Зарисовки без тетради.
Я сижу в полной темноте. Подо мной - двуспальный диван. Диван полон реальности. На нем я, со своим почти центнер весом, подушки и одеяла, ставшие горами, лунный свет ноутбука. Успокаивающий храп в ночи. Он становится максимально успокаивающим, когда смотришь на буквы клавиатуры. (Экран приходится наклонять, чтобы видеть кириллические символы, и опечатки приходится исправлять позже).
Этот храп зыбок и неровен для меня, и фундаментален для его обладателя.
Он знает, что он меня любит, а я трушу. Наоборот - тоже самое. Разница лишь в том, что я говорю от страха, а он молчит.
Мы, как дикие звери, с недоверием принюхиваемся к собственной любви. Мы так привыкли бояться слышать себя, что слышать другого - невыносимо. Слышать другого - прекраснейшая, самая чудная музыка, препарирующая душу. Мы часто ссоримся. От глухоты. А глухота - как защита. Тут с собой бы новым свыкнуться. Голова кружится. И хочется плакать и кричать.
Я сижу в полной темноте. Подо мной - двуспальный диван. Диван полон реальности. На нем я, со своим почти центнер весом, подушки и одеяла, ставшие горами, лунный свет ноутбука. Успокаивающий храп в ночи. Он становится максимально успокаивающим, когда смотришь на буквы клавиатуры. (Экран приходится наклонять, чтобы видеть кириллические символы, и опечатки приходится исправлять позже).
Этот храп зыбок и неровен для меня, и фундаментален для его обладателя.
Он знает, что он меня любит, а я трушу. Наоборот - тоже самое. Разница лишь в том, что я говорю от страха, а он молчит.
Мы, как дикие звери, с недоверием принюхиваемся к собственной любви. Мы так привыкли бояться слышать себя, что слышать другого - невыносимо. Слышать другого - прекраснейшая, самая чудная музыка, препарирующая душу. Мы часто ссоримся. От глухоты. А глухота - как защита. Тут с собой бы новым свыкнуться. Голова кружится. И хочется плакать и кричать.
Sketches without a notebook.
I am sitting in total darkness. Below me is a double sofa. The sofa is full of reality. On it I, with my almost centner weight, pillows and blankets that have become mountains, the moonlight of a laptop. Soothing snoring in the night. It becomes as calming as possible when you look at the letters of the keyboard. (The screen has to be tilted to see Cyrillic characters, and typos have to be corrected later).
This snoring is unsteady and uneven for me, and fundamental for its owner.
He knows that he loves me, and I am ruining. On the contrary - the same thing. The only difference is that I speak out of fear, and he is silent.
We, like wild animals, sniff in disbelief at our own love. We are so used to being afraid to hear ourselves, that hearing another is unbearable. Hearing the other is the most beautiful, most wonderful music that dissects the soul. We often quarrel. From deafness. And deafness is like protection. Here, with a new would get used to. Dizzy. And I want to cry and scream.
I am sitting in total darkness. Below me is a double sofa. The sofa is full of reality. On it I, with my almost centner weight, pillows and blankets that have become mountains, the moonlight of a laptop. Soothing snoring in the night. It becomes as calming as possible when you look at the letters of the keyboard. (The screen has to be tilted to see Cyrillic characters, and typos have to be corrected later).
This snoring is unsteady and uneven for me, and fundamental for its owner.
He knows that he loves me, and I am ruining. On the contrary - the same thing. The only difference is that I speak out of fear, and he is silent.
We, like wild animals, sniff in disbelief at our own love. We are so used to being afraid to hear ourselves, that hearing another is unbearable. Hearing the other is the most beautiful, most wonderful music that dissects the soul. We often quarrel. From deafness. And deafness is like protection. Here, with a new would get used to. Dizzy. And I want to cry and scream.
У записи 1 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ирина Косторева
