bliss swept me !. .
And next everything went in such a familiar way, things were so convexly grouped, so sharply the shadows laid! And this corridor, and the green glow of the lamp shade on the table by the nurse on duty at the window, and the silence, and the shadow of the nannies, and the neighborhood of death outside the window and behind - all this in its concentration was so bottomless, such a superhuman poem!
In the moment that seemed the last in life, more than ever before, I wanted to speak with God, to glorify the visible, to catch and capture it. “Lord,” I whispered, “I thank you for putting the paint so thickly and making life and death such that your language is majesty and music, that you made me an artist, that creativity is your school, that you’ve been lifelong preparing me for this night. ” And I rejoiced and cried with happiness ”
(B.L. Pasternak, from a letter to Nina Tabidze).
And next everything went in such a familiar way, things were so convexly grouped, so sharply the shadows laid! And this corridor, and the green glow of the lamp shade on the table by the nurse on duty at the window, and the silence, and the shadow of the nannies, and the neighborhood of death outside the window and behind - all this in its concentration was so bottomless, such a superhuman poem!
In the moment that seemed the last in life, more than ever before, I wanted to speak with God, to glorify the visible, to catch and capture it. “Lord,” I whispered, “I thank you for putting the paint so thickly and making life and death such that your language is majesty and music, that you made me an artist, that creativity is your school, that you’ve been lifelong preparing me for this night. ” And I rejoiced and cried with happiness ”
(B.L. Pasternak, from a letter to Nina Tabidze).
У записи 4 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Артём Аракчеев
