Осенний роман
Осень наступила, высохли цветы. Дачи опустели. Дождь. Пришел пьяный плотник, сказал, что возле оврага лежит собака, окопалась, надо бы пристрелить, бросалась на него, наверное, бешеная. Потащились к оврагу. Действительно, лежит. Маленькая, черная, насквозь промокшая, на шее перекрученный ошейник. Принялась рычать, грудью защищая свое имущество. Костлявую сломанную детскую коляску. Бросили в овраг, не добросили.
Достал колбасу. Оказалась проворной, цап и – на пост. Я терпелив, но не ангел, схватил за ошейник, поволок домой. Накормили, высушили. Собственная собака и кошка насупились, показывая, что, едва отвернемся, вышибут этого бомжа за дверь. Скулила, выпустили, исчезла.
Пришел пьяный плотник, сказал, что это собака с двенадцатой дачи, взяли щенком на лето для детей, уже уехали, ненужное выбросили в овраг, все забито, глухой забор. Где живут, он не знает. А собака – дура. Сторожит мусор.
Снова притащил. Царапала дверь. Выпустили, кинулась на пост. Она не хотела жить с нами, там, где ее не любят, а лишь жалеют. Видимо, дети с ней возились. И, видимо, ночью, когда стихает лес и становится слышен дальний поезд, что-то снилось ей, чудилось, ходило вокруг, похрустывало. Дом, крохотные ручки, зарывающиеся в шерсть, горячие солнечные пятна на животе, и окликающие голоса, и бег сломя голову, и кривые палки, за которыми надо прыгать в пруд. Она открывала глаза и видела над собой черный остов коляски. Как это в песне? «Мне было довольно того, что гвоздь остался после плаща». Нет, она не хотела жить с нами.
Больше еду не брала, от рук шарахалась. Уехали. Оставили еду в пакете. Вернулись через пару недель. На поляне не было никого. Пришел пьяный плотник, сказал, что коляску он скинул в овраг, туда же улезла собака, теперь она там. Полез в овраг. Собака меня не узнала, принялась вскидываться с хриплым лаем. Кашляла, бока ходили ходуном. Дались ей эти ручки! А дети-то помнят лето и эту свою лохматую неистовую игрушку? Маленькое сердце, бившееся у их ног?
—Дура! — сказал я собаке.— Ты не нуж-на! Никто к тебе сюда не придет. Зима скоро. Замерзнешь. Сдавайся!
Собака тоскливо смотрела мимо.
—Да брось ты ее, — сказал пьяный плотник, — а то, смотри, если что, пристрелю. Чего ей мучаться?
Дал плотнику денег, чтоб кидал ей сверху хлебца. «Это я могу!» — обрадовался плотник, засовывая деньги в карман. И мы уехали и закрутились, и вылетела из головы эта собака. Вчера вдруг приснилась. Кашляет в своем овраге, но тихо-тихо, чтоб не пришли и не убили. А вы говорите, не бывает вечной любви. У нас, да, не бывает.
Владимир Чернов
Осень наступила, высохли цветы. Дачи опустели. Дождь. Пришел пьяный плотник, сказал, что возле оврага лежит собака, окопалась, надо бы пристрелить, бросалась на него, наверное, бешеная. Потащились к оврагу. Действительно, лежит. Маленькая, черная, насквозь промокшая, на шее перекрученный ошейник. Принялась рычать, грудью защищая свое имущество. Костлявую сломанную детскую коляску. Бросили в овраг, не добросили.
Достал колбасу. Оказалась проворной, цап и – на пост. Я терпелив, но не ангел, схватил за ошейник, поволок домой. Накормили, высушили. Собственная собака и кошка насупились, показывая, что, едва отвернемся, вышибут этого бомжа за дверь. Скулила, выпустили, исчезла.
Пришел пьяный плотник, сказал, что это собака с двенадцатой дачи, взяли щенком на лето для детей, уже уехали, ненужное выбросили в овраг, все забито, глухой забор. Где живут, он не знает. А собака – дура. Сторожит мусор.
Снова притащил. Царапала дверь. Выпустили, кинулась на пост. Она не хотела жить с нами, там, где ее не любят, а лишь жалеют. Видимо, дети с ней возились. И, видимо, ночью, когда стихает лес и становится слышен дальний поезд, что-то снилось ей, чудилось, ходило вокруг, похрустывало. Дом, крохотные ручки, зарывающиеся в шерсть, горячие солнечные пятна на животе, и окликающие голоса, и бег сломя голову, и кривые палки, за которыми надо прыгать в пруд. Она открывала глаза и видела над собой черный остов коляски. Как это в песне? «Мне было довольно того, что гвоздь остался после плаща». Нет, она не хотела жить с нами.
Больше еду не брала, от рук шарахалась. Уехали. Оставили еду в пакете. Вернулись через пару недель. На поляне не было никого. Пришел пьяный плотник, сказал, что коляску он скинул в овраг, туда же улезла собака, теперь она там. Полез в овраг. Собака меня не узнала, принялась вскидываться с хриплым лаем. Кашляла, бока ходили ходуном. Дались ей эти ручки! А дети-то помнят лето и эту свою лохматую неистовую игрушку? Маленькое сердце, бившееся у их ног?
—Дура! — сказал я собаке.— Ты не нуж-на! Никто к тебе сюда не придет. Зима скоро. Замерзнешь. Сдавайся!
Собака тоскливо смотрела мимо.
—Да брось ты ее, — сказал пьяный плотник, — а то, смотри, если что, пристрелю. Чего ей мучаться?
Дал плотнику денег, чтоб кидал ей сверху хлебца. «Это я могу!» — обрадовался плотник, засовывая деньги в карман. И мы уехали и закрутились, и вылетела из головы эта собака. Вчера вдруг приснилась. Кашляет в своем овраге, но тихо-тихо, чтоб не пришли и не убили. А вы говорите, не бывает вечной любви. У нас, да, не бывает.
Владимир Чернов
Autumn romance
Autumn has come, the flowers have dried. The cottages were empty. Rain. A drunken carpenter came, said that a dog was lying near the ravine, was digging in, it would be necessary to shoot, it was rushing at him, probably mad. Dragged to the ravine. Indeed, lies. Small, black, soaking wet, a twisted collar around his neck. She began to growl, breast-protecting her property. A bony broken baby stroller. They threw them into a ravine, did not stop them.
He took out the sausage. It turned out to be agile, DAC and - to the post. I am patient, but not an angel, grabbed my collar, dragged me home. Fed, dried. Own dog and cat frowned, showing that, just turn away, kick this bum out the door. Whipped, released, disappeared.
A drunken carpenter came, said that it was a dog from the twelfth cottage, they had a puppy for the summer for children, they had already left, they threw the unnecessary into a ravine, everything was jammed, a blank fence. Where they live, he does not know. And the dog is a fool. Guards the trash.
Dragged again. Scratched the door. Released, rushed to the post. She did not want to live with us where they did not love her, but only regretted. Apparently, the children were busy with her. And, apparently, at night, when the forest subsides and a distant train becomes audible, she dreamed something, seemed to dream, walked around, crunched. A house, tiny hands buried in wool, hot sunspots on his stomach, and hailing voices, and running headlong, and crooked sticks for which you must jump into the pond. She opened her eyes and saw a black skeleton of a stroller above her. How is this in the song? “It was enough for me that the nail remained after the cloak.” No, she didn’t want to live with us.
I didn’t take food anymore, she shied away from her hands. We left. Left food in the bag. They returned in a couple of weeks. There was no one in the clearing. A drunken carpenter came and said that he threw the carriage into a ravine, the dog climbed there, now it is there. He climbed into the ravine. The dog did not recognize me; she began to toss up with a hoarse bark. She coughed, her sides went shaking. These pens were given to her! Do the children remember the summer and this shaggy, furious toy of their own? A little heart beating at their feet?
-Fool! I said to the dog. “You are not needed!" Nobody will come to you here. Winter is coming. You freeze. Give up!
The dog looked sadly past.
“Yes, you leave her,” said the drunken carpenter, “or else, look, if anything, I’ll shoot.” Why should she suffer?
He gave the carpenter money to throw bread on top of her. “I can do it!” - the carpenter was delighted, stuffing money in a pocket. And we left and spun, and this dog flew out of my head. Yesterday I suddenly had a dream. Coughs in his ravine, but quietly, so that they would not come and kill. And you say, there is no eternal love. We do not, yes.
Vladimir Chernov
Autumn has come, the flowers have dried. The cottages were empty. Rain. A drunken carpenter came, said that a dog was lying near the ravine, was digging in, it would be necessary to shoot, it was rushing at him, probably mad. Dragged to the ravine. Indeed, lies. Small, black, soaking wet, a twisted collar around his neck. She began to growl, breast-protecting her property. A bony broken baby stroller. They threw them into a ravine, did not stop them.
He took out the sausage. It turned out to be agile, DAC and - to the post. I am patient, but not an angel, grabbed my collar, dragged me home. Fed, dried. Own dog and cat frowned, showing that, just turn away, kick this bum out the door. Whipped, released, disappeared.
A drunken carpenter came, said that it was a dog from the twelfth cottage, they had a puppy for the summer for children, they had already left, they threw the unnecessary into a ravine, everything was jammed, a blank fence. Where they live, he does not know. And the dog is a fool. Guards the trash.
Dragged again. Scratched the door. Released, rushed to the post. She did not want to live with us where they did not love her, but only regretted. Apparently, the children were busy with her. And, apparently, at night, when the forest subsides and a distant train becomes audible, she dreamed something, seemed to dream, walked around, crunched. A house, tiny hands buried in wool, hot sunspots on his stomach, and hailing voices, and running headlong, and crooked sticks for which you must jump into the pond. She opened her eyes and saw a black skeleton of a stroller above her. How is this in the song? “It was enough for me that the nail remained after the cloak.” No, she didn’t want to live with us.
I didn’t take food anymore, she shied away from her hands. We left. Left food in the bag. They returned in a couple of weeks. There was no one in the clearing. A drunken carpenter came and said that he threw the carriage into a ravine, the dog climbed there, now it is there. He climbed into the ravine. The dog did not recognize me; she began to toss up with a hoarse bark. She coughed, her sides went shaking. These pens were given to her! Do the children remember the summer and this shaggy, furious toy of their own? A little heart beating at their feet?
-Fool! I said to the dog. “You are not needed!" Nobody will come to you here. Winter is coming. You freeze. Give up!
The dog looked sadly past.
“Yes, you leave her,” said the drunken carpenter, “or else, look, if anything, I’ll shoot.” Why should she suffer?
He gave the carpenter money to throw bread on top of her. “I can do it!” - the carpenter was delighted, stuffing money in a pocket. And we left and spun, and this dog flew out of my head. Yesterday I suddenly had a dream. Coughs in his ravine, but quietly, so that they would not come and kill. And you say, there is no eternal love. We do not, yes.
Vladimir Chernov
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Дима Алексеев
