Великий князь Александр Михайлович Романов:
«Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников. Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: "Браво!". Как все те христиане, что "ни холодны, ни горячи", я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.
Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: "Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!". Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.
Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки еще раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о "возмутительных действиях" бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повел толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: "Ура нашим артиллеристам!".
Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Буденный разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времен моего деда.»
«Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников. Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: "Браво!". Как все те христиане, что "ни холодны, ни горячи", я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.
Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: "Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!". Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.
Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки еще раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о "возмутительных действиях" бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повел толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: "Ура нашим артиллеристам!".
Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Буденный разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времен моего деда.»
Grand Duke Alexander Mikhailovich Romanov:
“It occurred to me that, although I was not a Bolshevik, I could not agree with my relatives and friends and recklessly stigmatize everything that is done by the Soviets only because it is done by the Soviets. Nobody argues, they killed my three siblings, but they also saved Russia from the fate of the vassal of the allies. I once hated them, and my hands itched to get to Lenin or Trotsky, but then I began to learn about one or another constructive step of the Moscow government and found myself whispering: “Bravo!” Like all those Christians who are "neither cold nor hot," I did not know of any other way to cure hatred, except to drown it in another, even more burning. The subject of the latter was offered to me by the Poles.
When in the early spring of 1920 I saw the headlines of French newspapers announcing the Pilsudski triumphal march through the wheat fields of Little Russia, something inside me could not stand it, and I forgot that a year has not passed since the day my brothers were shot. I just thought: "The Poles are about to take Kiev! The eternal enemies of Russia are about to cut off the empire from its western borders!" I did not dare to express myself openly, but, listening to the absurd chatter of the refugees and looking at their faces, I wholeheartedly wished the Red Army victory.
It doesn’t matter that I was a grand duke. I was a Russian officer who took an oath to defend the Fatherland from its enemies. I was the grandson of a man who threatened to plow the streets of Warsaw if the Poles once again dare to violate the unity of his empire. Suddenly, a phrase came to mind of my very same ancestor seventy-two years ago. Right on the report of the "outrageous actions" of the former Russian artillery officer Bakunin, who in Saxony led the crowds of German revolutionaries to storm the fortress, Emperor Nicholas I wrote in arshine letters: "Hurray to our gunners!"
The similarity of mine and its reaction struck me. I felt the same when the red commander Budyonny defeated the Pilsudski legions and drove him to Warsaw. This time the compliments were addressed to the Russian cavalry, but otherwise little has changed since my grandfather. ”
“It occurred to me that, although I was not a Bolshevik, I could not agree with my relatives and friends and recklessly stigmatize everything that is done by the Soviets only because it is done by the Soviets. Nobody argues, they killed my three siblings, but they also saved Russia from the fate of the vassal of the allies. I once hated them, and my hands itched to get to Lenin or Trotsky, but then I began to learn about one or another constructive step of the Moscow government and found myself whispering: “Bravo!” Like all those Christians who are "neither cold nor hot," I did not know of any other way to cure hatred, except to drown it in another, even more burning. The subject of the latter was offered to me by the Poles.
When in the early spring of 1920 I saw the headlines of French newspapers announcing the Pilsudski triumphal march through the wheat fields of Little Russia, something inside me could not stand it, and I forgot that a year has not passed since the day my brothers were shot. I just thought: "The Poles are about to take Kiev! The eternal enemies of Russia are about to cut off the empire from its western borders!" I did not dare to express myself openly, but, listening to the absurd chatter of the refugees and looking at their faces, I wholeheartedly wished the Red Army victory.
It doesn’t matter that I was a grand duke. I was a Russian officer who took an oath to defend the Fatherland from its enemies. I was the grandson of a man who threatened to plow the streets of Warsaw if the Poles once again dare to violate the unity of his empire. Suddenly, a phrase came to mind of my very same ancestor seventy-two years ago. Right on the report of the "outrageous actions" of the former Russian artillery officer Bakunin, who in Saxony led the crowds of German revolutionaries to storm the fortress, Emperor Nicholas I wrote in arshine letters: "Hurray to our gunners!"
The similarity of mine and its reaction struck me. I felt the same when the red commander Budyonny defeated the Pilsudski legions and drove him to Warsaw. This time the compliments were addressed to the Russian cavalry, but otherwise little has changed since my grandfather. ”
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Михаил Чемоданов
