Воздух похож на сморщенный грецкий орех, но если его вдохнуть - он похож на матовое, чуть забеленное стекло, недвижимое и абсолютно не применимое для дыхания. Жара идет по улицам, равнодушно озираясь по сторонам и от ее дыхания цепенеют дома, деревья, звери и птицы, люди и машины. За плечом у жары то плетется, то вертится демон духоты, и от него уж точно не скрыться, остается лишь пытаться вдохнуть хоть немного воздуха, нелепо, как рыбка, разевая рот.
Сны глубоки, тяжелы и безвольны, и движение твоего тела по постели напоминает движение стрелки сошедшего с ума гигантского барометра. В полубреду просыпаешься, прикладываешь к голове мокрые полотенца, потом прикладываешь их к рукам, к ногам, к груди, пытаешься дышать через них. Становится легче, но не надолго и лишь слегка, от духоты нельзя спрятаться: ощущение, что тебе накинули на голову простыню и обмотали вокруг шеи скотчем.
Заходишь в лифт, и кажется что этот лифт отапливают столетия, стены домов настолько горячи, что кажется зашипят от влаги. Кафелем в ванной можно гладить одежду.
Уже три месяца не спасают проблески прохлады и даже холода, как в начале мая, все, что я помню начиная с середины апреля - это жара, тонны жары, террабайты жары. Не спасают ленивые дожди в штиль, не спасают короткие ливни с ураганным ветром, не спасают грозы. Герои "Ста лет одиночества" тонули в дождях, мы же тонем в жаре, которая топит все, как вышедшая из берегов вселенская река, и кажется, еще чуть-чуть, и поплывут по воздуху призрачные красные рыбы, шевеля плавниками и окончательно сводя с ума.
Бес духоты же смеется, юлит и хлопает в ладоши. Можно плюхнуться хоть в бассейн со льдом, свежее не станет, зато сможешь заработать простуду.
И все, что остается - это надежда на пару прохладных дней, желательно с ветром, чтобы надышаться, о такой роскоши, как неделя прохлады, чтобы просто остыли стены, и мечтать не приходится. А пока - будто хроническая сиеста, и сиеста эта как комендантский час, и нарушившие его проклинают весь мир.
И думают о том, что воздух похож на матовое, чуть забеленное стекло.
Сны глубоки, тяжелы и безвольны, и движение твоего тела по постели напоминает движение стрелки сошедшего с ума гигантского барометра. В полубреду просыпаешься, прикладываешь к голове мокрые полотенца, потом прикладываешь их к рукам, к ногам, к груди, пытаешься дышать через них. Становится легче, но не надолго и лишь слегка, от духоты нельзя спрятаться: ощущение, что тебе накинули на голову простыню и обмотали вокруг шеи скотчем.
Заходишь в лифт, и кажется что этот лифт отапливают столетия, стены домов настолько горячи, что кажется зашипят от влаги. Кафелем в ванной можно гладить одежду.
Уже три месяца не спасают проблески прохлады и даже холода, как в начале мая, все, что я помню начиная с середины апреля - это жара, тонны жары, террабайты жары. Не спасают ленивые дожди в штиль, не спасают короткие ливни с ураганным ветром, не спасают грозы. Герои "Ста лет одиночества" тонули в дождях, мы же тонем в жаре, которая топит все, как вышедшая из берегов вселенская река, и кажется, еще чуть-чуть, и поплывут по воздуху призрачные красные рыбы, шевеля плавниками и окончательно сводя с ума.
Бес духоты же смеется, юлит и хлопает в ладоши. Можно плюхнуться хоть в бассейн со льдом, свежее не станет, зато сможешь заработать простуду.
И все, что остается - это надежда на пару прохладных дней, желательно с ветром, чтобы надышаться, о такой роскоши, как неделя прохлады, чтобы просто остыли стены, и мечтать не приходится. А пока - будто хроническая сиеста, и сиеста эта как комендантский час, и нарушившие его проклинают весь мир.
И думают о том, что воздух похож на матовое, чуть забеленное стекло.
The air looks like a wrinkled walnut, but if you inhale it, it looks like a frosted, slightly whitened glass, immovable and absolutely not suitable for breathing. The heat goes through the streets, indifferently looking around and from its breath houses, trees, animals and birds, people and cars become numb. Behind the shoulder of the heat, the demon of stuffiness swirls around, then it certainly cannot hide from it, it remains only to try to breathe in at least a little air, it is ridiculous like a fish, opening its mouth.
Dreams are deep, heavy and weak-willed, and the movement of your body on the bed resembles the movement of the arrow of a giant barometer that has gone mad. You wake up in delirium, put wet towels on your head, then put them on your hands, legs, chest, and try to breathe through them. It becomes easier, but not for long and only slightly, you can’t hide from the stuffiness: the feeling that you have a sheet on your head and tape around your neck.
You go into the elevator, and it seems that this elevator has been heated for centuries, the walls of houses are so hot that it seems to hiss from moisture. Tiled in the bathroom you can iron clothes.
Glimpses of coolness and even cold have not been saving for three months now, as in early May, all that I remember from mid-April is heat, tons of heat, terrabytes of heat. Do not save lazy rains in calm, do not save short showers with a hurricane wind, do not save thunderstorms. The heroes of "A Hundred Years of Solitude" drowned in the rains, but we drown in the heat that drowns everything, like an ecumenical river that has come out of the banks, and it seems, just a little more, and ghostly red fishes will float through the air, moving their fins and finally driving us crazy .
The devil of stuffiness laughs, bustles and claps his hands. You can even plop down into the ice pool, it won’t be fresh, but you can earn a cold.
And all that remains is a hope for a couple of cool days, preferably with the wind to breathe in, about such luxury as a week of coolness, just to cool the walls, and you should not dream of it. In the meantime, it’s like a chronic siesta, and this siesta is like a curfew, and those who break it curse the whole world.
And they think that the air looks like frosted, slightly whitened glass.
Dreams are deep, heavy and weak-willed, and the movement of your body on the bed resembles the movement of the arrow of a giant barometer that has gone mad. You wake up in delirium, put wet towels on your head, then put them on your hands, legs, chest, and try to breathe through them. It becomes easier, but not for long and only slightly, you can’t hide from the stuffiness: the feeling that you have a sheet on your head and tape around your neck.
You go into the elevator, and it seems that this elevator has been heated for centuries, the walls of houses are so hot that it seems to hiss from moisture. Tiled in the bathroom you can iron clothes.
Glimpses of coolness and even cold have not been saving for three months now, as in early May, all that I remember from mid-April is heat, tons of heat, terrabytes of heat. Do not save lazy rains in calm, do not save short showers with a hurricane wind, do not save thunderstorms. The heroes of "A Hundred Years of Solitude" drowned in the rains, but we drown in the heat that drowns everything, like an ecumenical river that has come out of the banks, and it seems, just a little more, and ghostly red fishes will float through the air, moving their fins and finally driving us crazy .
The devil of stuffiness laughs, bustles and claps his hands. You can even plop down into the ice pool, it won’t be fresh, but you can earn a cold.
And all that remains is a hope for a couple of cool days, preferably with the wind to breathe in, about such luxury as a week of coolness, just to cool the walls, and you should not dream of it. In the meantime, it’s like a chronic siesta, and this siesta is like a curfew, and those who break it curse the whole world.
And they think that the air looks like frosted, slightly whitened glass.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ирина Косторева
