Вера Полозкова
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически;
его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его;
его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»;
она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод.
А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота
– остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически;
его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его;
его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»;
она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод.
А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота
– остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
Vera Polozkova
He laughs terribly easily, says, is drunk, teases; in him a man is not yet found;
she looks into his eyelashes - almost a tigress hugging a cub.
He is handsome, funny, his eyes are pistachio; always silent, always lyrical;
he wants it so that it even slightly nauseates; there is sharp electricity in the fingers.
He is a little alien; his gaze is sapphire, like that of Wilde in that tale; his pompous speech;
he is drawn to film, to photograph - well, immortal, immortalize.
He’s nobody’s and everyone’s - they clatter their teeth, they hang around his neck, not holding back a sob.
She burns in herself this childhood, this fucking thirst for full possession, and she is jealous - unreasonably, but desperately.
Even more, realizing his lack of rights.
They walk together; outskirts; run wild; silence, hot summer afternoon, grunts of gravel.
She would only have to go with him, listen to him pitch, watch him, “here I hide - you will not find me”;
she is older than him and also almost beautiful. Only hopeless.
She reads something to him, a little mannered; the sun smears condensed milk with flares of two of their ovals.
She sobs - I'm sorry, something is nervous. Replaced.
I was waiting for you, she says, I knew how you look, how you laugh, how you throw a strand from your forehead;
I have everything for you that love is a miscarriage, I already thought - everything, I can’t stand it, fate.
Beginning - and in a month I will wake up and howl - from the inside it whips like black hot iodine.
And here, look, - the living was born. Squinting. Smiles. Finds out.
He nods; he is both sad and exhausting; rubs her nose on her shoulder, hugs, fins.
He probably doesn’t love her, since January, too - but weary the guilty tenderness of a high school student.
She will soon disappear; both agreed on the impasse; "I'm random and stranger to you."
He guides her, helps her carry the suitcase; she squeezes him in his arms, leaving.
And some kind of conductor or cleaner, looking at how she froze Lot's wife
- He stops, giggles quietly, wrinkles tiredly - and until the evening he will toil for some reason.
He laughs terribly easily, says, is drunk, teases; in him a man is not yet found;
she looks into his eyelashes - almost a tigress hugging a cub.
He is handsome, funny, his eyes are pistachio; always silent, always lyrical;
he wants it so that it even slightly nauseates; there is sharp electricity in the fingers.
He is a little alien; his gaze is sapphire, like that of Wilde in that tale; his pompous speech;
he is drawn to film, to photograph - well, immortal, immortalize.
He’s nobody’s and everyone’s - they clatter their teeth, they hang around his neck, not holding back a sob.
She burns in herself this childhood, this fucking thirst for full possession, and she is jealous - unreasonably, but desperately.
Even more, realizing his lack of rights.
They walk together; outskirts; run wild; silence, hot summer afternoon, grunts of gravel.
She would only have to go with him, listen to him pitch, watch him, “here I hide - you will not find me”;
she is older than him and also almost beautiful. Only hopeless.
She reads something to him, a little mannered; the sun smears condensed milk with flares of two of their ovals.
She sobs - I'm sorry, something is nervous. Replaced.
I was waiting for you, she says, I knew how you look, how you laugh, how you throw a strand from your forehead;
I have everything for you that love is a miscarriage, I already thought - everything, I can’t stand it, fate.
Beginning - and in a month I will wake up and howl - from the inside it whips like black hot iodine.
And here, look, - the living was born. Squinting. Smiles. Finds out.
He nods; he is both sad and exhausting; rubs her nose on her shoulder, hugs, fins.
He probably doesn’t love her, since January, too - but weary the guilty tenderness of a high school student.
She will soon disappear; both agreed on the impasse; "I'm random and stranger to you."
He guides her, helps her carry the suitcase; she squeezes him in his arms, leaving.
And some kind of conductor or cleaner, looking at how she froze Lot's wife
- He stops, giggles quietly, wrinkles tiredly - and until the evening he will toil for some reason.
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Александра Котельникова
