Я вернулся, родная, и я вернулся не весь. Мне хочется рассказать тебе столь многое, вот только достанет ли слов поведать хоть часть... Мне хочется рассказать тебе о том, как дождь за ночь омывает оголённые кости, как обезумевший ветер обходит стороной раскопанные могилы, и о том, что вблизи окопов совсем не растут цветы. Мне хочется рассказать тебе, что чувствуешь, когда впервые держишь в руках вымазанный в земле череп бойца, о том, как дрожь проходит по телу, когда желтая песчаная почва под лопатой сменяется "чёрной землёй", и о том, как хочется завыть волком, когда внезапно осыпавшийся кусок могильной стены вдруг обнажает протянутую руку. Мне хочется рассказать тебе о том, как единым живым организмом вздрагивает отряд, когда кто-нибудь вскрикнет: "Медальон!", о том, что сломанная кость или пробитая голова мгновенно рисуют тебе страшную картинку, и о том, что из найденной в одной точке груды немецких гильз никто не возьмёт ни одной на память. Мне хочется рассказать тебе, как страшно проходить в лагере мимо огороженной зоны, в которой сложены останки, о том, что совсем иначе звучат теперь костровые песни, и совсем другими глазами я смотрю на огонь. Мне хочется рассказать тебе о том, как плачет факел на Последнем Строю, как долго звучат в небе отзвуки выстрелов и о том, как на захоронении вдруг понимаешь истинный смысл слов "смертию смерть поправ".
Мне хочется рассказать тебе, но у меня не осталось сил, веришь ли, так что всё, что я привёз тебе - это неизмеримой глубины тишина во мне, только приникни к груди и слушай.
Мне хочется рассказать тебе...
Мне хочется рассказать тебе, но у меня не осталось сил, веришь ли, так что всё, что я привёз тебе - это неизмеримой глубины тишина во мне, только приникни к груди и слушай.
Мне хочется рассказать тебе...
I came back, dear, and I did not return all. I want to tell you so much, only if there is enough words to tell at least a part ... I want to tell you about how rain overnight washed bones, how the maddened wind bypasses the excavated graves, and that near the trenches flowers are growing. I want to tell you how you feel when you first hold a soldier’s skull smeared in the ground, about how trembling passes through the body, when the yellow sandy soil under the shovel is replaced by “black earth”, and how you want to howl like a wolf when a suddenly crumbling piece of grave wall suddenly bares an outstretched hand. I would like to tell you about how the detachment trembles with a single living organism when someone screams: “Medallion!”, That a broken bone or a broken head instantly draws you a terrible picture, and that from what was found at one point piles of German shells no one will take a single memory. I would like to tell you how scary it is to go past the fenced area in the camp, in which the remains are stacked, that the fire songs now sound very different, and I look at the fire with completely different eyes. I want to tell you about how the torch cries on the Last Story, how long the echo of shots in the sky sounds and how at the grave you suddenly understand the true meaning of the words “death, death is corrected”.
I want to tell you, but I have no strength left, do you believe, so all I brought to you is the immeasurable depth of silence in me, just stick to your chest and listen.
I want to tell you ...
I want to tell you, but I have no strength left, do you believe, so all I brought to you is the immeasurable depth of silence in me, just stick to your chest and listen.
I want to tell you ...
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Наталья Черствова
