Сейчас меня очень волнует тема рептильного мозга и инстинктов
И вот статья Петрановской.
Как же она хорошо описывает эмоциональный пласт,который впечатался в днк нашего поколения от бабушек и прабабушек, подавивших себя во время великой отечественной войны..
И кто мы сейчас? А мы биороботы, живущие 99% по тем сценария. Почему души вновь и вновь выбирают эти сценарии и ходят как по замкнутому кругу?
Пора из этого выходить....
.......................
Как же она все-таки передается, травма?
Понятно, что можно всегда все объяснить «потоком», «переплетениями», «родовой памятью» и т. д. , и, вполне возможно, что совсем без мистики и не обойдешься, но если попробовать? Взять только самый понятный, чисто семейный аспект, родительско-детские отношения, без политики и идеологии. О них потом как-нибудь.
Живет себе семья. Молодая совсем, только поженились, ждут ребеночка.
Или только родили. А может, даже двоих успели. Любят, счастливы, полны надежд. И тут случается катастрофа.
Маховики истории сдвинулись с места и пошли перемалывать народ.
Чаще всего первыми в жернова попадают мужчины. Революции, войны, репрессии – первый удар по ним.
И вот уже молодая мать осталась одна.
Ее удел – постоянная тревога, непосильный труд (нужно и работать, и ребенка растить), никаких особых радостей. Похоронка, «десять лет без права переписки», или просто долгое отсутствие без вестей, такое, что надежда тает.
Может быть, это и не про мужа, а про брата, отца, других близких.
Каково состояние матери?
Она вынуждена держать себя в руках, она не может толком отдаться горю.
На ней ребенок (дети), и еще много всего. Изнутри раздирает боль, а выразить ее невозможно, плакать нельзя, «раскисать» нельзя.
И она каменеет. Застывает в стоическом напряжении, отключает чувства, живет, стиснув зубы и собрав волю в кулак, делает все на автомате.
Или, того хуже, погружается в скрытую депрессию, ходит, делает, что положено, хотя сама хочет только одного – лечь и умереть.
Ее лицо представляет собой застывшую маску, ее руки тяжелы и не гнутся.
Ей физически больно отвечать на улыбку ребенка, она минимизирует общение с ним, не отвечает на его лепет.
Ребенок проснулся ночью, окликнул ее – а она глухо воет в подушку.
Иногда прорывается гнев. Он подполз или подошел, теребит ее, хочет внимания и ласки, она когда может, отвечает через силу, но иногда вдруг как зарычит: «Да, отстань же». Нет, она не него злится – на судьбу, на свою поломанную жизнь, на того, кто ушел и оставил и больше не поможет.
Только вот ребенок не знает всей подноготной происходящего. Ему не говорят, что случилось (особенно если он мал). Или он даже знает, но понять не может. Единственное объяснение, которое ему в принципе может прийти в голову: мама меня не любит, я ей мешаю, лучше бы меня не было. Его личность не может полноценно формироваться без постоянного эмоционального контакта с матерью, без обмена с ней взглядами, улыбками, звуками, ласками, без того, чтобы читать ее лицо, распознавать оттенки чувств в голосе.
Это необходимо, заложено природой, это главная задача младенчества. А что делать, если у матери на лице депрессивная маска?
Если ее голос однообразно тусклый от горя, или напряжено звенящий от тревоги?
Пока мать рвет жилы, чтобы ребенок элементарно выжил, не умер от голода или болезни, он растет себе, уже травмированный.
Не уверенный, что его любят, не уверенный, что он нужен, с плохо развитой эмпатией.
Даже интеллект нарушается в условиях депривации.
Помните картину «Опять двойка»? Она написана в 51. Главному герою лет 11 на вид. Ребенок войны, травмированный больше, чем старшая сестра, захватившая первые годы нормальной семейной жизни, и младший брат, любимое дитя послевоенной радости – отец живой вернулся. На стене – трофейные часы.
А мальчику трудно учиться.
Конечно, у всех все по-разному. Запас душевных сил у разных женщин разный. Острота горя разная. Характер разный. Хорошо, если у матери есть источники поддержки – семья, друзья, старшие дети. А если нет? Если семья оказалась в изоляции, как «враги народа», или в эвакуации в незнакомом месте? Тут или умирай, или каменей, а как еще выжить?
Идут годы, очень трудные годы, и женщина научается жить без мужа. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик».
Конь в юбке. Баба с яйцами. Назовите как хотите, суть одна. Это человек, который нес-нес непосильную ношу, да и привык. Адаптировался. И по-другому уже просто не умеет.
Многие помнят, наверное, бабушек, которые просто физически не могли сидеть без дела. Уже старенькие совсем, все хлопотали, все таскали сумки, все пытались рубить дрова. Это стало способом справляться с жизнью.
Кстати, многие из них стали настолько стальными – да, вот такая вот звукопись – что прожили очень долго, их и болезни не брали, и старость. И сейчас еще живы, дай им Бог здоровья.
В самом крайнем своем выражении, при самом ужасном стечении событий, такая женщина превращалась в монстра, способного убить своей заботой.
И продолжала быть железной, даже если уже не было такой необходимости, даже если потом снова жила с мужем, и детям ничего не угрожало. Словно зарок выполняла.
Ярчайший образ описан в книге Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом».
А вот что пишет о «Страшной бабе» Екатерина Михайлова («Я у себя одна» книжка называется): «Тусклые волосы, сжатый в ниточку рот…, чугунный шаг… Скупая, подозрительная, беспощадная, бесчувственная.
Она всегда готова попрекнуть куском или отвесить оплеуху: «Не напасешься на вас, паразитов. Ешь, давай!»…. Ни капли молока не выжать из ее сосцов, вся она сухая и жесткая…»
Там еще много очень точного сказано, и если кто не читал эти две книги, то надо обязательно.
Самое страшное в этой патологически измененной женщине – не грубость, и не властность. Самое страшное – любовь. Когда, читая Санаева, понимаешь, что это повесть о любви, о такой вот изуродованной любви, вот когда мороз-то продирает. У меня была подружка в детстве, поздний ребенок матери, подростком пережившей блокаду.
Она рассказывала, как ее кормили, зажав голову между голенями и вливая в рот бульон. Потому что ребенок больше не хотел и не мог, а мать и бабушка считали, что надо. Их так пережитый голод изнутри грыз, что плач живой девочки, родной, любимой, голос этого голода перекрыть не мог.
А другую мою подружку мама брала с собой, когда делала подпольные аборты.
И она показывала маленькой дочке полный крови унитаз со словами: вот, смотри, мужики-то, что они с нами делают. Вот она, женская наша доля. Хотела ли она травмировать дочь? Нет, только уберечь. Это была любовь.
А самое ужасное – что черты «Страшной бабы» носит вся наша система защиты детей до сих пор. Медицина, школа, органы опеки. Главное – чтобы ребенок был «в порядке». Чтобы тело было в безопасности. Душа, чувства, привязанности – не до этого. Спасти любой ценой. Накормить и вылечить. Очень-очень медленно это выветривается, а нам-то в детстве по полной досталось, няньку, которая половой тряпкой по лицу била, кто не спал днем, очень хорошо помню.
Но оставим в стороне крайние случаи. Просто женщина, просто мама. Просто горе. Просто ребенок, выросший с подозрением, что не нужен и нелюбим, хотя это неправда и ради него только и выжила мама и вытерпела все. И он растет, стараясь заслужить любовь, раз она ему не положена даром. Помогает. Ничего не требует. Сам собой занят. За младшими смотрит. Добивается успехов. Очень старается быть полезным. Только полезных любят. Только удобных и правильных. Тех, кто и уроки сам сделает, и пол в доме помоет, и младших уложит, ужин к приходу матери приготовит. Слышали, наверное, не раз такого рода расказы про послевоенное детство? "Нам в голову прийти не могло так с матерью разговаривать!" — это о современной молодежи. Еще бы. Еще бы. Во-первых, у железной женщины и рука тяжелая. А во-вторых — кто ж будет рисковать крохами тепла и близости? Это роскошь, знаете ли, родителям грубить.
Травма пошла на следующий виток.
И вот статья Петрановской.
Как же она хорошо описывает эмоциональный пласт,который впечатался в днк нашего поколения от бабушек и прабабушек, подавивших себя во время великой отечественной войны..
И кто мы сейчас? А мы биороботы, живущие 99% по тем сценария. Почему души вновь и вновь выбирают эти сценарии и ходят как по замкнутому кругу?
Пора из этого выходить....
.......................
Как же она все-таки передается, травма?
Понятно, что можно всегда все объяснить «потоком», «переплетениями», «родовой памятью» и т. д. , и, вполне возможно, что совсем без мистики и не обойдешься, но если попробовать? Взять только самый понятный, чисто семейный аспект, родительско-детские отношения, без политики и идеологии. О них потом как-нибудь.
Живет себе семья. Молодая совсем, только поженились, ждут ребеночка.
Или только родили. А может, даже двоих успели. Любят, счастливы, полны надежд. И тут случается катастрофа.
Маховики истории сдвинулись с места и пошли перемалывать народ.
Чаще всего первыми в жернова попадают мужчины. Революции, войны, репрессии – первый удар по ним.
И вот уже молодая мать осталась одна.
Ее удел – постоянная тревога, непосильный труд (нужно и работать, и ребенка растить), никаких особых радостей. Похоронка, «десять лет без права переписки», или просто долгое отсутствие без вестей, такое, что надежда тает.
Может быть, это и не про мужа, а про брата, отца, других близких.
Каково состояние матери?
Она вынуждена держать себя в руках, она не может толком отдаться горю.
На ней ребенок (дети), и еще много всего. Изнутри раздирает боль, а выразить ее невозможно, плакать нельзя, «раскисать» нельзя.
И она каменеет. Застывает в стоическом напряжении, отключает чувства, живет, стиснув зубы и собрав волю в кулак, делает все на автомате.
Или, того хуже, погружается в скрытую депрессию, ходит, делает, что положено, хотя сама хочет только одного – лечь и умереть.
Ее лицо представляет собой застывшую маску, ее руки тяжелы и не гнутся.
Ей физически больно отвечать на улыбку ребенка, она минимизирует общение с ним, не отвечает на его лепет.
Ребенок проснулся ночью, окликнул ее – а она глухо воет в подушку.
Иногда прорывается гнев. Он подполз или подошел, теребит ее, хочет внимания и ласки, она когда может, отвечает через силу, но иногда вдруг как зарычит: «Да, отстань же». Нет, она не него злится – на судьбу, на свою поломанную жизнь, на того, кто ушел и оставил и больше не поможет.
Только вот ребенок не знает всей подноготной происходящего. Ему не говорят, что случилось (особенно если он мал). Или он даже знает, но понять не может. Единственное объяснение, которое ему в принципе может прийти в голову: мама меня не любит, я ей мешаю, лучше бы меня не было. Его личность не может полноценно формироваться без постоянного эмоционального контакта с матерью, без обмена с ней взглядами, улыбками, звуками, ласками, без того, чтобы читать ее лицо, распознавать оттенки чувств в голосе.
Это необходимо, заложено природой, это главная задача младенчества. А что делать, если у матери на лице депрессивная маска?
Если ее голос однообразно тусклый от горя, или напряжено звенящий от тревоги?
Пока мать рвет жилы, чтобы ребенок элементарно выжил, не умер от голода или болезни, он растет себе, уже травмированный.
Не уверенный, что его любят, не уверенный, что он нужен, с плохо развитой эмпатией.
Даже интеллект нарушается в условиях депривации.
Помните картину «Опять двойка»? Она написана в 51. Главному герою лет 11 на вид. Ребенок войны, травмированный больше, чем старшая сестра, захватившая первые годы нормальной семейной жизни, и младший брат, любимое дитя послевоенной радости – отец живой вернулся. На стене – трофейные часы.
А мальчику трудно учиться.
Конечно, у всех все по-разному. Запас душевных сил у разных женщин разный. Острота горя разная. Характер разный. Хорошо, если у матери есть источники поддержки – семья, друзья, старшие дети. А если нет? Если семья оказалась в изоляции, как «враги народа», или в эвакуации в незнакомом месте? Тут или умирай, или каменей, а как еще выжить?
Идут годы, очень трудные годы, и женщина научается жить без мужа. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик».
Конь в юбке. Баба с яйцами. Назовите как хотите, суть одна. Это человек, который нес-нес непосильную ношу, да и привык. Адаптировался. И по-другому уже просто не умеет.
Многие помнят, наверное, бабушек, которые просто физически не могли сидеть без дела. Уже старенькие совсем, все хлопотали, все таскали сумки, все пытались рубить дрова. Это стало способом справляться с жизнью.
Кстати, многие из них стали настолько стальными – да, вот такая вот звукопись – что прожили очень долго, их и болезни не брали, и старость. И сейчас еще живы, дай им Бог здоровья.
В самом крайнем своем выражении, при самом ужасном стечении событий, такая женщина превращалась в монстра, способного убить своей заботой.
И продолжала быть железной, даже если уже не было такой необходимости, даже если потом снова жила с мужем, и детям ничего не угрожало. Словно зарок выполняла.
Ярчайший образ описан в книге Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом».
А вот что пишет о «Страшной бабе» Екатерина Михайлова («Я у себя одна» книжка называется): «Тусклые волосы, сжатый в ниточку рот…, чугунный шаг… Скупая, подозрительная, беспощадная, бесчувственная.
Она всегда готова попрекнуть куском или отвесить оплеуху: «Не напасешься на вас, паразитов. Ешь, давай!»…. Ни капли молока не выжать из ее сосцов, вся она сухая и жесткая…»
Там еще много очень точного сказано, и если кто не читал эти две книги, то надо обязательно.
Самое страшное в этой патологически измененной женщине – не грубость, и не властность. Самое страшное – любовь. Когда, читая Санаева, понимаешь, что это повесть о любви, о такой вот изуродованной любви, вот когда мороз-то продирает. У меня была подружка в детстве, поздний ребенок матери, подростком пережившей блокаду.
Она рассказывала, как ее кормили, зажав голову между голенями и вливая в рот бульон. Потому что ребенок больше не хотел и не мог, а мать и бабушка считали, что надо. Их так пережитый голод изнутри грыз, что плач живой девочки, родной, любимой, голос этого голода перекрыть не мог.
А другую мою подружку мама брала с собой, когда делала подпольные аборты.
И она показывала маленькой дочке полный крови унитаз со словами: вот, смотри, мужики-то, что они с нами делают. Вот она, женская наша доля. Хотела ли она травмировать дочь? Нет, только уберечь. Это была любовь.
А самое ужасное – что черты «Страшной бабы» носит вся наша система защиты детей до сих пор. Медицина, школа, органы опеки. Главное – чтобы ребенок был «в порядке». Чтобы тело было в безопасности. Душа, чувства, привязанности – не до этого. Спасти любой ценой. Накормить и вылечить. Очень-очень медленно это выветривается, а нам-то в детстве по полной досталось, няньку, которая половой тряпкой по лицу била, кто не спал днем, очень хорошо помню.
Но оставим в стороне крайние случаи. Просто женщина, просто мама. Просто горе. Просто ребенок, выросший с подозрением, что не нужен и нелюбим, хотя это неправда и ради него только и выжила мама и вытерпела все. И он растет, стараясь заслужить любовь, раз она ему не положена даром. Помогает. Ничего не требует. Сам собой занят. За младшими смотрит. Добивается успехов. Очень старается быть полезным. Только полезных любят. Только удобных и правильных. Тех, кто и уроки сам сделает, и пол в доме помоет, и младших уложит, ужин к приходу матери приготовит. Слышали, наверное, не раз такого рода расказы про послевоенное детство? "Нам в голову прийти не могло так с матерью разговаривать!" — это о современной молодежи. Еще бы. Еще бы. Во-первых, у железной женщины и рука тяжелая. А во-вторых — кто ж будет рисковать крохами тепла и близости? Это роскошь, знаете ли, родителям грубить.
Травма пошла на следующий виток.
Now I am very concerned about the subject of the reptilian brain and instincts
And here is the article by Petranovskaya.
How well she describes the emotional layer that was imprinted in the DNA of our generation from grandmothers and great-grandmothers, who suppressed themselves during the great Patriotic war ..
And who are we now? And we are biorobots, living 99% of the scenario. Why do souls choose these scenarios again and again and walk in a vicious circle?
It's time to get out of this ....
.......................
How is it still transmitted, trauma?
It is clear that you can always explain everything with the “flow”, “interweaving”, “tribal memory”, etc., and it is quite possible that you can’t do without mysticism at all, but if you try? Take only the most understandable, purely family aspect, parent-child relationships, without politics and ideology. About them then somehow.
The family lives for itself. Young completely, just married, waiting for the baby.
Or just gave birth. Or maybe even two in time. Love, happy, full of hope. And then a catastrophe happens.
The flywheels of history moved forward and went to grind the people.
Most often, men are the first to fall into the millstones. Revolution, war, repression - the first blow to them.
And now the young mother was left alone.
Her destiny is constant anxiety, overwork (you need to work and raise a child), no special joys. A funeral, “ten years without the right of correspondence,” or simply a long absence without news, such that hope melts away.
Maybe this is not about her husband, but about her brother, father, and other relatives.
What is the condition of the mother?
She is forced to control herself, she cannot really surrender to grief.
On it is a child (children), and much more. The inside is torn apart by pain, but it is impossible to express it, it is impossible to cry, it is impossible to “slacken".
And she's stony. Stiffens in stoic tension, turns off feelings, lives, gritting his teeth and collecting his will into a fist, does everything on the machine.
Or, even worse, plunges into hidden depression, walks around, does what is right, although she herself wants only one thing - to lie down and die.
Her face is a frozen mask, her hands are heavy and do not bend.
It is physically painful for her to respond to the child’s smile, she minimizes communication with him, does not respond to his babble.
The child woke up at night, called to her - and she howled muffledly into the pillow.
Sometimes anger erupts. He crawled or came up, tugs at her, wants attention and affection, when she can, she answers through force, but sometimes she suddenly growls: "Yes, leave me alone." No, she is not angry with him - at fate, at her broken life, at the one who left and left and will no longer help.
Only now the child does not know the whole background of what is happening. He is not told what happened (especially if he is small). Or he even knows, but he cannot understand. The only explanation that could possibly have crossed his mind: my mother doesn’t love me, I disturb her, it would be better if I weren’t. His personality cannot be fully formed without constant emotional contact with his mother, without exchanging glances, smiles, sounds, caresses with her, without reading her face, recognizing the shades of feelings in his voice.
This is necessary, laid down by nature, this is the main task of infancy. But what if the mother has a depressive mask on her face?
If her voice is monotonously dim from grief, or tensely ringing from alarm?
While the mother is tearing the veins so that the child simply survives, does not die of hunger or illness, he grows to himself, already injured.
Not sure that they love him, not sure if he is needed, with poorly developed empathy.
Even intelligence is disturbed in conditions of deprivation.
Remember the picture "Again deuce"? It is written in 51. The protagonist is about 11 years old. A child of war, injured more than his older sister, who captured the first years of normal family life, and his younger brother, the beloved child of post-war joy - his father came back alive. On the wall is a trophy clock.
And it’s hard for a boy to learn.
Of course, everything is different for everyone. The stock of mental strength varies for different women. The severity of grief is different. The nature is different. It is good if the mother has sources of support - family, friends, older children. And if not? If the family was isolated, like "enemies of the people", or evacuated in an unfamiliar place? Here, or die, or stones, but how else to survive?
Years go by, very difficult years, and a woman learns to live without a husband. "I and the horse, I and the bull, I and the woman, and the man."
Horse in a skirt. Baba with eggs. Call it what you want, the essence is one. This is a man who carried an unbearable burden, and is used to it. Adapted. And in a different way it just doesn’t.
Many remember, probably, grandmothers who simply physically could not sit idle. Already old at all, everyone was busy, everyone was carrying bags, everyone was trying to chop wood. It has become a way to cope with life.
By the way, many of them became so steel - yes, such a sound recording - that they lived for a very long time, they did not take their illnesses, or old age. And still alive, God bless them.
In its most extreme expression, at the most terrible set of events, such a woman turned into a monster, capable of killing with her care.
And continued to be iron, even if there was no longer such a need,
And here is the article by Petranovskaya.
How well she describes the emotional layer that was imprinted in the DNA of our generation from grandmothers and great-grandmothers, who suppressed themselves during the great Patriotic war ..
And who are we now? And we are biorobots, living 99% of the scenario. Why do souls choose these scenarios again and again and walk in a vicious circle?
It's time to get out of this ....
.......................
How is it still transmitted, trauma?
It is clear that you can always explain everything with the “flow”, “interweaving”, “tribal memory”, etc., and it is quite possible that you can’t do without mysticism at all, but if you try? Take only the most understandable, purely family aspect, parent-child relationships, without politics and ideology. About them then somehow.
The family lives for itself. Young completely, just married, waiting for the baby.
Or just gave birth. Or maybe even two in time. Love, happy, full of hope. And then a catastrophe happens.
The flywheels of history moved forward and went to grind the people.
Most often, men are the first to fall into the millstones. Revolution, war, repression - the first blow to them.
And now the young mother was left alone.
Her destiny is constant anxiety, overwork (you need to work and raise a child), no special joys. A funeral, “ten years without the right of correspondence,” or simply a long absence without news, such that hope melts away.
Maybe this is not about her husband, but about her brother, father, and other relatives.
What is the condition of the mother?
She is forced to control herself, she cannot really surrender to grief.
On it is a child (children), and much more. The inside is torn apart by pain, but it is impossible to express it, it is impossible to cry, it is impossible to “slacken".
And she's stony. Stiffens in stoic tension, turns off feelings, lives, gritting his teeth and collecting his will into a fist, does everything on the machine.
Or, even worse, plunges into hidden depression, walks around, does what is right, although she herself wants only one thing - to lie down and die.
Her face is a frozen mask, her hands are heavy and do not bend.
It is physically painful for her to respond to the child’s smile, she minimizes communication with him, does not respond to his babble.
The child woke up at night, called to her - and she howled muffledly into the pillow.
Sometimes anger erupts. He crawled or came up, tugs at her, wants attention and affection, when she can, she answers through force, but sometimes she suddenly growls: "Yes, leave me alone." No, she is not angry with him - at fate, at her broken life, at the one who left and left and will no longer help.
Only now the child does not know the whole background of what is happening. He is not told what happened (especially if he is small). Or he even knows, but he cannot understand. The only explanation that could possibly have crossed his mind: my mother doesn’t love me, I disturb her, it would be better if I weren’t. His personality cannot be fully formed without constant emotional contact with his mother, without exchanging glances, smiles, sounds, caresses with her, without reading her face, recognizing the shades of feelings in his voice.
This is necessary, laid down by nature, this is the main task of infancy. But what if the mother has a depressive mask on her face?
If her voice is monotonously dim from grief, or tensely ringing from alarm?
While the mother is tearing the veins so that the child simply survives, does not die of hunger or illness, he grows to himself, already injured.
Not sure that they love him, not sure if he is needed, with poorly developed empathy.
Even intelligence is disturbed in conditions of deprivation.
Remember the picture "Again deuce"? It is written in 51. The protagonist is about 11 years old. A child of war, injured more than his older sister, who captured the first years of normal family life, and his younger brother, the beloved child of post-war joy - his father came back alive. On the wall is a trophy clock.
And it’s hard for a boy to learn.
Of course, everything is different for everyone. The stock of mental strength varies for different women. The severity of grief is different. The nature is different. It is good if the mother has sources of support - family, friends, older children. And if not? If the family was isolated, like "enemies of the people", or evacuated in an unfamiliar place? Here, or die, or stones, but how else to survive?
Years go by, very difficult years, and a woman learns to live without a husband. "I and the horse, I and the bull, I and the woman, and the man."
Horse in a skirt. Baba with eggs. Call it what you want, the essence is one. This is a man who carried an unbearable burden, and is used to it. Adapted. And in a different way it just doesn’t.
Many remember, probably, grandmothers who simply physically could not sit idle. Already old at all, everyone was busy, everyone was carrying bags, everyone was trying to chop wood. It has become a way to cope with life.
By the way, many of them became so steel - yes, such a sound recording - that they lived for a very long time, they did not take their illnesses, or old age. And still alive, God bless them.
In its most extreme expression, at the most terrible set of events, such a woman turned into a monster, capable of killing with her care.
And continued to be iron, even if there was no longer such a need,
У записи 12 лайков,
1 репостов,
460 просмотров.
1 репостов,
460 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Любовь Першина
