Джек Керуак "На дороге".
Проснулся я, когда багровое солнце уже клонилось к закату. И в это совершенно особое, самое удивительное мгновение моей жизни я вдруг забыл, кто я такой. Я находился далеко от дома, в дешевом гостиничном номере, каких никогда не видывал, был возбужден и утомлен путешествием, слышал шипение пара снаружи, скрип старого дерева гостиницы, шаги наверху и прочие печальные звуки, я смотрел на высокий потрескавшийся потолок и в течение нескольких необыкновенных секунд никак не мог вспомнить, кто я такой. Я не был напуган. Просто я был кем-то другим, неким незнакомцем, и вся моя жизнь была жизнью неприкаянной, жизнью призрака. Я проехал пол-Америки, добрался до пограничной линии, отделявшей Восток моей юности от Запада моего будущего, и потому-то, быть может, и произошло такое именно там и именно тогда, в тот странный багровый предвечерний час.
* * *
... И тут, нежданно-негаданно, во время одного из пассажей он это схватывает — все это чуют и замирают. Они слушают, а он уловил это и уже не теряет. Время останавливается. Он наполняет пустое пространство истинным смыслом нашей жизни, исповедью своего страждущего нутра, воспоминаниями об утерянных замыслах, старой игрой на новый лад. Своей игрой он должен наводить мосты и переходить их туда и обратно, да при этом еще и докапываться до каждой души и делать это с таким непостижимым ощущением мелодического настроя каждого мгновения, что все понимают: не в мелодии тут вовсе дело, а в этом…
* * *
— Что ты делаешь по воскресеньям? — спросил я.
Она сидит на веранде. Парни ездят мимо на велосипедах и останавливаются поболтать. Она читает газетный юмор, она лежит в гамаке.
— Что ты делаешь теплыми летними вечерами?
Она сидит на веранде, она смотрит на проезжающие машины. Они с матерью стряпают воздушную кукурузу.
— А что делает летними вечерами твой отец?
Он работает в ночную смену кочегаром, всю жизнь он потратил на то, чтобы прокормить женщину с ее отпрысками, а взамен — ни уважения, ни любви.
— Что делает летними вечерами твой брат?
Он катается на велосипеде, он торчит у киоска с газировкой.
— К чему он стремится? К чему стремимся все мы? Чего мы хотим?
Она не знала. Она зевнула. Ей хотелось спать. Это уже было чересчур. Никто этого сказать не сможет. Никто никогда не скажет. Все было кончено. Ей было восемнадцать, она была очень миловидной — и пропащей.
* * *
... И на какое-то мгновение я достиг той точки экстаза, которой хотел достичь всегда, — я шагнул за черту хронологического времени во вневременную тень, в волшебное видение посреди унылого царства смертных, и ощущение смерти заставляло меня двигаться дальше, и призрак шел по пятам самого себя, а сам я спешил к другой черте, к той, за которой скрылись ангелы, отлетевшие в священную, извечную пустоту, — всевластное и непостижимое сияние, исходящее из светоносной Сущности Разума, — где в колдовской манящей дали небес открываются бесчисленные сказочные страны. Мне слышен был невыразимый клокочущий рев, однако он не стоял у меня в ушах, он был повсюду и не имел никакого отношения к звукам. Я сознавал, что пережил уже бессчетное количество смертей и рождений, но просто их не помню, главным образом потому, что перемещения из жизни в смерть и обратно в жизнь так призрачно легки, — магический уход в ничто, словно миллион раз уснуть и вновь проснуться, и происходит это по чистой случайности и при полнейшем неведении. Я сознавал, что только непоколебимость истинного Разума является причиной этой вечной ряби рождений и смертей — так ветер действует на чистую, безмятежную, зеркальную водную гладь...
На фото: Джек Керуак, 1958.
Проснулся я, когда багровое солнце уже клонилось к закату. И в это совершенно особое, самое удивительное мгновение моей жизни я вдруг забыл, кто я такой. Я находился далеко от дома, в дешевом гостиничном номере, каких никогда не видывал, был возбужден и утомлен путешествием, слышал шипение пара снаружи, скрип старого дерева гостиницы, шаги наверху и прочие печальные звуки, я смотрел на высокий потрескавшийся потолок и в течение нескольких необыкновенных секунд никак не мог вспомнить, кто я такой. Я не был напуган. Просто я был кем-то другим, неким незнакомцем, и вся моя жизнь была жизнью неприкаянной, жизнью призрака. Я проехал пол-Америки, добрался до пограничной линии, отделявшей Восток моей юности от Запада моего будущего, и потому-то, быть может, и произошло такое именно там и именно тогда, в тот странный багровый предвечерний час.
* * *
... И тут, нежданно-негаданно, во время одного из пассажей он это схватывает — все это чуют и замирают. Они слушают, а он уловил это и уже не теряет. Время останавливается. Он наполняет пустое пространство истинным смыслом нашей жизни, исповедью своего страждущего нутра, воспоминаниями об утерянных замыслах, старой игрой на новый лад. Своей игрой он должен наводить мосты и переходить их туда и обратно, да при этом еще и докапываться до каждой души и делать это с таким непостижимым ощущением мелодического настроя каждого мгновения, что все понимают: не в мелодии тут вовсе дело, а в этом…
* * *
— Что ты делаешь по воскресеньям? — спросил я.
Она сидит на веранде. Парни ездят мимо на велосипедах и останавливаются поболтать. Она читает газетный юмор, она лежит в гамаке.
— Что ты делаешь теплыми летними вечерами?
Она сидит на веранде, она смотрит на проезжающие машины. Они с матерью стряпают воздушную кукурузу.
— А что делает летними вечерами твой отец?
Он работает в ночную смену кочегаром, всю жизнь он потратил на то, чтобы прокормить женщину с ее отпрысками, а взамен — ни уважения, ни любви.
— Что делает летними вечерами твой брат?
Он катается на велосипеде, он торчит у киоска с газировкой.
— К чему он стремится? К чему стремимся все мы? Чего мы хотим?
Она не знала. Она зевнула. Ей хотелось спать. Это уже было чересчур. Никто этого сказать не сможет. Никто никогда не скажет. Все было кончено. Ей было восемнадцать, она была очень миловидной — и пропащей.
* * *
... И на какое-то мгновение я достиг той точки экстаза, которой хотел достичь всегда, — я шагнул за черту хронологического времени во вневременную тень, в волшебное видение посреди унылого царства смертных, и ощущение смерти заставляло меня двигаться дальше, и призрак шел по пятам самого себя, а сам я спешил к другой черте, к той, за которой скрылись ангелы, отлетевшие в священную, извечную пустоту, — всевластное и непостижимое сияние, исходящее из светоносной Сущности Разума, — где в колдовской манящей дали небес открываются бесчисленные сказочные страны. Мне слышен был невыразимый клокочущий рев, однако он не стоял у меня в ушах, он был повсюду и не имел никакого отношения к звукам. Я сознавал, что пережил уже бессчетное количество смертей и рождений, но просто их не помню, главным образом потому, что перемещения из жизни в смерть и обратно в жизнь так призрачно легки, — магический уход в ничто, словно миллион раз уснуть и вновь проснуться, и происходит это по чистой случайности и при полнейшем неведении. Я сознавал, что только непоколебимость истинного Разума является причиной этой вечной ряби рождений и смертей — так ветер действует на чистую, безмятежную, зеркальную водную гладь...
На фото: Джек Керуак, 1958.
Jack Kerouac "On the Road."
I woke up when the crimson sun was already setting. And in this very special, most amazing moment of my life, I suddenly forgot who I am. I was far from home, in a cheap hotel room I had never seen, was excited and tired of traveling, I heard the hiss of steam outside, the creak of the old hotel tree, the steps above and other sad sounds, I looked at the high cracked ceiling and for several unusual seconds could not remember who I am. I was not scared. It was just that I was someone else, a kind of stranger, and my whole life was a life of restlessness, a life of a ghost. I drove half America, reached the border line that separated the East of my youth from the West of my future, and therefore, perhaps, this happened exactly there and then, in that strange crimson evening hour.
* * *
... And then, unexpectedly, during one of the passages, he grasps it - they all smell it and freeze. They listen, and he caught it and no longer loses. Time stops. He fills the empty space with the true meaning of our life, the confession of his suffering inside, memories of lost ideas, an old game in a new way. With his game, he must build bridges and cross them back and forth, and at the same time dig into every soul and do it with such an incomprehensible sensation of the melodic mood of every moment that everyone understands that this is not the melody, but that ...
* * *
“What are you doing on Sundays?” I asked.
She is sitting on the veranda. Guys ride past bicycles and stop chatting. She reads newspaper humor, she lies in a hammock.
“What are you doing on warm summer evenings?”
She is sitting on the veranda, she is looking at passing cars. She and her mother are cooking popcorn.
“What does your father do on summer evenings?”
He works the night shift as a fireman, he spent his whole life feeding the woman with her offspring, and in return - neither respect nor love.
“What does your brother do on summer evenings?”
He rides a bicycle, he sticks out at a kiosk with soda.
- What is he striving for? What are we all striving for? What do we want?
She did not know. She yawned. She wanted to sleep. It was already too much. No one can say this. No one will ever say. It was all over. She was eighteen, she was very pretty - and missing.
* * *
... And for a moment I reached the point of ecstasy that I always wanted to reach - I stepped beyond the line of chronological time into a timeless shadow, into a magical vision in the middle of the desolate realm of mortals, and the feeling of death made me move on, and the ghost walked on my heels, and I was in a hurry to another line, to the one behind which the angels hid, flying away into a sacred, eternal void - the omnipotent and incomprehensible radiance emanating from the luminiferous Essence of the Mind - where countless fairy tales open in the witching alluring distance of heaven country. I heard an inexpressible bubbling roar, but it did not stand in my ears, it was everywhere and had nothing to do with sounds. I recognized that I had already gone through countless deaths and births, but I just don’t remember them, mainly because moving from life to death and back to life is so ghostly easy - magical going to nothing, like falling asleep a million times and waking up again, and this happens by pure chance and with complete ignorance. I recognized that only the steadfastness of the true Reason is the cause of this eternal ripple of birth and death - this is how the wind acts on a clean, serene, mirror-like water surface ...
In the photo: Jack Kerouac, 1958.
I woke up when the crimson sun was already setting. And in this very special, most amazing moment of my life, I suddenly forgot who I am. I was far from home, in a cheap hotel room I had never seen, was excited and tired of traveling, I heard the hiss of steam outside, the creak of the old hotel tree, the steps above and other sad sounds, I looked at the high cracked ceiling and for several unusual seconds could not remember who I am. I was not scared. It was just that I was someone else, a kind of stranger, and my whole life was a life of restlessness, a life of a ghost. I drove half America, reached the border line that separated the East of my youth from the West of my future, and therefore, perhaps, this happened exactly there and then, in that strange crimson evening hour.
* * *
... And then, unexpectedly, during one of the passages, he grasps it - they all smell it and freeze. They listen, and he caught it and no longer loses. Time stops. He fills the empty space with the true meaning of our life, the confession of his suffering inside, memories of lost ideas, an old game in a new way. With his game, he must build bridges and cross them back and forth, and at the same time dig into every soul and do it with such an incomprehensible sensation of the melodic mood of every moment that everyone understands that this is not the melody, but that ...
* * *
“What are you doing on Sundays?” I asked.
She is sitting on the veranda. Guys ride past bicycles and stop chatting. She reads newspaper humor, she lies in a hammock.
“What are you doing on warm summer evenings?”
She is sitting on the veranda, she is looking at passing cars. She and her mother are cooking popcorn.
“What does your father do on summer evenings?”
He works the night shift as a fireman, he spent his whole life feeding the woman with her offspring, and in return - neither respect nor love.
“What does your brother do on summer evenings?”
He rides a bicycle, he sticks out at a kiosk with soda.
- What is he striving for? What are we all striving for? What do we want?
She did not know. She yawned. She wanted to sleep. It was already too much. No one can say this. No one will ever say. It was all over. She was eighteen, she was very pretty - and missing.
* * *
... And for a moment I reached the point of ecstasy that I always wanted to reach - I stepped beyond the line of chronological time into a timeless shadow, into a magical vision in the middle of the desolate realm of mortals, and the feeling of death made me move on, and the ghost walked on my heels, and I was in a hurry to another line, to the one behind which the angels hid, flying away into a sacred, eternal void - the omnipotent and incomprehensible radiance emanating from the luminiferous Essence of the Mind - where countless fairy tales open in the witching alluring distance of heaven country. I heard an inexpressible bubbling roar, but it did not stand in my ears, it was everywhere and had nothing to do with sounds. I recognized that I had already gone through countless deaths and births, but I just don’t remember them, mainly because moving from life to death and back to life is so ghostly easy - magical going to nothing, like falling asleep a million times and waking up again, and this happens by pure chance and with complete ignorance. I recognized that only the steadfastness of the true Reason is the cause of this eternal ripple of birth and death - this is how the wind acts on a clean, serene, mirror-like water surface ...
In the photo: Jack Kerouac, 1958.
У записи 6 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Олег Задорожный
