"УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ
Характер подъезда в многоквартирном доме обычно определяется жильцом первого этажа.
Такое вот наблюдение от закоренелого горожанина. Диссертацию мне на этом тезисе, конечно, не защитить, но эмпирических доказательств хватает.
Я знавал абсолютно придурковатый подъезд, категорически неизлечимый снизу доверху, обязанный своей протекающей кармой одному-единственному дикорастущему алкоголику с первого этажа. "Отсель грозить мы будем шведу" - такой девиз этот мужик выбрал для своей пустопорожней жизни и сутки напролет висел на подоконнике с карающим кукишем, выставленным на улицу.
Я встречал целый подъезд вуайеристов с невероятно подозрительным отставником царской охранки, служившем еще при Бенкендорфе, из первой квартиры. Отставник следил за периметром из-за неуклюже отдернутой шторы. И весь подъезд, от подвала (с подозрительными кошками) до последнего этажа, представлял собой вертикальную последовательность неуклюже отдернутых штор.
На первом этаже в доме моих родителей, где я жил до окончания школы, обитала бабушка Мелисса Кориандровна.
Ее настоящего имени я уже и не припомню. А это, ненастоящее, придумал один остряк с четвертого этажа.
Мелисса Кориандровна получила свое прозвище за то, что была богиней супов. Точнее, лет до сорока, по воспоминаниям стариков, она считалась феей супов, а по выходе на пенсию эволюционировала непосредственно в богиню.
Мелисса Кориандровна была Шахерезадой супов. Она знала тысячу и один рецепт. Старушка могла сварить суп из половой тряпки.
Мелисса Кориандровна готовила супы каждый день. Вечно открытая форточка ее кухни на первом этаже круглый год цвела лепестками дурманов.
Нет, нельзя сказать, что супы этой старушки определяли характер нашего подъезда. Это слишком слабое выражение.
Супы Мелиссы Кориандровны были душой нашего подъезда. Они заставляли ступеньки звучать, точно клавиши у фортепиано.
Каждый раз открывая тяжелую подъездную дверь, я, зажмурившись, втягивал носом воздух. "Ты дома", - утверждал знакомый запах супа.
Я не преувеличиваю. Мне есть, с чем сравнивать. В юности я снимал квартиру в доме, где подъездом заправлял мусоропровод. Запах мусора пропитывал каждый ион воздуха. Я засыпал на подушке, а просыпался на помойном ведре под головой. Люди в том доме получали грустные письма.
Супы Мелиссы Кориандровны славились на всю округу. По их запаху местные несознательные бессознательные алкаши находили дорогу в родной двор в кромешном мраке своих запоев. Жители соседних домов в предобеденное время бродили у старушки под окнами нагулять аппетит, а несчастные мамочки приводили своих детей-малоежек постоять на сквозняке из форточки. Коты ходили по двору пьяненькие и забывали размножаться. Они сидели на подоконнике ее кухни, в среднем в количестве от одного до трех, как мишленовские звезды. Говорят, однажды над нашим домом транзитом из Лондона в Амстердам на самолете пролетал маленький Джейми Оливер. Нанюхавшись супов Мелиссы Кориандровны, он и стал тем, кем стал.
Естественно, все обитатели нашего подъезда неоднократно бывали на кухне у Мелиссы Кориандровны. Она открывала местным хозяйкам тайны своих рецептов, пока их бесполезные в хозяйстве мужчины уплетали эти жидкие произведения искусства. Мы ходили с вечно облизанными пальчиками и проглоченными языками.
А еще Мелисса Кориандровна познакомила нас с грандиозным артефактом старого, почти забытого уклада - супницей. Это такая большая сервировочная кастрюля (я даю словарное определение, которое и наполовину не передает ее очарования). Бабушка подавала супы на стол только в ней, затем разливая первое по тарелкам.
Первое, о нет, я сказал "первое". Как я мог назвать этот божественный овощной нектар от самой Мелиссы Кориандровны в среднем роде. "Первое" - это то, что готовлю я, когда мучаю ни в чем не повинную картошку на медленном огне.
Супница была волшебной лампой, в которой томился джинн супа. Он проникал в тебя с ложки сначала тем самым запахом, повергая ниц, а затем и вкусом, порабощая навеки. Однажды во время обеда у Мелиссы Кориандровны мне привиделось, будто нарисованные на супнице розы потянулись бутонами вверх, под крышку.
В каждой квартире нашего подъезда со временем появилась супница. Единственный в микрорайоне магазин товаров для дома сделал свой столетний план по продаже супниц только за счет жильцов нашего подъезда.
Близкие стали собираться за общим столом. Супница превратилась в архитектурную доминанту семьи. Никто не крысятничал в одиночку по углам, не давился всухомятку перед телевизором. Люди дожидались друг друга с работы. Они приучились есть супы на ужин.
Жители соседних подъездов ссорились и разводились. В наш подъезд заносили младенцев кулек за кульком и, дважды, невест.
А потом Мелиссы Кориандровны не стало. За ее чародейством мы как-то подзабыли, что старушки не вечны. Она ушла тихо, как будто испарилась через форточку вместе с ароматом очередного супа.
Ее квартира в одночасье опустела. Дочь Мелиссы Кориандровны еще много лет назад переехала в другой район к мужу.
Сначала погрустнели коты. Они бродили с постными рожами и мяукали на закрытую форточку.
Потом начали теряться алкаши, у соседей пропал аппетит, по округе слонялись худые дети.
В нашем подъезде из двух невест осталась одна жена, ступеньки охрипли. Я понял, что это конец эпохи, когда моя мама убрала супницу на антресоль...
Через несколько месяцев после смерти Мелиссы Кориандровны я возвращался вечером из гостей домой и вдруг заметил, что меня на крейсерской скорости обогнал дядя Вова. Дядя Вова был потомственным алкашом из дома напротив, и в живых его не видели уже пару недель. Еще издали, метров за сто до двора, я разглядел странную толпу из людей и котов. Люди и коты броуновски двигались перед нашим подъездом. В странной толпе мелькали худые дети. Я не придал этому значения. Как не придал значения тому факту, что форточка на кухне Мелиссы Кориандровны почему-то оказалась открытой.
Я вошел в вечерний сумрак подъезда, и вдруг мои ноздри взмахнули крыльями, независимо от меня. Вокруг, на многие километры обоняния, разливался знакомый запах супа.
Я метнулся вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Это было расточительством, потому что ступеньки снова звучали. В прихожей я услышал мамин голос: "Где же ты пропал, мы тебя заждались!" Я суетливо разделся, оторвав две пуговицы, и устремился на кухню. Там, посередине обеденного стола, торжественно сияла супница.
"Мелисса Кориандровна вернулась", - радостно сообщила мама, наливая тарелку.
Я внутренне скукожился и засобирался в обморок.
"Ее внучка, - подмигнул мне папа, - Мелисса Кориандровна Джуниор. Вчера сюда переехала".
"Ученик чародея", - добавила мама.
"Ученица. Чародейки", - поправил папа, любящий точность.
Я ел мамин суп, вкусный, такой же вдохновенный, как во времена Мелиссы Кориандровны, и не мог отвести взгляда от супницы: нарисованные на ней розы тянулись вверх, под крышку.
В тот день одновременно расцвели все супницы нашего подъезда. На дворе стоял февраль месяц."
________
(С)Олег Батлук
Характер подъезда в многоквартирном доме обычно определяется жильцом первого этажа.
Такое вот наблюдение от закоренелого горожанина. Диссертацию мне на этом тезисе, конечно, не защитить, но эмпирических доказательств хватает.
Я знавал абсолютно придурковатый подъезд, категорически неизлечимый снизу доверху, обязанный своей протекающей кармой одному-единственному дикорастущему алкоголику с первого этажа. "Отсель грозить мы будем шведу" - такой девиз этот мужик выбрал для своей пустопорожней жизни и сутки напролет висел на подоконнике с карающим кукишем, выставленным на улицу.
Я встречал целый подъезд вуайеристов с невероятно подозрительным отставником царской охранки, служившем еще при Бенкендорфе, из первой квартиры. Отставник следил за периметром из-за неуклюже отдернутой шторы. И весь подъезд, от подвала (с подозрительными кошками) до последнего этажа, представлял собой вертикальную последовательность неуклюже отдернутых штор.
На первом этаже в доме моих родителей, где я жил до окончания школы, обитала бабушка Мелисса Кориандровна.
Ее настоящего имени я уже и не припомню. А это, ненастоящее, придумал один остряк с четвертого этажа.
Мелисса Кориандровна получила свое прозвище за то, что была богиней супов. Точнее, лет до сорока, по воспоминаниям стариков, она считалась феей супов, а по выходе на пенсию эволюционировала непосредственно в богиню.
Мелисса Кориандровна была Шахерезадой супов. Она знала тысячу и один рецепт. Старушка могла сварить суп из половой тряпки.
Мелисса Кориандровна готовила супы каждый день. Вечно открытая форточка ее кухни на первом этаже круглый год цвела лепестками дурманов.
Нет, нельзя сказать, что супы этой старушки определяли характер нашего подъезда. Это слишком слабое выражение.
Супы Мелиссы Кориандровны были душой нашего подъезда. Они заставляли ступеньки звучать, точно клавиши у фортепиано.
Каждый раз открывая тяжелую подъездную дверь, я, зажмурившись, втягивал носом воздух. "Ты дома", - утверждал знакомый запах супа.
Я не преувеличиваю. Мне есть, с чем сравнивать. В юности я снимал квартиру в доме, где подъездом заправлял мусоропровод. Запах мусора пропитывал каждый ион воздуха. Я засыпал на подушке, а просыпался на помойном ведре под головой. Люди в том доме получали грустные письма.
Супы Мелиссы Кориандровны славились на всю округу. По их запаху местные несознательные бессознательные алкаши находили дорогу в родной двор в кромешном мраке своих запоев. Жители соседних домов в предобеденное время бродили у старушки под окнами нагулять аппетит, а несчастные мамочки приводили своих детей-малоежек постоять на сквозняке из форточки. Коты ходили по двору пьяненькие и забывали размножаться. Они сидели на подоконнике ее кухни, в среднем в количестве от одного до трех, как мишленовские звезды. Говорят, однажды над нашим домом транзитом из Лондона в Амстердам на самолете пролетал маленький Джейми Оливер. Нанюхавшись супов Мелиссы Кориандровны, он и стал тем, кем стал.
Естественно, все обитатели нашего подъезда неоднократно бывали на кухне у Мелиссы Кориандровны. Она открывала местным хозяйкам тайны своих рецептов, пока их бесполезные в хозяйстве мужчины уплетали эти жидкие произведения искусства. Мы ходили с вечно облизанными пальчиками и проглоченными языками.
А еще Мелисса Кориандровна познакомила нас с грандиозным артефактом старого, почти забытого уклада - супницей. Это такая большая сервировочная кастрюля (я даю словарное определение, которое и наполовину не передает ее очарования). Бабушка подавала супы на стол только в ней, затем разливая первое по тарелкам.
Первое, о нет, я сказал "первое". Как я мог назвать этот божественный овощной нектар от самой Мелиссы Кориандровны в среднем роде. "Первое" - это то, что готовлю я, когда мучаю ни в чем не повинную картошку на медленном огне.
Супница была волшебной лампой, в которой томился джинн супа. Он проникал в тебя с ложки сначала тем самым запахом, повергая ниц, а затем и вкусом, порабощая навеки. Однажды во время обеда у Мелиссы Кориандровны мне привиделось, будто нарисованные на супнице розы потянулись бутонами вверх, под крышку.
В каждой квартире нашего подъезда со временем появилась супница. Единственный в микрорайоне магазин товаров для дома сделал свой столетний план по продаже супниц только за счет жильцов нашего подъезда.
Близкие стали собираться за общим столом. Супница превратилась в архитектурную доминанту семьи. Никто не крысятничал в одиночку по углам, не давился всухомятку перед телевизором. Люди дожидались друг друга с работы. Они приучились есть супы на ужин.
Жители соседних подъездов ссорились и разводились. В наш подъезд заносили младенцев кулек за кульком и, дважды, невест.
А потом Мелиссы Кориандровны не стало. За ее чародейством мы как-то подзабыли, что старушки не вечны. Она ушла тихо, как будто испарилась через форточку вместе с ароматом очередного супа.
Ее квартира в одночасье опустела. Дочь Мелиссы Кориандровны еще много лет назад переехала в другой район к мужу.
Сначала погрустнели коты. Они бродили с постными рожами и мяукали на закрытую форточку.
Потом начали теряться алкаши, у соседей пропал аппетит, по округе слонялись худые дети.
В нашем подъезде из двух невест осталась одна жена, ступеньки охрипли. Я понял, что это конец эпохи, когда моя мама убрала супницу на антресоль...
Через несколько месяцев после смерти Мелиссы Кориандровны я возвращался вечером из гостей домой и вдруг заметил, что меня на крейсерской скорости обогнал дядя Вова. Дядя Вова был потомственным алкашом из дома напротив, и в живых его не видели уже пару недель. Еще издали, метров за сто до двора, я разглядел странную толпу из людей и котов. Люди и коты броуновски двигались перед нашим подъездом. В странной толпе мелькали худые дети. Я не придал этому значения. Как не придал значения тому факту, что форточка на кухне Мелиссы Кориандровны почему-то оказалась открытой.
Я вошел в вечерний сумрак подъезда, и вдруг мои ноздри взмахнули крыльями, независимо от меня. Вокруг, на многие километры обоняния, разливался знакомый запах супа.
Я метнулся вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Это было расточительством, потому что ступеньки снова звучали. В прихожей я услышал мамин голос: "Где же ты пропал, мы тебя заждались!" Я суетливо разделся, оторвав две пуговицы, и устремился на кухню. Там, посередине обеденного стола, торжественно сияла супница.
"Мелисса Кориандровна вернулась", - радостно сообщила мама, наливая тарелку.
Я внутренне скукожился и засобирался в обморок.
"Ее внучка, - подмигнул мне папа, - Мелисса Кориандровна Джуниор. Вчера сюда переехала".
"Ученик чародея", - добавила мама.
"Ученица. Чародейки", - поправил папа, любящий точность.
Я ел мамин суп, вкусный, такой же вдохновенный, как во времена Мелиссы Кориандровны, и не мог отвести взгляда от супницы: нарисованные на ней розы тянулись вверх, под крышку.
В тот день одновременно расцвели все супницы нашего подъезда. На дворе стоял февраль месяц."
________
(С)Олег Батлук
"THE SORCERER'S APPRENTICE
The nature of the entrance to an apartment building is usually determined by the tenant of the first floor.
Such is the observation from an inveterate city dweller. I, of course, cannot defend the dissertation on this thesis, but there is enough empirical evidence.
I knew an absolutely silly porch, categorically incurable from top to bottom, owing its leaking karma to a single, wild-growing alcoholic from the first floor. “We will threaten the Swede with the place” - this guy chose this motto for his empty life and hung around the clock on the windowsill with a punishing cookie put out on the street.
I met a whole porch of voyeurs with an incredibly suspicious retirement of the tsarist secret police, who had served under Benckendorff, from the first apartment. The perpetrator watched the perimeter because of the awkwardly drawn curtains. And the whole porch, from the basement (with suspicious cats) to the last floor, was a vertical sequence of awkwardly drawn curtains.
On the ground floor in the house of my parents, where I lived until graduation, lived my grandmother Melissa Koriandrovna.
I don’t even remember her real name. And this, fake, was invented by one wit from the fourth floor.
Melissa Koriandrovna got her nickname for being the goddess of soups. More precisely, up to forty years old, according to the recollections of old people, she was considered a fairy of soups, and upon retirement she evolved directly into a goddess.
Melissa Koriandrovna was Scheherazade of soups. She knew a thousand and one recipes. The old woman could make soup from a rag.
Melissa Koriandrovna cooked soups every day. The ever-open window leaf of her kitchen on the ground floor bloomed year-round with dope petals.
No, it cannot be said that the soups of this old woman determined the character of our entrance. This expression is too weak.
Melissa Coriander's soups were the soul of our porch. They made the steps sound like piano keys.
Each time I opened the heavy access door, I squeezed my eyes shut and sucked in air. “You're home,” the familiar smell of soup claimed.
I am not exaggerating. I have something to compare. In my youth I rented an apartment in a house where I ran a garbage chute with an entrance. The smell of garbage permeated every ion of air. I fell asleep on a pillow, and woke up on a garbage can under my head. People in that house received sad letters.
Melissa Coriander's soups were famous throughout the county. By their smell, local unconscious unconscious drunks found their way into their native courtyard in the pitch darkness of their binges. Residents of neighboring houses wandered around the old woman under the windows for an appetite in the early hours, and the unfortunate mothers brought their little children to stand in the draft from the window leaf. Cats walked around the house drunk and forgot to breed. They sat on the windowsill of her kitchen, an average of one to three, like Michelin stars. They say that once over our house in transit from London to Amsterdam, a little Jamie Oliver flew by plane. Having sniffed the soups of Melissa Koryandrovna, he became what he became.
Naturally, all the inhabitants of our entrance repeatedly visited Melissa Koriandrovna’s kitchen. She revealed to the local housewives the secrets of her recipes, while their useless men in the household consumed these liquid works of art. We walked with forever licked fingers and swallowed tongues.
And also Melissa Koriandrovna introduced us to the grandiose artifact of the old, almost forgotten way of life - tureen. This is such a large serving pan (I give a dictionary definition that half does not convey its charm). Grandmother served soups on the table only in her, then pouring the first on plates.
First, oh no, I said first. How could I call this divine vegetable nectar from Melissa Corianderna herself in the middle race. The “first” is what I cook when I torture innocent potatoes over low heat.
The tureen was a magic lamp in which the genie of soup languished. He penetrated you from a spoon, first with that very smell, prostrating himself, and then with taste, enslaving forever. One day during dinner with Melissa Koriandrovna it seemed to me as if the roses painted on the tureen stretched buds up under the cover.
In each apartment of our entrance, a tureen appeared over time. The only home goods store in the microdistrict made its centennial plan for selling tureens only at the expense of the residents of our entrance.
Close ones began to gather at a common table. Tureen turned into the architectural dominant of the family. Nobody rattled alone in the corners, did not choke on a little dry in front of the TV. People were waiting for each other from work. They learned to eat soups for dinner.
Residents of neighboring entrances quarreled and divorced. In our porch, babies were brought in kulek after bag and, twice, brides.
And then Melissa Koryandrovna died. For her sorcery, we somehow forgot that the old women are not eternal. She left quietly, as if evaporated through the window with the aroma of another soup.
Her apartment was empty overnight. The daughter of Melissa Koriandrovna many years ago moved to another
The nature of the entrance to an apartment building is usually determined by the tenant of the first floor.
Such is the observation from an inveterate city dweller. I, of course, cannot defend the dissertation on this thesis, but there is enough empirical evidence.
I knew an absolutely silly porch, categorically incurable from top to bottom, owing its leaking karma to a single, wild-growing alcoholic from the first floor. “We will threaten the Swede with the place” - this guy chose this motto for his empty life and hung around the clock on the windowsill with a punishing cookie put out on the street.
I met a whole porch of voyeurs with an incredibly suspicious retirement of the tsarist secret police, who had served under Benckendorff, from the first apartment. The perpetrator watched the perimeter because of the awkwardly drawn curtains. And the whole porch, from the basement (with suspicious cats) to the last floor, was a vertical sequence of awkwardly drawn curtains.
On the ground floor in the house of my parents, where I lived until graduation, lived my grandmother Melissa Koriandrovna.
I don’t even remember her real name. And this, fake, was invented by one wit from the fourth floor.
Melissa Koriandrovna got her nickname for being the goddess of soups. More precisely, up to forty years old, according to the recollections of old people, she was considered a fairy of soups, and upon retirement she evolved directly into a goddess.
Melissa Koriandrovna was Scheherazade of soups. She knew a thousand and one recipes. The old woman could make soup from a rag.
Melissa Koriandrovna cooked soups every day. The ever-open window leaf of her kitchen on the ground floor bloomed year-round with dope petals.
No, it cannot be said that the soups of this old woman determined the character of our entrance. This expression is too weak.
Melissa Coriander's soups were the soul of our porch. They made the steps sound like piano keys.
Each time I opened the heavy access door, I squeezed my eyes shut and sucked in air. “You're home,” the familiar smell of soup claimed.
I am not exaggerating. I have something to compare. In my youth I rented an apartment in a house where I ran a garbage chute with an entrance. The smell of garbage permeated every ion of air. I fell asleep on a pillow, and woke up on a garbage can under my head. People in that house received sad letters.
Melissa Coriander's soups were famous throughout the county. By their smell, local unconscious unconscious drunks found their way into their native courtyard in the pitch darkness of their binges. Residents of neighboring houses wandered around the old woman under the windows for an appetite in the early hours, and the unfortunate mothers brought their little children to stand in the draft from the window leaf. Cats walked around the house drunk and forgot to breed. They sat on the windowsill of her kitchen, an average of one to three, like Michelin stars. They say that once over our house in transit from London to Amsterdam, a little Jamie Oliver flew by plane. Having sniffed the soups of Melissa Koryandrovna, he became what he became.
Naturally, all the inhabitants of our entrance repeatedly visited Melissa Koriandrovna’s kitchen. She revealed to the local housewives the secrets of her recipes, while their useless men in the household consumed these liquid works of art. We walked with forever licked fingers and swallowed tongues.
And also Melissa Koriandrovna introduced us to the grandiose artifact of the old, almost forgotten way of life - tureen. This is such a large serving pan (I give a dictionary definition that half does not convey its charm). Grandmother served soups on the table only in her, then pouring the first on plates.
First, oh no, I said first. How could I call this divine vegetable nectar from Melissa Corianderna herself in the middle race. The “first” is what I cook when I torture innocent potatoes over low heat.
The tureen was a magic lamp in which the genie of soup languished. He penetrated you from a spoon, first with that very smell, prostrating himself, and then with taste, enslaving forever. One day during dinner with Melissa Koriandrovna it seemed to me as if the roses painted on the tureen stretched buds up under the cover.
In each apartment of our entrance, a tureen appeared over time. The only home goods store in the microdistrict made its centennial plan for selling tureens only at the expense of the residents of our entrance.
Close ones began to gather at a common table. Tureen turned into the architectural dominant of the family. Nobody rattled alone in the corners, did not choke on a little dry in front of the TV. People were waiting for each other from work. They learned to eat soups for dinner.
Residents of neighboring entrances quarreled and divorced. In our porch, babies were brought in kulek after bag and, twice, brides.
And then Melissa Koryandrovna died. For her sorcery, we somehow forgot that the old women are not eternal. She left quietly, as if evaporated through the window with the aroma of another soup.
Her apartment was empty overnight. The daughter of Melissa Koriandrovna many years ago moved to another
У записи 8 лайков,
0 репостов,
860 просмотров.
0 репостов,
860 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Любовь Першина
