В связи с Олимпиадой и Крымом очень часто вспоминается этот кусочек из "Унесенных ветром". Я, конечно, далека от Скарлетт , но здесь её чувства описаны в точности, как если бы я описывала свои.
"...Сотни голосов подхватили мелодию и слились в восторженном, ликующем гимне. Горнист из внутреннего охранения, вскочив на подмостки, затрубил в лад с оркестром, и когда серебристые звуки горна призывно поплыли над поющей толпой, холодок восторга пробежал у людей по спинам и обнаженные плечи женщин покрылись от волнения мурашками.
Ура! Ура! Ура!
Да здравствует Юг и его Права!
Взвейся выше, флаг голубой.
С одной заповедной звездой!
Запели второй куплет, и Скарлетт, громко певшая вместе со всеми, услышала за своей спиной высокое нежное сопрано Мелани, такое же пронзительно-чистое, как звуки горна. Обернувшись, она увидела, что Мелани стоит, закрыв глаза, прижав руки в груди, и на ресницах у нее блестят слезинки. Когда музыка смолкла, она заговорщически улыбнулась Скарлетт и со смущенной гримаской приложила платочек к глазам.
— Я так счастлива, — шепнула она, — так горжусь нашими солдатами, что просто не могу удержаться от слез.
Глаза ее горели жгучим, почти фанатичным огнем, и озаренное их сиянием некрасивое личико стало на миг прекрасным.
И у всех женщин были такие же взволнованные лица, и слезы гордости блестели на их щеках — и на свежих, румяных, и на увядших, морщинистых, — и губы улыбались, и глубоким волнением горели глаза, когда музыка смолкла и они повернулись к своим мужчинам — мужьям, возлюбленным, сыновьям. И все женщины, даже самые некрасивые, были ослепительно хороши в эту минуту, озаренные верой в своих любимых и любящих и стократно воздающие им любовью за любовь.<...>
В эти дни сердца их были преисполнены преданности и гордости до краев: Конфедерация — в зените своей славы и победа близка! Несокрушимый Джексон триумфально движется по долине Миссисипи, и янки посрамлены в семидневном сражение под Ричмондом! Да и как могло быть иначе, когда во главе стоят такие люди, как Ли и Джексон? Еще одна победа, и янки на коленях возопиют о мире, а воины-южане возвратятся домой, и радости и поцелуям не будет конца! Еще одна победа, и войне конец!
Конечно, чьи-то места за семейным столом опустеют навеки, и чьи-то дети никогда не увидят своих отцов, и на пустынных берегах виргинских рек и в безмолвных горных ущельях Теннесси останутся безымянные могилы, но кто скажет, что эти люди слишком дорогой ценой заплатили за Правое Дело? А если дамам приходится обходиться без нарядных туалетов, если чай и сахар стали редкостью, это может служить лишь предметом шуток, не более. К тому же отважным контрабандистам нет-нет да и удавалось провозить все это под самым носом у разъяренных янки, и обладание столь желанными предметами доставляло особое удовольствие. Но скоро Рафаэль Семмс и военно-морской флот Конфедерации дадут жару канонеркам северян и откроют доступ в порты. Да и Англия окажет Конфедерации военную помощь — ведь английские фабрики бездействуют из-за отсутствия южного хлопка. И конечно, английская знать не может не симпатизировать южанам, как всякая знать — людям своего круга, в не может не испытывать неприязни к янки, поклоняющимся доллару.
И женщины шелестели шелковыми юбками, и заливались смехом, и, глядя на своих мужчин, испытывали гордость и любовный трепет, вдвойне сладостный и жгучий перед лицом опасности, а быть может, даже смерти.
Сердце Скарлетт тоже в первые минуты билось радостно и учащенно оттого, что она снова оказалась на балу среда такого многолюдного сборища, но ее радость вскоре потухла, когда, окидывая взглядом толпу, она заметила одухотворенное выражение на лице окружающих. Все сияли, всех переполнял Патриотический восторг, и только одна она не испытывала таких чувств. Ее приподнятое настроение сменилось подавленностью и смутной тревогой. И вот уже зал утратил свое великолепие в ее глазах и наряди женщин — свой блеск, а их безраздельная Преданность Конфедерации и безудержный восторг, озарявший их, лица, показались ей просто, да просто смешными!
У нее даже слегка приоткрылся от удивления рот, когда, заглянув себе в душу, она неожиданно поняла, что не испытывает ни той гордости, которой полны эти женщины, ни их готовности пожертвовать всем ради Правого Дела. И прежде чем в объятом страхом уме ее успела промелькнуть мысль: «Нет, нет, нельзя так думать! Это дурно, это грешно», она уже знала, что это их Пресловутое Правое Дело — для нее пустой звук и ей до смерти надоело слушать, как все без конца исступленно толкуют об одном и том же и с таким фанатичным блеском в глазах. Правое Дело не представлялось ей священным, а война — чем-то возвышенным. <...>
Она украдкой оглянулась по сторонам, словно боялась, что кто-нибудь может прочесть на ее лице эти кощунственные мысли. Ну, почему, почему не способна она испытывать тех чувств, Которые испытывают другие женщины! Они так искренне, так самозабвенно преданы этому своему Правому Делу. Они действительно верят в то, что делают и говорят. И если кто-нибудь заподозрит, что она… Нет, никто никогда не должен об этом узнать! Пусть она не испытывает ни воодушевления, ни гордости, которыми они полны, придется притворяться, что и она обуреваема такими же чувствами. Она сыграет свою роль вдовы офицера-конфедерата, навеки отрекшейся от всех радостей жизни, но мужественно несущей свой крест, ибо смерть ее мужа — лишь ничтожная жертва в борьбе за Правое Дело.
Нo почему она не такая, как все, как эти любящие, преданные Женщины? Почему никого и ничто не способна она так бескорыстно, так самозабвенно любить? Эти мысли породили в ней чувство одиночества, которого она дотоле не испытывала. Сначала она хотела отмахнуться от них, заглушить их в душе, но обманывать себя — удел слабых, и ей это было несвойственно. И пока вокруг шумел базар и они с Мелли поджидали покупателей, в уме ее творилась лихорадочная работа: она старалась найти оправдание своим чувствам — задача, которая еще никогда не был для нее неразрешимой.
Все эти женщины, с их вечными разглагольствованиями о патриотизме и преданности Правому Делу — просто истеричные дуры. Да и мужчины не лучше — тоже только и знают, что кричать о Правах Юга и главных задачах. И только у нее одной у Скарлетт О’Хара Гамильтон, есть голова на плечах, не лишенная крепкого ирландского здравого смысла. Она не позволит делать из себя идиотку, готовую пожертвовать всем ради пресловутого Дела, но она и не настолько глупа, чтобы выставлять напоказ свои истинные чувства. У нее хватят смекалки на то чтобы действовать сообразно обстоятельствам, и никто никогда не узнает, что у нее на душе; Как бы поразились все, кто толчется на этом базаре, узнай они, что она сейчас думает! Да они все попадали бы в обморок, если бы она вдруг влезла сейчас на под мостки и заявила во всеуслышание, что пора положить конец этой войне, чтобы все, кто там воюет на фронте, могли вернутся домой и заняться своим: хлопком, и снова задавать балы, и покупать дамам красивые бледно-зеленые платья.
Так, внутренне самооправдавшись, она немного воспрянула духом, но вид зала все же по-прежнему был ей неприятен."
"...Сотни голосов подхватили мелодию и слились в восторженном, ликующем гимне. Горнист из внутреннего охранения, вскочив на подмостки, затрубил в лад с оркестром, и когда серебристые звуки горна призывно поплыли над поющей толпой, холодок восторга пробежал у людей по спинам и обнаженные плечи женщин покрылись от волнения мурашками.
Ура! Ура! Ура!
Да здравствует Юг и его Права!
Взвейся выше, флаг голубой.
С одной заповедной звездой!
Запели второй куплет, и Скарлетт, громко певшая вместе со всеми, услышала за своей спиной высокое нежное сопрано Мелани, такое же пронзительно-чистое, как звуки горна. Обернувшись, она увидела, что Мелани стоит, закрыв глаза, прижав руки в груди, и на ресницах у нее блестят слезинки. Когда музыка смолкла, она заговорщически улыбнулась Скарлетт и со смущенной гримаской приложила платочек к глазам.
— Я так счастлива, — шепнула она, — так горжусь нашими солдатами, что просто не могу удержаться от слез.
Глаза ее горели жгучим, почти фанатичным огнем, и озаренное их сиянием некрасивое личико стало на миг прекрасным.
И у всех женщин были такие же взволнованные лица, и слезы гордости блестели на их щеках — и на свежих, румяных, и на увядших, морщинистых, — и губы улыбались, и глубоким волнением горели глаза, когда музыка смолкла и они повернулись к своим мужчинам — мужьям, возлюбленным, сыновьям. И все женщины, даже самые некрасивые, были ослепительно хороши в эту минуту, озаренные верой в своих любимых и любящих и стократно воздающие им любовью за любовь.<...>
В эти дни сердца их были преисполнены преданности и гордости до краев: Конфедерация — в зените своей славы и победа близка! Несокрушимый Джексон триумфально движется по долине Миссисипи, и янки посрамлены в семидневном сражение под Ричмондом! Да и как могло быть иначе, когда во главе стоят такие люди, как Ли и Джексон? Еще одна победа, и янки на коленях возопиют о мире, а воины-южане возвратятся домой, и радости и поцелуям не будет конца! Еще одна победа, и войне конец!
Конечно, чьи-то места за семейным столом опустеют навеки, и чьи-то дети никогда не увидят своих отцов, и на пустынных берегах виргинских рек и в безмолвных горных ущельях Теннесси останутся безымянные могилы, но кто скажет, что эти люди слишком дорогой ценой заплатили за Правое Дело? А если дамам приходится обходиться без нарядных туалетов, если чай и сахар стали редкостью, это может служить лишь предметом шуток, не более. К тому же отважным контрабандистам нет-нет да и удавалось провозить все это под самым носом у разъяренных янки, и обладание столь желанными предметами доставляло особое удовольствие. Но скоро Рафаэль Семмс и военно-морской флот Конфедерации дадут жару канонеркам северян и откроют доступ в порты. Да и Англия окажет Конфедерации военную помощь — ведь английские фабрики бездействуют из-за отсутствия южного хлопка. И конечно, английская знать не может не симпатизировать южанам, как всякая знать — людям своего круга, в не может не испытывать неприязни к янки, поклоняющимся доллару.
И женщины шелестели шелковыми юбками, и заливались смехом, и, глядя на своих мужчин, испытывали гордость и любовный трепет, вдвойне сладостный и жгучий перед лицом опасности, а быть может, даже смерти.
Сердце Скарлетт тоже в первые минуты билось радостно и учащенно оттого, что она снова оказалась на балу среда такого многолюдного сборища, но ее радость вскоре потухла, когда, окидывая взглядом толпу, она заметила одухотворенное выражение на лице окружающих. Все сияли, всех переполнял Патриотический восторг, и только одна она не испытывала таких чувств. Ее приподнятое настроение сменилось подавленностью и смутной тревогой. И вот уже зал утратил свое великолепие в ее глазах и наряди женщин — свой блеск, а их безраздельная Преданность Конфедерации и безудержный восторг, озарявший их, лица, показались ей просто, да просто смешными!
У нее даже слегка приоткрылся от удивления рот, когда, заглянув себе в душу, она неожиданно поняла, что не испытывает ни той гордости, которой полны эти женщины, ни их готовности пожертвовать всем ради Правого Дела. И прежде чем в объятом страхом уме ее успела промелькнуть мысль: «Нет, нет, нельзя так думать! Это дурно, это грешно», она уже знала, что это их Пресловутое Правое Дело — для нее пустой звук и ей до смерти надоело слушать, как все без конца исступленно толкуют об одном и том же и с таким фанатичным блеском в глазах. Правое Дело не представлялось ей священным, а война — чем-то возвышенным. <...>
Она украдкой оглянулась по сторонам, словно боялась, что кто-нибудь может прочесть на ее лице эти кощунственные мысли. Ну, почему, почему не способна она испытывать тех чувств, Которые испытывают другие женщины! Они так искренне, так самозабвенно преданы этому своему Правому Делу. Они действительно верят в то, что делают и говорят. И если кто-нибудь заподозрит, что она… Нет, никто никогда не должен об этом узнать! Пусть она не испытывает ни воодушевления, ни гордости, которыми они полны, придется притворяться, что и она обуреваема такими же чувствами. Она сыграет свою роль вдовы офицера-конфедерата, навеки отрекшейся от всех радостей жизни, но мужественно несущей свой крест, ибо смерть ее мужа — лишь ничтожная жертва в борьбе за Правое Дело.
Нo почему она не такая, как все, как эти любящие, преданные Женщины? Почему никого и ничто не способна она так бескорыстно, так самозабвенно любить? Эти мысли породили в ней чувство одиночества, которого она дотоле не испытывала. Сначала она хотела отмахнуться от них, заглушить их в душе, но обманывать себя — удел слабых, и ей это было несвойственно. И пока вокруг шумел базар и они с Мелли поджидали покупателей, в уме ее творилась лихорадочная работа: она старалась найти оправдание своим чувствам — задача, которая еще никогда не был для нее неразрешимой.
Все эти женщины, с их вечными разглагольствованиями о патриотизме и преданности Правому Делу — просто истеричные дуры. Да и мужчины не лучше — тоже только и знают, что кричать о Правах Юга и главных задачах. И только у нее одной у Скарлетт О’Хара Гамильтон, есть голова на плечах, не лишенная крепкого ирландского здравого смысла. Она не позволит делать из себя идиотку, готовую пожертвовать всем ради пресловутого Дела, но она и не настолько глупа, чтобы выставлять напоказ свои истинные чувства. У нее хватят смекалки на то чтобы действовать сообразно обстоятельствам, и никто никогда не узнает, что у нее на душе; Как бы поразились все, кто толчется на этом базаре, узнай они, что она сейчас думает! Да они все попадали бы в обморок, если бы она вдруг влезла сейчас на под мостки и заявила во всеуслышание, что пора положить конец этой войне, чтобы все, кто там воюет на фронте, могли вернутся домой и заняться своим: хлопком, и снова задавать балы, и покупать дамам красивые бледно-зеленые платья.
Так, внутренне самооправдавшись, она немного воспрянула духом, но вид зала все же по-прежнему был ей неприятен."
In connection with the Olympics and the Crimea, this piece from Gone with the Wind is very often remembered. Of course, I'm far from Scarlett, but here her feelings are described exactly as if I were describing my own.
"... Hundreds of voices picked up the melody and merged into an enthusiastic, exultant hymn. The horn player from the internal guard, leaping to the stage, blew in harmony with the orchestra, and when the silvery sounds of the horn appealed invitingly over the singing crowd, a chill of delight ran through the people and the naked shoulders of women were covered with anxiety with goosebumps.
Hooray! Hooray! Hooray!
Long live the South and its Rights!
Fly higher flag blue.
With one reserved star!
They began to sing the second verse, and Scarlett, who was loudly singing along with everyone, heard behind her back the high gentle soprano Melanie, as piercingly pure as the sounds of the forge. Turning around, she saw Melanie standing, eyes closed, hands in chest, and tears glinting on her eyelashes. When the music stopped, she smiled conspiratorially at Scarlett and with an embarrassed grimace put a handkerchief to her eyes.
“I am so happy,” she whispered, “so proud of our soldiers that I just can’t help myself from tears.”
Her eyes burned with a burning, almost fanatical fire, and the ugly face illuminated by their radiance became momentarily beautiful.
And all the women had the same agitated faces, and tears of pride gleamed on their cheeks — fresh, ruddy, and faded, wrinkled — and their lips smiled, and their eyes burned with deep excitement when the music stopped and they turned to their men - husbands, lovers, sons. And all the women, even the ugliest, were dazzlingly good at this moment, illuminated by faith in their loved ones and lovers and giving them love for love a hundredfold. <...>
These days their hearts were filled with devotion and pride to the brim: Confederation is at the zenith of its glory and victory is near! The indestructible Jackson moves triumphantly across the Mississippi Valley, and the Yankees are confounded in the seven-day battle of Richmond! And how could it be otherwise when people like Lee and Jackson are at the head? Another victory, and the Yankees on their knees will cry out for peace, and the Southerners will return home, and there will be no end to joy and kisses! Another victory, and the war is over!
Of course, someone's places at the family table will become empty forever, and someone's children will never see their fathers, and the nameless graves will remain on the deserted banks of the Virginia rivers and in the silent mountain canyons of Tennessee, but who will say that these people paid too much. for the right thing? And if ladies have to do without elegant toilets, if tea and sugar have become rare, this can only be a matter of jokes, nothing more. In addition, the brave smugglers no-no and yes it was possible to carry all this under the very nose of the angry Yankees, and the possession of such desirable items was a special pleasure. But soon Rafael Semmes and the Confederation Navy will give heat to the gunners of the northerners and open access to the ports. Yes, and England will provide military assistance to the Confederation — after all, British factories are inactive due to the lack of southern cotton. And of course, the English nobility cannot but sympathize with the Southerners, as everyone knows - the people of their circle cannot but feel hostility towards the Yankees who worship the dollar.
And the women rustled with silk skirts, and burst into laughter, and, looking at their men, they experienced pride and awe of love, doubly sweet and burning in the face of danger, and perhaps even death.
Scarlett's heart also beat in the first minutes happily and quickened because she again found herself at a ball on Wednesday such a crowded gathering, but her joy soon went out when, glancing at the crowd, she noticed the spiritual expression on the face of others. All were shining, Patriotic enthusiasm was overwhelming everyone, and only she did not feel such feelings. Her high spirits were replaced by depression and vague anxiety. And now the hall has lost its magnificence in her eyes and dress up women - its brilliance, and their total devotion to the Confederation and the unrestrained delight that lit up their faces seemed to her simple, but just ridiculous!
Her mouth even opened slightly in surprise when, glancing into her soul, she suddenly realized that she did not feel the pride that these women are full of, nor their willingness to sacrifice everything for the Right Cause. And before, in a mind crammed with fear, she had time to flash a thought: “No, no, you can't think like that! This is bad, this is sinful, ”she already knew that this was their Glorious Right Cause - for her an empty sound and she was sick of hearing to death how everyone endlessly interpreted the same thing with such a fanatical gleam in her eyes. The Right Cause did not seem sacred to her, and the war was something sublime. <...>
She peeked around, as if she was afraid that anyone could read these blasphemous thoughts on her face. Well, why, why is she not able to experience those feelings that other women experience! They are so sincere, so selflessly devoted to this Right Cause. They truly believe in what they say and do. And if anyone s
"... Hundreds of voices picked up the melody and merged into an enthusiastic, exultant hymn. The horn player from the internal guard, leaping to the stage, blew in harmony with the orchestra, and when the silvery sounds of the horn appealed invitingly over the singing crowd, a chill of delight ran through the people and the naked shoulders of women were covered with anxiety with goosebumps.
Hooray! Hooray! Hooray!
Long live the South and its Rights!
Fly higher flag blue.
With one reserved star!
They began to sing the second verse, and Scarlett, who was loudly singing along with everyone, heard behind her back the high gentle soprano Melanie, as piercingly pure as the sounds of the forge. Turning around, she saw Melanie standing, eyes closed, hands in chest, and tears glinting on her eyelashes. When the music stopped, she smiled conspiratorially at Scarlett and with an embarrassed grimace put a handkerchief to her eyes.
“I am so happy,” she whispered, “so proud of our soldiers that I just can’t help myself from tears.”
Her eyes burned with a burning, almost fanatical fire, and the ugly face illuminated by their radiance became momentarily beautiful.
And all the women had the same agitated faces, and tears of pride gleamed on their cheeks — fresh, ruddy, and faded, wrinkled — and their lips smiled, and their eyes burned with deep excitement when the music stopped and they turned to their men - husbands, lovers, sons. And all the women, even the ugliest, were dazzlingly good at this moment, illuminated by faith in their loved ones and lovers and giving them love for love a hundredfold. <...>
These days their hearts were filled with devotion and pride to the brim: Confederation is at the zenith of its glory and victory is near! The indestructible Jackson moves triumphantly across the Mississippi Valley, and the Yankees are confounded in the seven-day battle of Richmond! And how could it be otherwise when people like Lee and Jackson are at the head? Another victory, and the Yankees on their knees will cry out for peace, and the Southerners will return home, and there will be no end to joy and kisses! Another victory, and the war is over!
Of course, someone's places at the family table will become empty forever, and someone's children will never see their fathers, and the nameless graves will remain on the deserted banks of the Virginia rivers and in the silent mountain canyons of Tennessee, but who will say that these people paid too much. for the right thing? And if ladies have to do without elegant toilets, if tea and sugar have become rare, this can only be a matter of jokes, nothing more. In addition, the brave smugglers no-no and yes it was possible to carry all this under the very nose of the angry Yankees, and the possession of such desirable items was a special pleasure. But soon Rafael Semmes and the Confederation Navy will give heat to the gunners of the northerners and open access to the ports. Yes, and England will provide military assistance to the Confederation — after all, British factories are inactive due to the lack of southern cotton. And of course, the English nobility cannot but sympathize with the Southerners, as everyone knows - the people of their circle cannot but feel hostility towards the Yankees who worship the dollar.
And the women rustled with silk skirts, and burst into laughter, and, looking at their men, they experienced pride and awe of love, doubly sweet and burning in the face of danger, and perhaps even death.
Scarlett's heart also beat in the first minutes happily and quickened because she again found herself at a ball on Wednesday such a crowded gathering, but her joy soon went out when, glancing at the crowd, she noticed the spiritual expression on the face of others. All were shining, Patriotic enthusiasm was overwhelming everyone, and only she did not feel such feelings. Her high spirits were replaced by depression and vague anxiety. And now the hall has lost its magnificence in her eyes and dress up women - its brilliance, and their total devotion to the Confederation and the unrestrained delight that lit up their faces seemed to her simple, but just ridiculous!
Her mouth even opened slightly in surprise when, glancing into her soul, she suddenly realized that she did not feel the pride that these women are full of, nor their willingness to sacrifice everything for the Right Cause. And before, in a mind crammed with fear, she had time to flash a thought: “No, no, you can't think like that! This is bad, this is sinful, ”she already knew that this was their Glorious Right Cause - for her an empty sound and she was sick of hearing to death how everyone endlessly interpreted the same thing with such a fanatical gleam in her eyes. The Right Cause did not seem sacred to her, and the war was something sublime. <...>
She peeked around, as if she was afraid that anyone could read these blasphemous thoughts on her face. Well, why, why is she not able to experience those feelings that other women experience! They are so sincere, so selflessly devoted to this Right Cause. They truly believe in what they say and do. And if anyone s
У записи 8 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ярославна Гаген-Торн
