В сентябре по вечерам в окнах появляется уют. Еще не тот уют, который бывает в ноябре, когда бесконечный дождь бесконечно превращается в снег и обратно, и не тот предновогодний уют-уют, когда сквозь метель и узорчатый тюль нам тепло подмигивают разноцветные лампочки елочных гирлянд, но обычный кухонный уют запотевшего от закипающего чайника оконного стекла, на котором можно рисовать пальцем палки, огуречики и кривые рожицы.
.
Теперь хорошо пойти в какую-нибудь кофейню, но не шмыгнуть в первую попавшуюся «Шоколадницу» у метро, точно мышь в дыру под плинтусом, а для начала пройтись по улице, сунуть нос во все сверкающие витрины, получить по нему несколько чувствительных щелчков ценниками, зайти еще за одним щелчком в антикварный магазин и среди бронзовых хрустальных люстр в стиле модерн, столовых сервизов кузнецовского фарфора, часов с пастушками и амурами, толстых томов в переплетах из телячьей кожи с золотым тиснением углядеть крошечного, с мизинец ростом, фаянсового зайца с морковкой и еще более крошечной ценой, попросить завернуть его в три слоя полиэтиленовых пузырьков и уж тогда отправиться пить капучино без сахара, но с ореховой карамелью и бесплатным вайфаем.
.
Сесть за столик в углу и смотреть на посетителей, уткнувшихся в свои смартфоны и планшеты, на официантку, которая на полном скаку вдруг остановилась с подносом, заваленным грязной посудой, и с наслаждением чешет ногу о ногу, на то, как пробегающий мимо юноша в синем фартуке до пят надышал ей в ухо что-то страшно смешное и побежал дальше, на воздушное пирожное «мильфей»* с кремом, украшенное ягодами ежевики и клубники, которое ест воздушная женщина, которую ест глазами мужчина…
.
Отвернуться от них и смотреть, как за окном стоят в пробках синие «Ягуары», красные «Ауди» и черные «Мерседесы», как по тротуарам бегут неуклюже на высоких каблуках-шпильках девушки, у которых длинные ноги напоминают стрелки часов-пешеходиков, как полицейский пытается втиснуть свой огромный живот в салон служебной «Лады», как у нее от ужаса и боли фары лезут на капот, как ветер тайком приносит к подножию усыхающего клена желтые и красные листья, чтобы тот не догадывался о своей болезни.
.
*Что бы там ни говорили знатоки французского языка, лучший перевод названия этого пирожного «тысяча фей», а не «тысяча листьев».
(Михаил бару)
.
Теперь хорошо пойти в какую-нибудь кофейню, но не шмыгнуть в первую попавшуюся «Шоколадницу» у метро, точно мышь в дыру под плинтусом, а для начала пройтись по улице, сунуть нос во все сверкающие витрины, получить по нему несколько чувствительных щелчков ценниками, зайти еще за одним щелчком в антикварный магазин и среди бронзовых хрустальных люстр в стиле модерн, столовых сервизов кузнецовского фарфора, часов с пастушками и амурами, толстых томов в переплетах из телячьей кожи с золотым тиснением углядеть крошечного, с мизинец ростом, фаянсового зайца с морковкой и еще более крошечной ценой, попросить завернуть его в три слоя полиэтиленовых пузырьков и уж тогда отправиться пить капучино без сахара, но с ореховой карамелью и бесплатным вайфаем.
.
Сесть за столик в углу и смотреть на посетителей, уткнувшихся в свои смартфоны и планшеты, на официантку, которая на полном скаку вдруг остановилась с подносом, заваленным грязной посудой, и с наслаждением чешет ногу о ногу, на то, как пробегающий мимо юноша в синем фартуке до пят надышал ей в ухо что-то страшно смешное и побежал дальше, на воздушное пирожное «мильфей»* с кремом, украшенное ягодами ежевики и клубники, которое ест воздушная женщина, которую ест глазами мужчина…
.
Отвернуться от них и смотреть, как за окном стоят в пробках синие «Ягуары», красные «Ауди» и черные «Мерседесы», как по тротуарам бегут неуклюже на высоких каблуках-шпильках девушки, у которых длинные ноги напоминают стрелки часов-пешеходиков, как полицейский пытается втиснуть свой огромный живот в салон служебной «Лады», как у нее от ужаса и боли фары лезут на капот, как ветер тайком приносит к подножию усыхающего клена желтые и красные листья, чтобы тот не догадывался о своей болезни.
.
*Что бы там ни говорили знатоки французского языка, лучший перевод названия этого пирожного «тысяча фей», а не «тысяча листьев».
(Михаил бару)
In September, in the evenings, coziness appears in the windows. It’s not the same cosiness that happens in November, when endless rain turns endlessly into snow and back, and not that New Year’s cosiness-cosiness, when colorful lights of Christmas garlands wink warmly through a blizzard and patterned tulle, but the usual kitchen cosiness of a teapot that is foggy from boiling window glass on which you can draw with your finger sticks, cucumbers and crooked faces.
.
Now it’s good to go to some coffee shop, but don’t dive into the first “Chocolate Girl” near the metro, like a mouse in a hole under the baseboard, but to start walking down the street, stick your nose into all the sparkling windows, get some sensitive clicks on it with price tags, one more click to the antique shop and among the bronze crystal chandeliers in the modern style, dining sets of Kuznetsov porcelain, watches with shepherds and cupids, thick volumes in calfskin leather with gold embossing, to see the tiny, little pink with height, faience hare with carrots and at an even weaker price, ask them to wrap it in three layers of plastic bubbles and then go off to drink a cappuccino without sugar, but with walnut caramel and free wifi.
.
Sit at a table in the corner and look at the visitors, buried in their smartphones and tablets, at the waitress, who suddenly galloped up suddenly with a tray littered with dirty dishes, and happily scratches her foot on her foot, as a young man in blue running by an apron up to the heels breathed something terribly funny into her ear and ran on to the millefeuille * cake with cream, decorated with blackberries and strawberries, which was eaten by an airy woman who was eaten by the eyes of a man ...
.
Turn away from them and watch the blue Jaguars, the red Audi and the black Mercedes standing in traffic jams, clumsy on the sidewalks of girls with long legs resembling the hands of pedestrian watches, like the policeman is trying to squeeze his huge belly into the interior of the official Lada, as her headlights creep from the hood with horror and pain, as the wind secretly brings yellow and red leaves to the foot of the drying maple so that he does not know about his illness.
.
* Whatever the connoisseurs of the French language say, the best translation of the name of this cake is “a thousand fairies”, and not “a thousand leaves”.
(Michael Baru)
.
Now it’s good to go to some coffee shop, but don’t dive into the first “Chocolate Girl” near the metro, like a mouse in a hole under the baseboard, but to start walking down the street, stick your nose into all the sparkling windows, get some sensitive clicks on it with price tags, one more click to the antique shop and among the bronze crystal chandeliers in the modern style, dining sets of Kuznetsov porcelain, watches with shepherds and cupids, thick volumes in calfskin leather with gold embossing, to see the tiny, little pink with height, faience hare with carrots and at an even weaker price, ask them to wrap it in three layers of plastic bubbles and then go off to drink a cappuccino without sugar, but with walnut caramel and free wifi.
.
Sit at a table in the corner and look at the visitors, buried in their smartphones and tablets, at the waitress, who suddenly galloped up suddenly with a tray littered with dirty dishes, and happily scratches her foot on her foot, as a young man in blue running by an apron up to the heels breathed something terribly funny into her ear and ran on to the millefeuille * cake with cream, decorated with blackberries and strawberries, which was eaten by an airy woman who was eaten by the eyes of a man ...
.
Turn away from them and watch the blue Jaguars, the red Audi and the black Mercedes standing in traffic jams, clumsy on the sidewalks of girls with long legs resembling the hands of pedestrian watches, like the policeman is trying to squeeze his huge belly into the interior of the official Lada, as her headlights creep from the hood with horror and pain, as the wind secretly brings yellow and red leaves to the foot of the drying maple so that he does not know about his illness.
.
* Whatever the connoisseurs of the French language say, the best translation of the name of this cake is “a thousand fairies”, and not “a thousand leaves”.
(Michael Baru)
У записи 9 лайков,
0 репостов,
375 просмотров.
0 репостов,
375 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Любовь Першина
