Сегодня день комсомола. И, хоть я и не застал ни комсомола, ни, даже, пионеров, я хочу напомнить про то, что такое настоящий комсомол отрывком из книги Л.С. Соболева "Моря и океаны".
Книги задают нам идеалы, позволяют оценить себя и понять свои слабости, в сравнении с их героями. Тем больший эффект оказывают книги, когда их герои реальны. Предлагаю всем, а особенно кружковцам, сравнить себя с героями этого отрывка:
Комсомольцы пришли на флот.
Он встретил их сурово. Горячую романтику "солнечных рей" он с места окатил холодной водой. Буквально - потому что в разрушенных, стылых и грязных Дерябинских казармах, что на Васильевском острове, кипятку в бане не оказалось. Секретари уездных и губернских комитетов комсомола (ниже "сельского масштаба" комсомольцев во флот не отбирали), ежась, но весело вымылись в холодной воде, приняв это за первое "оморячивание". Потом повалились на голые топчаны спать (коек тоже не оказалось) - "казбеки" в своих черкесках; тверяки, все как один в белых заячьих шапках, подаренных губернским комитетом для трудной флотской службы; рязанцы, сибиряки, северяне, петроградцы, москвичи - в полушубках, в валенках, в тулупах - две с половиной тысячи отборных комсомольцев со всей страны. На местах их провожали, как на фронт, и долго еще, как на фронт, посылали подарки: папиросы, сахар, мыло, блокнот и письмо от организации - все это в кисете, сшитом чьими-то девичьими руками. Кисетов у иных к весне набралось до сорока штук.
Комсомольцев остригли (не без боя), одели в бушлаты, сквозь сукно которых свободно просвечивала даже пятисвечовая лампа, обули в картонные ботинки образца 1921 года и разослали по экипажам и по военно-морским школам.
Там их встретили иронически. "Шефский подарочек" - так называли их те, кого они пришли оздоровлять, а кое-кого и сменять. Так звали их в экипажах матросы-инструкторы, отсидевшие всю гражданскую войну в тылу. Так звали их старики боцмана, никак не мирившиеся с новым и непонятным типом "новобранца" - разговорчивого, самостоятельного, въедливого до неполадок, с места заявляющего о том, что он пришел "оздоровлять флот". Так звали их и многие из командного состава, побаивавшиеся их политического превосходства над собой.
Больной флот мстил им, чем мог. Он мстил сложной терминологией, которой их не обучили в экипаже, где инструкторы занимали все их время бесконечными приборками и чисткой картошки и откуда они вынесли единственное морское слово - "гальюн". Он мстил отмирающими "традициями" - татуировкой, семиэтажным матом, клешем в шестьдесят сантиметров, мстил влиянием "жоржиков" и "иванморов", мстил и прямым издевательством тех, кому на смену пришли эти комсомольцы. В кубриках экипажа старые инструкторы, осмотрев только что вымытый линолеум, украшали его презрительным плевком: "Разве так палубу драют! Мыть щераз!" Старшины из унтеров заставляли чистить свои ботинки, включая эту операцию во всемогущую "приборку". "Жоржики" уводили комсомольцев на Лиговку - и не отсюда ли в комсомольский обиход вошли дурно пахнущие слова: шамать, топать, братуха, коробка (корабль) и прочие, украшавшие когда-то литературу о комсомольцах?
Весной, пройдя строевую подготовку в экипаже и разбившись по школам, комсомольцы впервые увидели корабли. Какие корабли!.. Из всего Балтийского флота плавало несколько миноносцев, учебное судно "Комсомолец" и линкор "Марат". Остальные "плавали" преимущественно по закону Архимеда, то есть лишь теряя в своем весе столько, сколько весил вытесненный ими объем мутной воды Кронштадтской гавани, - без всякой возможности передвижения.
"Морская практика" началась с чистки трюмов. Из всех тяжелых работ на корабле это одна из самых неприятных и грязных, заслуженно рассматривавшаяся в царском флоте как вполне равноценная замена карцера или гауптвахты. В трюмах "Марата" геологические напластования многолетней грязи являли собой спрессованную историю флота со времен семнадцатого года. Ледовый поход восемнадцатого года был представлен остатками сахара и белой муки, вывезенных из складов Гельсингфорса. Девятнадцатый год отложил машинное масло боевых походов. Двадцатый - сгнившую мерзлую картошку и капусту продовольственных отрядов. Все это спаялось ржавчиной всех годов в плотный слой, прилипший к металлу корабля. Комсомольцы отбивали его ударами ломов. И тогда из-под пробитой корки, твердой, как броня, в спертый воздух трюмов подымались спиртовые пары разложения. Комсомольцев выносили из трюмов пьяными.
Вместе с этой очисткой трюмов возрождающегося Красного флота запущенных трюмов, вынудивших "Океан" прекратить первый поход по Балтийскому морю, - комсомольцы должны были очистить и личный состав флота от той ржавчины, которая осталась еще с царских времен и спаялась с гнилой слизью "клешнической" психологии, доведшей флот до позора кронштадтского восстания. И пробитая корка ложнофлотских "традиций" испускала ядовитые пары, отравляя комсомольцев-моряков. "Старички" приучали их к щегольству сверхматерной брани, накалывали им татуировки, доказывали несомненную выгоду уменья "попсиховать" с командиром и учили гордиться гауптвахтой - как орденом, венерической болезнью - как доблестью, отлыниванием от работ - как геройством. Худший слой военных моряков защищался, как мог, от свежей струи, ворвавшейся во все уголки быта и службы и несшей с собой новые понятия о дисциплине, работе и учебе.
Секретари уездных и губернских комитетов комсомола очищали трюмы, драили палубу, стояли вахты, чистили картошку, заменяли на политчасах политруков, учились артиллерии, машинному делу, гребле, теребили старых моряков, вытягивая из них знания и опыт, и бредили по ночам страшными морскими словами: "клюз", "комингс", "бейдевинд", "гинце-кливер-леер-лапа". Кое-кто поддался отраве "старичков" и посидел на гауптвахте. Кое-кто в отчаянии кидал на стол комиссара свой комсомольский билет. Но спайка, стойкость, энергия комсомольцев взяли свое.
Им пришлось бороться и с недоверием комсостава, и с замкнутостью старых специалистов, ревниво оберегавших профессиональные тайны, и (кое-где) с близорукостью комиссаров, не разглядевших, что в этой молодой волне спасение флота, и со сложной терминологией, и с морской болезнью, и со своим собственным самолюбием, которое порой получало очень сильные уколы.
Они завоевывали флот, как неизвестную страну. Здесь, на кораблях, они нашли наконец себе союзников. Это были военкомы, старики боцмана (оценившие все-таки их неистребимую, но какую-то непривычную любовь к флоту), лучшая часть командиров и коммунисты-военморы. Партия большевиков, начав возрождать флот, сделала ставку на комсомол - и не ошиблась.
И если вспомнить комсомольцев тех годов, вырывающих на гребных гонках призы у старых матросов, комсомольцев, впервые берущих в руки точное штурманское оружие - секстан и хронометр, комсомольцев, впервые стреляющих из огромных орудий, - прежде всего на память приходит то волевое устремление, которое было присуще им. Командиры из этих комсомольцев резко отличались от кадровых командиров - в большинстве своем усталых, безразличных, надорванных многими годами войны и болезней флота. Краснофлотцы-комсомольцы совсем не походили на краснофлотцев прежних наборов. Они принесли с собой на флот дисциплинированность, четкость мыслей и поступков, организованность времени, комсомольскую спайку, энергию, жажду работы и хорошее настроение уверенных в себе людей. Они пришли на разрушенный, усталый флот с мечтой о могучем советском военном флоте, с романтикой "солнечных рей", с песней "По всем океанам развеем мы красное знамя труда" - и история, творимая ими вместе с миллионными массами советского народа, осуществила эту мечту, которая тогда, в трюме "Марата", казалась только мечтой.
Они - адмиралы Советского Военно-Морского Флота - стоят сейчас на мостиках новых крейсеров, они - инженеры - строят теперь гигантские линкоры, они - подводники - создали в ледяной воде Финского залива и Баренцева моря легенды о советских подводных лодках. Это они положили начало новым кадрам флота, они - "шефский подарок" Ленинского комсомола флоту социалистической родины, - подарок, с которого история сняла иронические кавычки, выбросив их в мусор вместе с людьми, придумавшими их.
Книги задают нам идеалы, позволяют оценить себя и понять свои слабости, в сравнении с их героями. Тем больший эффект оказывают книги, когда их герои реальны. Предлагаю всем, а особенно кружковцам, сравнить себя с героями этого отрывка:
Комсомольцы пришли на флот.
Он встретил их сурово. Горячую романтику "солнечных рей" он с места окатил холодной водой. Буквально - потому что в разрушенных, стылых и грязных Дерябинских казармах, что на Васильевском острове, кипятку в бане не оказалось. Секретари уездных и губернских комитетов комсомола (ниже "сельского масштаба" комсомольцев во флот не отбирали), ежась, но весело вымылись в холодной воде, приняв это за первое "оморячивание". Потом повалились на голые топчаны спать (коек тоже не оказалось) - "казбеки" в своих черкесках; тверяки, все как один в белых заячьих шапках, подаренных губернским комитетом для трудной флотской службы; рязанцы, сибиряки, северяне, петроградцы, москвичи - в полушубках, в валенках, в тулупах - две с половиной тысячи отборных комсомольцев со всей страны. На местах их провожали, как на фронт, и долго еще, как на фронт, посылали подарки: папиросы, сахар, мыло, блокнот и письмо от организации - все это в кисете, сшитом чьими-то девичьими руками. Кисетов у иных к весне набралось до сорока штук.
Комсомольцев остригли (не без боя), одели в бушлаты, сквозь сукно которых свободно просвечивала даже пятисвечовая лампа, обули в картонные ботинки образца 1921 года и разослали по экипажам и по военно-морским школам.
Там их встретили иронически. "Шефский подарочек" - так называли их те, кого они пришли оздоровлять, а кое-кого и сменять. Так звали их в экипажах матросы-инструкторы, отсидевшие всю гражданскую войну в тылу. Так звали их старики боцмана, никак не мирившиеся с новым и непонятным типом "новобранца" - разговорчивого, самостоятельного, въедливого до неполадок, с места заявляющего о том, что он пришел "оздоровлять флот". Так звали их и многие из командного состава, побаивавшиеся их политического превосходства над собой.
Больной флот мстил им, чем мог. Он мстил сложной терминологией, которой их не обучили в экипаже, где инструкторы занимали все их время бесконечными приборками и чисткой картошки и откуда они вынесли единственное морское слово - "гальюн". Он мстил отмирающими "традициями" - татуировкой, семиэтажным матом, клешем в шестьдесят сантиметров, мстил влиянием "жоржиков" и "иванморов", мстил и прямым издевательством тех, кому на смену пришли эти комсомольцы. В кубриках экипажа старые инструкторы, осмотрев только что вымытый линолеум, украшали его презрительным плевком: "Разве так палубу драют! Мыть щераз!" Старшины из унтеров заставляли чистить свои ботинки, включая эту операцию во всемогущую "приборку". "Жоржики" уводили комсомольцев на Лиговку - и не отсюда ли в комсомольский обиход вошли дурно пахнущие слова: шамать, топать, братуха, коробка (корабль) и прочие, украшавшие когда-то литературу о комсомольцах?
Весной, пройдя строевую подготовку в экипаже и разбившись по школам, комсомольцы впервые увидели корабли. Какие корабли!.. Из всего Балтийского флота плавало несколько миноносцев, учебное судно "Комсомолец" и линкор "Марат". Остальные "плавали" преимущественно по закону Архимеда, то есть лишь теряя в своем весе столько, сколько весил вытесненный ими объем мутной воды Кронштадтской гавани, - без всякой возможности передвижения.
"Морская практика" началась с чистки трюмов. Из всех тяжелых работ на корабле это одна из самых неприятных и грязных, заслуженно рассматривавшаяся в царском флоте как вполне равноценная замена карцера или гауптвахты. В трюмах "Марата" геологические напластования многолетней грязи являли собой спрессованную историю флота со времен семнадцатого года. Ледовый поход восемнадцатого года был представлен остатками сахара и белой муки, вывезенных из складов Гельсингфорса. Девятнадцатый год отложил машинное масло боевых походов. Двадцатый - сгнившую мерзлую картошку и капусту продовольственных отрядов. Все это спаялось ржавчиной всех годов в плотный слой, прилипший к металлу корабля. Комсомольцы отбивали его ударами ломов. И тогда из-под пробитой корки, твердой, как броня, в спертый воздух трюмов подымались спиртовые пары разложения. Комсомольцев выносили из трюмов пьяными.
Вместе с этой очисткой трюмов возрождающегося Красного флота запущенных трюмов, вынудивших "Океан" прекратить первый поход по Балтийскому морю, - комсомольцы должны были очистить и личный состав флота от той ржавчины, которая осталась еще с царских времен и спаялась с гнилой слизью "клешнической" психологии, доведшей флот до позора кронштадтского восстания. И пробитая корка ложнофлотских "традиций" испускала ядовитые пары, отравляя комсомольцев-моряков. "Старички" приучали их к щегольству сверхматерной брани, накалывали им татуировки, доказывали несомненную выгоду уменья "попсиховать" с командиром и учили гордиться гауптвахтой - как орденом, венерической болезнью - как доблестью, отлыниванием от работ - как геройством. Худший слой военных моряков защищался, как мог, от свежей струи, ворвавшейся во все уголки быта и службы и несшей с собой новые понятия о дисциплине, работе и учебе.
Секретари уездных и губернских комитетов комсомола очищали трюмы, драили палубу, стояли вахты, чистили картошку, заменяли на политчасах политруков, учились артиллерии, машинному делу, гребле, теребили старых моряков, вытягивая из них знания и опыт, и бредили по ночам страшными морскими словами: "клюз", "комингс", "бейдевинд", "гинце-кливер-леер-лапа". Кое-кто поддался отраве "старичков" и посидел на гауптвахте. Кое-кто в отчаянии кидал на стол комиссара свой комсомольский билет. Но спайка, стойкость, энергия комсомольцев взяли свое.
Им пришлось бороться и с недоверием комсостава, и с замкнутостью старых специалистов, ревниво оберегавших профессиональные тайны, и (кое-где) с близорукостью комиссаров, не разглядевших, что в этой молодой волне спасение флота, и со сложной терминологией, и с морской болезнью, и со своим собственным самолюбием, которое порой получало очень сильные уколы.
Они завоевывали флот, как неизвестную страну. Здесь, на кораблях, они нашли наконец себе союзников. Это были военкомы, старики боцмана (оценившие все-таки их неистребимую, но какую-то непривычную любовь к флоту), лучшая часть командиров и коммунисты-военморы. Партия большевиков, начав возрождать флот, сделала ставку на комсомол - и не ошиблась.
И если вспомнить комсомольцев тех годов, вырывающих на гребных гонках призы у старых матросов, комсомольцев, впервые берущих в руки точное штурманское оружие - секстан и хронометр, комсомольцев, впервые стреляющих из огромных орудий, - прежде всего на память приходит то волевое устремление, которое было присуще им. Командиры из этих комсомольцев резко отличались от кадровых командиров - в большинстве своем усталых, безразличных, надорванных многими годами войны и болезней флота. Краснофлотцы-комсомольцы совсем не походили на краснофлотцев прежних наборов. Они принесли с собой на флот дисциплинированность, четкость мыслей и поступков, организованность времени, комсомольскую спайку, энергию, жажду работы и хорошее настроение уверенных в себе людей. Они пришли на разрушенный, усталый флот с мечтой о могучем советском военном флоте, с романтикой "солнечных рей", с песней "По всем океанам развеем мы красное знамя труда" - и история, творимая ими вместе с миллионными массами советского народа, осуществила эту мечту, которая тогда, в трюме "Марата", казалась только мечтой.
Они - адмиралы Советского Военно-Морского Флота - стоят сейчас на мостиках новых крейсеров, они - инженеры - строят теперь гигантские линкоры, они - подводники - создали в ледяной воде Финского залива и Баренцева моря легенды о советских подводных лодках. Это они положили начало новым кадрам флота, они - "шефский подарок" Ленинского комсомола флоту социалистической родины, - подарок, с которого история сняла иронические кавычки, выбросив их в мусор вместе с людьми, придумавшими их.
Today is Komsomol Day. And, although I did not find either the Komsomol, or even the pioneers, I want to recall what a real Komsomol is an excerpt from the book of L.S. Soboleva "Seas and Oceans".
Books set us ideals, allow us to evaluate ourselves and understand our weaknesses, in comparison with their heroes. Books have a greater effect when their characters are real. I suggest that everyone, especially the circle members, compare themselves with the heroes of this passage:
Komsomol members came to the fleet.
He met them severely. He drenched the hot romance of the "sun rays" from the spot with cold water. Literally - because in the ruined, cold and dirty Deryabinsk barracks on Vasilievsky Island, there was no boiling water in the bathhouse. The secretaries of the district and provincial committees of the Komsomol (below the “rural scale” the Komsomol members were not selected for the fleet) washed and washed themselves merrily in cold water, taking it for the first “nagging”. Then they fell to sleep on the bare trestle beds (there were no beds either) - “Kazbeks” in their Circassians; little creatures, all as one in white hare hats donated by the provincial committee for a difficult naval service; Ryazans, Siberians, northerners, Petrograd, Muscovites - in short fur coats, in felt boots, in sheepskin coats - two and a half thousand selected Komsomol members from all over the country. On the ground they were escorted to the front, and for a long time, as to the front, they sent gifts: cigarettes, sugar, soap, a notebook and a letter from the organization — all in a pouch sewn by someone’s girl’s hands. Kisetov from others had gathered up to forty pieces by the spring.
The Komsomol members were cut off (not without a fight), dressed in pea-jackets, through which cloth even a five-candle lamp shone freely, they shod in cardboard shoes of the 1921 model and sent them to crews and to naval schools.
There they were met ironically. "Chef's present" - so they were called by those whom they came to heal, and to replace some. That was the name of them in the crews, instructor sailors who had served the entire civil war in the rear. That was the name of the boatswain’s old people, who didn’t put up with the new and incomprehensible type of “rookie” - a talkative, independent, corrosive to problems, stating from the spot that he had come to “heal the fleet”. That was the name of many of the commanding staff, who were afraid of their political superiority over themselves.
The sick fleet avenged them than he could. He took revenge on complex terminology that they weren’t taught in the carriage, where the instructors occupied all their time with endless tidying and peeling potatoes and from where they brought out the only nautical word - "latrine". He avenged with dying "traditions" - a tattoo, a seven-story mat, a flare of sixty centimeters, avenged the influence of "Zhorzhiks" and "Ivanmore", avenged and direct mockery of those who were replaced by these Komsomol members. In the crew’s cockpits, the old instructors, examining the freshly washed linoleum, decorated it with a scornful spit: "Is it like that they tear the deck! Wash it off!" Petty officers from non-commissioned companies forced to clean their shoes, including this operation in the almighty "tidy". The "Zhorzhiki" led the Komsomol members to Ligovka - and didn’t the smelling words come into use here: sham, stomp, brother, box (ship) and others that once adorned literature about Komsomol members?
In the spring, having undergone drill training in a carriage and crashed into schools, Komsomol members first saw ships. What ships! .. Of the entire Baltic Fleet several destroyers sailed, the training ship Komsomolets and the battleship Marat. The rest "floated" mainly according to the law of Archimedes, that is, only losing in weight as much as they weighed the volume of muddy water displaced by them from the Kronstadt harbor - without any possibility of movement.
"Marine practice" began with the cleaning of the holds. Of all the hard work on the ship, this is one of the most unpleasant and dirty, deservedly considered in the royal fleet as a completely equivalent replacement for a punishment cell or guardhouse. In the holds of the Marat, the geological formations of perennial mud have been the compressed history of the fleet since the time of the seventeenth year. The ice campaign of the eighteenth year was represented by the remnants of sugar and white flour exported from Helsingfors' warehouses. The nineteenth year set aside military campaign oil. Twentieth - rotten frozen potatoes and cabbage food squads. All this was soldered by rust of all years into a dense layer adhered to the metal of the ship. Komsomol members beat him off with scraps. And then from under the broken crust, hard as armor, alcohol vapor of decomposition rose into the stale air of the holds. Komsomol members were carried out of the holds drunk.
Along with this cleaning of the holds of the reviving Red Fleet of the launched holds, forcing the Ocean to stop the first campaign along the Baltic Sea, the Komsomol members had to clean the fleet’s personnel from the rust that had remained since the tsarist times and was fused with the rotten mucus of the “claw” psychology which brought the fleet to the shame of the Kronstadt uprising. And the broken crust of the pseudo-naval "traditions" emitted poisonous fumes, poisoning the Komsomol members-sailors. The "old men" accustomed them to the panache of super-obscene abuse, pricked them with tattoos, proved the undoubted you
Books set us ideals, allow us to evaluate ourselves and understand our weaknesses, in comparison with their heroes. Books have a greater effect when their characters are real. I suggest that everyone, especially the circle members, compare themselves with the heroes of this passage:
Komsomol members came to the fleet.
He met them severely. He drenched the hot romance of the "sun rays" from the spot with cold water. Literally - because in the ruined, cold and dirty Deryabinsk barracks on Vasilievsky Island, there was no boiling water in the bathhouse. The secretaries of the district and provincial committees of the Komsomol (below the “rural scale” the Komsomol members were not selected for the fleet) washed and washed themselves merrily in cold water, taking it for the first “nagging”. Then they fell to sleep on the bare trestle beds (there were no beds either) - “Kazbeks” in their Circassians; little creatures, all as one in white hare hats donated by the provincial committee for a difficult naval service; Ryazans, Siberians, northerners, Petrograd, Muscovites - in short fur coats, in felt boots, in sheepskin coats - two and a half thousand selected Komsomol members from all over the country. On the ground they were escorted to the front, and for a long time, as to the front, they sent gifts: cigarettes, sugar, soap, a notebook and a letter from the organization — all in a pouch sewn by someone’s girl’s hands. Kisetov from others had gathered up to forty pieces by the spring.
The Komsomol members were cut off (not without a fight), dressed in pea-jackets, through which cloth even a five-candle lamp shone freely, they shod in cardboard shoes of the 1921 model and sent them to crews and to naval schools.
There they were met ironically. "Chef's present" - so they were called by those whom they came to heal, and to replace some. That was the name of them in the crews, instructor sailors who had served the entire civil war in the rear. That was the name of the boatswain’s old people, who didn’t put up with the new and incomprehensible type of “rookie” - a talkative, independent, corrosive to problems, stating from the spot that he had come to “heal the fleet”. That was the name of many of the commanding staff, who were afraid of their political superiority over themselves.
The sick fleet avenged them than he could. He took revenge on complex terminology that they weren’t taught in the carriage, where the instructors occupied all their time with endless tidying and peeling potatoes and from where they brought out the only nautical word - "latrine". He avenged with dying "traditions" - a tattoo, a seven-story mat, a flare of sixty centimeters, avenged the influence of "Zhorzhiks" and "Ivanmore", avenged and direct mockery of those who were replaced by these Komsomol members. In the crew’s cockpits, the old instructors, examining the freshly washed linoleum, decorated it with a scornful spit: "Is it like that they tear the deck! Wash it off!" Petty officers from non-commissioned companies forced to clean their shoes, including this operation in the almighty "tidy". The "Zhorzhiki" led the Komsomol members to Ligovka - and didn’t the smelling words come into use here: sham, stomp, brother, box (ship) and others that once adorned literature about Komsomol members?
In the spring, having undergone drill training in a carriage and crashed into schools, Komsomol members first saw ships. What ships! .. Of the entire Baltic Fleet several destroyers sailed, the training ship Komsomolets and the battleship Marat. The rest "floated" mainly according to the law of Archimedes, that is, only losing in weight as much as they weighed the volume of muddy water displaced by them from the Kronstadt harbor - without any possibility of movement.
"Marine practice" began with the cleaning of the holds. Of all the hard work on the ship, this is one of the most unpleasant and dirty, deservedly considered in the royal fleet as a completely equivalent replacement for a punishment cell or guardhouse. In the holds of the Marat, the geological formations of perennial mud have been the compressed history of the fleet since the time of the seventeenth year. The ice campaign of the eighteenth year was represented by the remnants of sugar and white flour exported from Helsingfors' warehouses. The nineteenth year set aside military campaign oil. Twentieth - rotten frozen potatoes and cabbage food squads. All this was soldered by rust of all years into a dense layer adhered to the metal of the ship. Komsomol members beat him off with scraps. And then from under the broken crust, hard as armor, alcohol vapor of decomposition rose into the stale air of the holds. Komsomol members were carried out of the holds drunk.
Along with this cleaning of the holds of the reviving Red Fleet of the launched holds, forcing the Ocean to stop the first campaign along the Baltic Sea, the Komsomol members had to clean the fleet’s personnel from the rust that had remained since the tsarist times and was fused with the rotten mucus of the “claw” psychology which brought the fleet to the shame of the Kronstadt uprising. And the broken crust of the pseudo-naval "traditions" emitted poisonous fumes, poisoning the Komsomol members-sailors. The "old men" accustomed them to the panache of super-obscene abuse, pricked them with tattoos, proved the undoubted you
У записи 4 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Михаил Чемоданов
