Говорят, в мире есть особенный человек.
Он тот, кто садится рядом в маршрутке, когда твоя жизнь умудряется рухнуть за раз, когда личный крест становится слишком тяжелым, чтобы нести его на спине. Когда твои руки трясутся – и голос, наверное, трясся бы, если бы камень в груди не мешал говорить. Когда все мутнеет, становится вовсе не важным; когда связи, как ниточки, рвутся, а смысл – вроде бы, найденный – кажется глупой выдумкой, оправданием собственной бесполезности. Именно в этот момент особенный человек занимает сидение рядом с тобой. Молча посматривает на тебя, а потом произносит что-то простое, но до боли, до благодарного смеха необходимое. То, что дает тебе силы пройти еще несколько дней.
Ты улыбаешься и даже шутишь. Стыдливо прикрываешь лицо обеими трясшимися еще недавно руками, желая скрыть свою неловкую, но явную разбитость, так отчетливо увиденную соседом. Но в глубине души ты знаешь, что тебя никто не осуждает. И тебе от этого легче.
Человек выходит с тобой на одной остановке. Иногда провожает до дома, но после, как полагается всем творцам добрых дел, отправляется дальше по свету. Помогать остальным обреченным.
Ты улыбаешься и даже шутишь. Стыдливо прикрываешь лицо обеими трясшимися еще недавно руками, желая скрыть свою неловкую, но явную разбитость, так отчетливо увиденную соседом. Но в глубине души ты знаешь, что тебя никто не осуждает. И тебе от этого легче.
Человек выходит с тобой на одной остановке. Иногда провожает до дома, но после, как полагается всем творцам добрых дел, отправляется дальше по свету. Помогать остальным обреченным.
Вскоре его встречают где-то еще. Он застает заплаканных и пустых, но решительных в собственном уничтожении. Выгоревших внутри, забитых, наполненных болью до самых краев. Они в безмолвии мерят своими шагами дороги, безвольно плетутся куда-то к концу пути.
Человек застает их у края. Этим краем является что угодно – высотное здание на окраине или дорожка в любимый парк, улицы Центра, двери подъездов… У каждого этот край – свой.
Но именно там им встречается человек. Солнечный по природе, с приглушенным светом в глазах, он произносит:
– Могу ли я чем-то помочь?
Ты улыбаешься и даже шутишь. Стыдливо прикрываешь лицо обеими трясшимися еще недавно руками, желая скрыть свою неловкую, но явную разбитость, так отчетливо увиденную соседом. Но в глубине души ты знаешь, что тебя никто не осуждает. И тебе от этого легче.
Человек выходит с тобой на одной остановке. Иногда провожает до дома, но после, как полагается всем творцам добрых дел, отправляется дальше по свету. Помогать остальным обреченным.
Вскоре его встречают где-то еще. Он застает заплаканных и пустых, но решительных в собственном уничтожении. Выгоревших внутри, забитых, наполненных болью до самых краев. Они в безмолвии мерят своими шагами дороги, безвольно плетутся куда-то к концу пути.
Человек застает их у края. Этим краем является что угодно – высотное здание на окраине или дорожка в любимый парк, улицы Центра, двери подъездов… У каждого этот край – свой.
Но именно там им встречается человек. Солнечный по природе, с приглушенным светом в глазах, он произносит:
– Могу ли я чем-то помочь?
И люди не могут ему отказать. Враждебные изначально, замкнувшиеся в себе и собственном отчаянном несчастье, они вдруг отвечают, открывшись простому прохожему.
– Да, можете! – так часто говорят они. И многие, чуть позже, добавляют: – Сделайте… что угодно. Расскажите мне что-то, коснитесь меня… Только не оставляйте меня одного. И, очень прошу вас, не окажитесь ни вором, ни сволочью, ни обманщиком. Не окажитесь плохим. Мне не пережить еще и это.
И боль выплывает наружу. Она накрывает огромной волной, и тела вместе с душами содрогаются – и дрожат. Обездоленные, люди задыхаются в рыданиях и собственном безнадежном, поглощающем и беспросветном горе. И прижимаются к человеку. А он, выполняя их просьбу, отчаянный крик мольбы, обнимает их теплыми, бережными руками и укачивает, не отпуская, словно заблудших детей. Он не отпускает людей до тех пор, пока яркая боль, вдруг вышедшая наружу, не покинет измученные сердца. Пока спокойствие родом из детства не окутает их сознание, унимая нервную дрожь.
После этого человек прощается и прощает: за слезы и за минутную слабость, за рассказы о жизни, за ненависть и за боль. За все те пороки, которых мы так стыдимся, но которые есть у всех нас. И люди, принятые, успокоенные, снова стараются жить. Если не ради себя, то хотя бы для тех, кто, как Человек, не бросил их в час темноты. Они снова верят в добро – и, совсем капельку, в чудо, ведь такие спасители – вроде подарка небес. Они верят в себя и, иногда, даже в то, что смогут стать таким же Человеком, небезразличным к чужой пустоте.
Ведь отчаянным людям безудержно нужен тот, кто будет рядом, когда у них кончатся силы. Кто станет стеной перед самым концом пути, когда весь мир поблек, а будущее – радостное, яркое – обрушилось карточным домиком.
Нам всем очень нужен такой человек.
И подобных людей было бы много, если бы каждый из нас решил сделаться им для других.
(с) Е.Корф
Он тот, кто садится рядом в маршрутке, когда твоя жизнь умудряется рухнуть за раз, когда личный крест становится слишком тяжелым, чтобы нести его на спине. Когда твои руки трясутся – и голос, наверное, трясся бы, если бы камень в груди не мешал говорить. Когда все мутнеет, становится вовсе не важным; когда связи, как ниточки, рвутся, а смысл – вроде бы, найденный – кажется глупой выдумкой, оправданием собственной бесполезности. Именно в этот момент особенный человек занимает сидение рядом с тобой. Молча посматривает на тебя, а потом произносит что-то простое, но до боли, до благодарного смеха необходимое. То, что дает тебе силы пройти еще несколько дней.
Ты улыбаешься и даже шутишь. Стыдливо прикрываешь лицо обеими трясшимися еще недавно руками, желая скрыть свою неловкую, но явную разбитость, так отчетливо увиденную соседом. Но в глубине души ты знаешь, что тебя никто не осуждает. И тебе от этого легче.
Человек выходит с тобой на одной остановке. Иногда провожает до дома, но после, как полагается всем творцам добрых дел, отправляется дальше по свету. Помогать остальным обреченным.
Ты улыбаешься и даже шутишь. Стыдливо прикрываешь лицо обеими трясшимися еще недавно руками, желая скрыть свою неловкую, но явную разбитость, так отчетливо увиденную соседом. Но в глубине души ты знаешь, что тебя никто не осуждает. И тебе от этого легче.
Человек выходит с тобой на одной остановке. Иногда провожает до дома, но после, как полагается всем творцам добрых дел, отправляется дальше по свету. Помогать остальным обреченным.
Вскоре его встречают где-то еще. Он застает заплаканных и пустых, но решительных в собственном уничтожении. Выгоревших внутри, забитых, наполненных болью до самых краев. Они в безмолвии мерят своими шагами дороги, безвольно плетутся куда-то к концу пути.
Человек застает их у края. Этим краем является что угодно – высотное здание на окраине или дорожка в любимый парк, улицы Центра, двери подъездов… У каждого этот край – свой.
Но именно там им встречается человек. Солнечный по природе, с приглушенным светом в глазах, он произносит:
– Могу ли я чем-то помочь?
Ты улыбаешься и даже шутишь. Стыдливо прикрываешь лицо обеими трясшимися еще недавно руками, желая скрыть свою неловкую, но явную разбитость, так отчетливо увиденную соседом. Но в глубине души ты знаешь, что тебя никто не осуждает. И тебе от этого легче.
Человек выходит с тобой на одной остановке. Иногда провожает до дома, но после, как полагается всем творцам добрых дел, отправляется дальше по свету. Помогать остальным обреченным.
Вскоре его встречают где-то еще. Он застает заплаканных и пустых, но решительных в собственном уничтожении. Выгоревших внутри, забитых, наполненных болью до самых краев. Они в безмолвии мерят своими шагами дороги, безвольно плетутся куда-то к концу пути.
Человек застает их у края. Этим краем является что угодно – высотное здание на окраине или дорожка в любимый парк, улицы Центра, двери подъездов… У каждого этот край – свой.
Но именно там им встречается человек. Солнечный по природе, с приглушенным светом в глазах, он произносит:
– Могу ли я чем-то помочь?
И люди не могут ему отказать. Враждебные изначально, замкнувшиеся в себе и собственном отчаянном несчастье, они вдруг отвечают, открывшись простому прохожему.
– Да, можете! – так часто говорят они. И многие, чуть позже, добавляют: – Сделайте… что угодно. Расскажите мне что-то, коснитесь меня… Только не оставляйте меня одного. И, очень прошу вас, не окажитесь ни вором, ни сволочью, ни обманщиком. Не окажитесь плохим. Мне не пережить еще и это.
И боль выплывает наружу. Она накрывает огромной волной, и тела вместе с душами содрогаются – и дрожат. Обездоленные, люди задыхаются в рыданиях и собственном безнадежном, поглощающем и беспросветном горе. И прижимаются к человеку. А он, выполняя их просьбу, отчаянный крик мольбы, обнимает их теплыми, бережными руками и укачивает, не отпуская, словно заблудших детей. Он не отпускает людей до тех пор, пока яркая боль, вдруг вышедшая наружу, не покинет измученные сердца. Пока спокойствие родом из детства не окутает их сознание, унимая нервную дрожь.
После этого человек прощается и прощает: за слезы и за минутную слабость, за рассказы о жизни, за ненависть и за боль. За все те пороки, которых мы так стыдимся, но которые есть у всех нас. И люди, принятые, успокоенные, снова стараются жить. Если не ради себя, то хотя бы для тех, кто, как Человек, не бросил их в час темноты. Они снова верят в добро – и, совсем капельку, в чудо, ведь такие спасители – вроде подарка небес. Они верят в себя и, иногда, даже в то, что смогут стать таким же Человеком, небезразличным к чужой пустоте.
Ведь отчаянным людям безудержно нужен тот, кто будет рядом, когда у них кончатся силы. Кто станет стеной перед самым концом пути, когда весь мир поблек, а будущее – радостное, яркое – обрушилось карточным домиком.
Нам всем очень нужен такой человек.
И подобных людей было бы много, если бы каждый из нас решил сделаться им для других.
(с) Е.Корф
They say there is a special person in the world.
He is the one who sits nearby in the minibus, when your life manages to collapse at a time when the personal cross becomes too heavy to carry on his back. When your hands shake - and the voice would probably shake if the stone in the chest did not interfere with speaking. When everything becomes cloudy, it becomes not at all important; when ties, like strings, break, and the meaning - as if found, seems to be a stupid invention, an excuse for its own futility. It is at this moment that a special person takes a seat next to you. Silently looks at you, and then says something simple, but painfully, gratefully laughing, necessary. That which gives you the strength to go a few more days.
You smile and even joke. You shamefully cover your face with both recently shaking hands, wanting to hide your awkward, but obvious weakness, so clearly seen by the neighbor. But deep down you know that no one condemns you. And this makes it easier for you.
A man comes out with you at one stop. Sometimes she escorts home, but after, as all creators of good deeds are supposed to, she goes further around the world. Helping others doomed.
You smile and even joke. You shamefully cover your face with both recently shaking hands, wanting to hide your awkward, but obvious weakness, so clearly seen by the neighbor. But deep down you know that no one condemns you. And this makes it easier for you.
A man comes out with you at one stop. Sometimes she escorts home, but after, as all creators of good deeds are supposed to, she goes further around the world. Helping others doomed.
Soon he is met somewhere else. He finds tearful and empty, but decisive in his own destruction. Burnt inside, clogged, filled with pain to the brim. In silence they measure the steps of their roads, limp weaving somewhere toward the end of the path.
A man finds them at the edge. This area is anything - a high-rise building on the outskirts or a path to your favorite park, Center streets, porch doors ... Each one has its own territory.
But it is there that they meet a man. Sunny by nature, with a dim light in his eyes, he says:
- Can I help you?
You smile and even joke. You shamefully cover your face with both recently shaking hands, wanting to hide your awkward, but obvious weakness, so clearly seen by the neighbor. But deep down you know that no one condemns you. And this makes it easier for you.
A man comes out with you at one stop. Sometimes she escorts home, but after, as all creators of good deeds are supposed to, she goes further around the world. Helping others doomed.
Soon he is met somewhere else. He finds tearful and empty, but decisive in his own destruction. Burnt inside, clogged, filled with pain to the brim. In silence they measure the steps of their roads, limp weaving somewhere toward the end of the path.
A man finds them at the edge. Anything is this edge - a high-rise building on the outskirts or a path to your favorite park, the streets of the Center, doorways of entrances ... Each has its own edge.
But it is there that they meet a man. Sunny by nature, with a dim light in his eyes, he says:
- Can I help you?
And people cannot refuse him. Hostile from the beginning, locked in themselves and their own desperate misfortune, they suddenly respond, revealing to a simple passer-by.
- Yes, you can! They say so often. And many, a little later, add: - Do ... anything. Tell me something, touch me ... Just don't leave me alone. And, I beg you, do not turn out to be a thief, or a bastard, or a cheater. Do not turn out to be bad. I can’t survive this either.
And the pain floats out. It covers with a huge wave, and the bodies, along with the souls, shudder - and tremble. Disenfranchised, people suffocate in sobs and their own hopeless, absorbing and hopeless grief. And cling to the person. And he, fulfilling their request, a desperate cry of supplication, hugs them with warm, careful hands and rocking, not letting go, like lost children. He does not let people go until the bright pain that suddenly comes out leaves the tormented hearts. Until peace comes from childhood, their consciousness wraps around, relieving nervous tremors.
After that, a person says goodbye and forgives: for tears and for a minute weakness, for life stories, for hatred and for pain. For all those vices that we are so ashamed of, but which all of us have. And people, accepted, reassured, are again trying to live. If not for his own sake, then at least for those who, like Man, have not abandoned them at the hour of darkness. They again believe in goodness - and, quite a bit, in miracles, because such saviors are like a gift from heaven. They believe in themselves and, sometimes, even in the fact that they can become the same Person, not indifferent to someone else's emptiness.
After all, desperate people need an uncontrollable one who will be there when they run out of strength. Who will become a wall at the very end of the road, when the whole world has faded, and the future - joyful, bright - has collapsed with a house of cards.
We all really need such a person.
And there would be many such people if each of us decided to become him for others
He is the one who sits nearby in the minibus, when your life manages to collapse at a time when the personal cross becomes too heavy to carry on his back. When your hands shake - and the voice would probably shake if the stone in the chest did not interfere with speaking. When everything becomes cloudy, it becomes not at all important; when ties, like strings, break, and the meaning - as if found, seems to be a stupid invention, an excuse for its own futility. It is at this moment that a special person takes a seat next to you. Silently looks at you, and then says something simple, but painfully, gratefully laughing, necessary. That which gives you the strength to go a few more days.
You smile and even joke. You shamefully cover your face with both recently shaking hands, wanting to hide your awkward, but obvious weakness, so clearly seen by the neighbor. But deep down you know that no one condemns you. And this makes it easier for you.
A man comes out with you at one stop. Sometimes she escorts home, but after, as all creators of good deeds are supposed to, she goes further around the world. Helping others doomed.
You smile and even joke. You shamefully cover your face with both recently shaking hands, wanting to hide your awkward, but obvious weakness, so clearly seen by the neighbor. But deep down you know that no one condemns you. And this makes it easier for you.
A man comes out with you at one stop. Sometimes she escorts home, but after, as all creators of good deeds are supposed to, she goes further around the world. Helping others doomed.
Soon he is met somewhere else. He finds tearful and empty, but decisive in his own destruction. Burnt inside, clogged, filled with pain to the brim. In silence they measure the steps of their roads, limp weaving somewhere toward the end of the path.
A man finds them at the edge. This area is anything - a high-rise building on the outskirts or a path to your favorite park, Center streets, porch doors ... Each one has its own territory.
But it is there that they meet a man. Sunny by nature, with a dim light in his eyes, he says:
- Can I help you?
You smile and even joke. You shamefully cover your face with both recently shaking hands, wanting to hide your awkward, but obvious weakness, so clearly seen by the neighbor. But deep down you know that no one condemns you. And this makes it easier for you.
A man comes out with you at one stop. Sometimes she escorts home, but after, as all creators of good deeds are supposed to, she goes further around the world. Helping others doomed.
Soon he is met somewhere else. He finds tearful and empty, but decisive in his own destruction. Burnt inside, clogged, filled with pain to the brim. In silence they measure the steps of their roads, limp weaving somewhere toward the end of the path.
A man finds them at the edge. Anything is this edge - a high-rise building on the outskirts or a path to your favorite park, the streets of the Center, doorways of entrances ... Each has its own edge.
But it is there that they meet a man. Sunny by nature, with a dim light in his eyes, he says:
- Can I help you?
And people cannot refuse him. Hostile from the beginning, locked in themselves and their own desperate misfortune, they suddenly respond, revealing to a simple passer-by.
- Yes, you can! They say so often. And many, a little later, add: - Do ... anything. Tell me something, touch me ... Just don't leave me alone. And, I beg you, do not turn out to be a thief, or a bastard, or a cheater. Do not turn out to be bad. I can’t survive this either.
And the pain floats out. It covers with a huge wave, and the bodies, along with the souls, shudder - and tremble. Disenfranchised, people suffocate in sobs and their own hopeless, absorbing and hopeless grief. And cling to the person. And he, fulfilling their request, a desperate cry of supplication, hugs them with warm, careful hands and rocking, not letting go, like lost children. He does not let people go until the bright pain that suddenly comes out leaves the tormented hearts. Until peace comes from childhood, their consciousness wraps around, relieving nervous tremors.
After that, a person says goodbye and forgives: for tears and for a minute weakness, for life stories, for hatred and for pain. For all those vices that we are so ashamed of, but which all of us have. And people, accepted, reassured, are again trying to live. If not for his own sake, then at least for those who, like Man, have not abandoned them at the hour of darkness. They again believe in goodness - and, quite a bit, in miracles, because such saviors are like a gift from heaven. They believe in themselves and, sometimes, even in the fact that they can become the same Person, not indifferent to someone else's emptiness.
After all, desperate people need an uncontrollable one who will be there when they run out of strength. Who will become a wall at the very end of the road, when the whole world has faded, and the future - joyful, bright - has collapsed with a house of cards.
We all really need such a person.
And there would be many such people if each of us decided to become him for others
У записи 7 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ирина Осмоловская
