Не то, чтоб Питер просит пить,
Но требует дождя от неба,
Смывая всех людей, как небыль
Воздушной и речной воды.
С Почтовой выйдя на Неву,
Так, словно жизнь получишь снова
Увидишь этот строй суровый
Дождливых прочерков судьбы.
И, помня, что на девяносто
Весь, будто кофе, растворим -
Ты вдоль земли окончишь плыть
Сбежав, по капле с перекрестка.
ГУБЕРНИЯ ПЕТЕРБУРГА
ВЕНОК НЕСОНЕТОВ
«Поручаю себя правде Божией и прошу поля.»
Формула судебного поединка
Ветер. Вьюга. В Петер-
бурге. Все надежно. Все казенно.
Среди бурых и зеленых
зданий – бронза Командора.
Свищет маятник в соборе,
Виснет с кружева Сибирь,
И под площадью болото
Через камень тянет вниз.
Площадь из спины прохожих
Прорастает, стонет, вязнет,
Лужа с лужей обнимаются,
Что ни день то сохнет дождик,
Это - третий Рим холодный,
Это - Тибр течет проспектом
Между монументов в тине,
Мимо слуг Адмиралтейства.
Третий Рим слегка голштинит
Департаментом, Кунстклеткой,
Где орел и тот двоится,
Дабы лучше цапнуть решку.
Каждый Цезарь тут – вприпрыжку,
Каждый третий Цезарь – лишний,
Вместо чучел с них лишь бюсты,
Достояние искусства.
Это царство циркуляра,
Крепость выглядит как шпиль,
У оград припоминаешь
Готовальню и латынь.
Местный Дон-Жуан не женщин
Соблазняет, а эпоху,
Тут нет зрелищ вслед за хлебом
Ибо зрелищ было много
Это танец без начала,
Петр не город, а натурщик –
В мастерской для Фальконета,
Ромула изображает
Вот он скачет на волчице,
Вот он ищет Дон-Жуана,
И на ужин этот город
Каждый вечер приглашает.
Вечер белого болота,
Император первой скрипкой
И мазурка расплывется
Над губернией публичной.
2
Снежный сфинкс, - ты на скифской земле изнемог,
В чешуе своих зимних дворцов и аллей,
Белой ночи крыло размахни над Невой
И по-птичьи лети над судьбою моей.
Если Петр обрекаем по водам ходить,
Хоть камням полагается дна достигать,
То, - в созвучии с именем, город в архив,
До рассвета, меня может трижды предать.
Мне с тобой, как Ван Гогу - тужить без ушей
От татарской уздени и новой резни,
Петербург, - я своих загоню лошадей
Только мне далеко от тебя не уйти.
И, застыв на скаку, словно Аничков мост,
Зачарованно имя твое говорю,
Петербург, Петербург, как второй Камелот,
Я петитом живу к твоему словарю.
И Кунсткамеры дикой зеленый шартрез,
И ростральных колонн две свечи в голове,
И играющий твой боевой полонез,
Полудневный стрелок Петропавловских стен...
Петербург, – может быть, ты устал каменеть,
Шириною точеных своих площадей
И надменное уху понятие твердь,
Размывает обильно по невской воде?
Размываются долгою невской водой –
Облака, тротуары, сады, горизонт,
Из оград лишь Горгоны змеистой главой
Сохраняют шершавый гранит берегов.
Петербург, – я плыву по твоей мостовой,
Исчезаю сквозь улицы и номера –
Сколько было имен, проживавших с тобой,
И какие хранились в тебе имена!
Петербург, СПБ, золоченый ковчег
Позапрошлых заветов и новых штыков,
Где спускается к Лавре текучий проспект,
Словно жизнь, как карета, летит по прямой.
Уплывай, широко разнося острова,
И спаси своих тонущих веком детей!
Пусть наследует Ною недавний Мазай,
Каждой твари, на борт, набирая себе.
Уплывай, парусиной соборов шипя,
С такелажем полиции и ямщиков
Пусть сверкает с небес на груди корабля
Ангел Санкт-Петербурга с Голгофским крестом!
3
Я умру, Петербург, за упругое имя твое,
За протертый цензурой синтаксис.
За судьбу. За неверный к зиме гололед
Рубежей тридесятого царства.
Я вернусь. Я умру. Я прощальную песню пою.
Никому не известно, что будет отпето в конце.
Я сейчас, словно дата, иду к твоему декабрю,
И меня проживут, как любой календарь на земле...
Что ж ты заводишь песню военну,
Флейте подобно, ветхий снегирь?
Нет Императора и во вселенной
Нет уже этой страны.
Как возникает пропажа такая,
Может быть, кто-то ответит, спустя:
Вера и верность, польза и слава, –
Все, что на лентах несли ордена,
Все, что держали они на девизах,
Не избежало исчезнуть от них -
Или по рекам времен уносимым,
Можно пытаться хоть что-то хранить?
Дней Александровых млело начало,
И, распуская два белых крыла,
Жизнь, как высокая птица, летала,
Словно надежду с высот стерегла.
Скрытны, как бритва, глаза Робеспьера,
Щупают, чуют, идут по следам,
Век конституций, застывшей химерой,
Ищет тебя с козырька Нотр-Дам.
О, Петербургу, казалось далече,
До Гильотена и прочих искусств,
Только декабрьским бисером мечет
Снег свои зерна, как карты в игру.
Только дворцовых рядов колоннады
Стройно уходят во мглу перспектив,
И одиноко не гаснет лампада
Возле иконы российских святых.
В этих домах танцевали и пели
От белобрысой зари до зари,
На молодых генералов смотрели,
Тех, кто со шпагой ходил на балы.
Детство, как кружево дней термидора,
Между войной и пожаром Москвы.
Детство, картавое, как гувернеры,
Жертвы террора чужой стороны.
Ночь. Вдоль нее фонари одиноко
Звезд, заменяя движенье, горят.
Около сердца задвижется город
Сыростью улиц вливая свой яд.
Вновь выходя на Сенатскую площадь,
Скажешь теперь не «ужо!», а «доколе?»,
Словно проколет часы твои тощий
Шпиль, как секундная стрелка, знакомый.
Вновь выходя на Сенатскую площадь,
Сводным полком попадающих в хроники –
Вид Петропавловской крепости зодчий
Предполагал, как фронтиспис к истории.
Вновь выходя, а оттуда навстречу,
С ветром предчувствия узости камер,
Бунт, расправляющий саженью плечи
И отсекающий голову напрочь.
В чреве Бастилий не ставят собора,
Этим равняя людскую судьбу,
Царь, умирая, - вперед заключенных,
Тяжко, навечно уходит в тюрьму.
И равелин, как бессмысленность схватки,
Тщетность и суеты, суть бытия,
Как примечание к Екклесиасту
Или периоды Карамзина.
Ангел над городом скорбно таится,
Прячет печально седое лицо,
Если бы знать, что могло получиться,
Если бы знать, что случиться должно!..
Русской дуэли придирчивый кодекс
Предполагает кровавый исход,
И получающий вызов приходит
В должные сроки на место свое.
Вновь выходя на Сенатскую площадь,
Вдруг и получится этот авось,
Вдруг повторенье изменит источник
И переделает время насквозь.
Вновь выходя, повторяющим строчку,
Взгляд - по слогам, как нога по брусчатке,
И, если действие может быть ложным,
То и в строке могут быть опечатки.
Я поклонюсь с этой площади белой
Тем, кто навечно стоит с ней в строю
И, как положено, для человека,
Сгину с поклоном в кромешную тьму…
Но требует дождя от неба,
Смывая всех людей, как небыль
Воздушной и речной воды.
С Почтовой выйдя на Неву,
Так, словно жизнь получишь снова
Увидишь этот строй суровый
Дождливых прочерков судьбы.
И, помня, что на девяносто
Весь, будто кофе, растворим -
Ты вдоль земли окончишь плыть
Сбежав, по капле с перекрестка.
ГУБЕРНИЯ ПЕТЕРБУРГА
ВЕНОК НЕСОНЕТОВ
«Поручаю себя правде Божией и прошу поля.»
Формула судебного поединка
Ветер. Вьюга. В Петер-
бурге. Все надежно. Все казенно.
Среди бурых и зеленых
зданий – бронза Командора.
Свищет маятник в соборе,
Виснет с кружева Сибирь,
И под площадью болото
Через камень тянет вниз.
Площадь из спины прохожих
Прорастает, стонет, вязнет,
Лужа с лужей обнимаются,
Что ни день то сохнет дождик,
Это - третий Рим холодный,
Это - Тибр течет проспектом
Между монументов в тине,
Мимо слуг Адмиралтейства.
Третий Рим слегка голштинит
Департаментом, Кунстклеткой,
Где орел и тот двоится,
Дабы лучше цапнуть решку.
Каждый Цезарь тут – вприпрыжку,
Каждый третий Цезарь – лишний,
Вместо чучел с них лишь бюсты,
Достояние искусства.
Это царство циркуляра,
Крепость выглядит как шпиль,
У оград припоминаешь
Готовальню и латынь.
Местный Дон-Жуан не женщин
Соблазняет, а эпоху,
Тут нет зрелищ вслед за хлебом
Ибо зрелищ было много
Это танец без начала,
Петр не город, а натурщик –
В мастерской для Фальконета,
Ромула изображает
Вот он скачет на волчице,
Вот он ищет Дон-Жуана,
И на ужин этот город
Каждый вечер приглашает.
Вечер белого болота,
Император первой скрипкой
И мазурка расплывется
Над губернией публичной.
2
Снежный сфинкс, - ты на скифской земле изнемог,
В чешуе своих зимних дворцов и аллей,
Белой ночи крыло размахни над Невой
И по-птичьи лети над судьбою моей.
Если Петр обрекаем по водам ходить,
Хоть камням полагается дна достигать,
То, - в созвучии с именем, город в архив,
До рассвета, меня может трижды предать.
Мне с тобой, как Ван Гогу - тужить без ушей
От татарской уздени и новой резни,
Петербург, - я своих загоню лошадей
Только мне далеко от тебя не уйти.
И, застыв на скаку, словно Аничков мост,
Зачарованно имя твое говорю,
Петербург, Петербург, как второй Камелот,
Я петитом живу к твоему словарю.
И Кунсткамеры дикой зеленый шартрез,
И ростральных колонн две свечи в голове,
И играющий твой боевой полонез,
Полудневный стрелок Петропавловских стен...
Петербург, – может быть, ты устал каменеть,
Шириною точеных своих площадей
И надменное уху понятие твердь,
Размывает обильно по невской воде?
Размываются долгою невской водой –
Облака, тротуары, сады, горизонт,
Из оград лишь Горгоны змеистой главой
Сохраняют шершавый гранит берегов.
Петербург, – я плыву по твоей мостовой,
Исчезаю сквозь улицы и номера –
Сколько было имен, проживавших с тобой,
И какие хранились в тебе имена!
Петербург, СПБ, золоченый ковчег
Позапрошлых заветов и новых штыков,
Где спускается к Лавре текучий проспект,
Словно жизнь, как карета, летит по прямой.
Уплывай, широко разнося острова,
И спаси своих тонущих веком детей!
Пусть наследует Ною недавний Мазай,
Каждой твари, на борт, набирая себе.
Уплывай, парусиной соборов шипя,
С такелажем полиции и ямщиков
Пусть сверкает с небес на груди корабля
Ангел Санкт-Петербурга с Голгофским крестом!
3
Я умру, Петербург, за упругое имя твое,
За протертый цензурой синтаксис.
За судьбу. За неверный к зиме гололед
Рубежей тридесятого царства.
Я вернусь. Я умру. Я прощальную песню пою.
Никому не известно, что будет отпето в конце.
Я сейчас, словно дата, иду к твоему декабрю,
И меня проживут, как любой календарь на земле...
Что ж ты заводишь песню военну,
Флейте подобно, ветхий снегирь?
Нет Императора и во вселенной
Нет уже этой страны.
Как возникает пропажа такая,
Может быть, кто-то ответит, спустя:
Вера и верность, польза и слава, –
Все, что на лентах несли ордена,
Все, что держали они на девизах,
Не избежало исчезнуть от них -
Или по рекам времен уносимым,
Можно пытаться хоть что-то хранить?
Дней Александровых млело начало,
И, распуская два белых крыла,
Жизнь, как высокая птица, летала,
Словно надежду с высот стерегла.
Скрытны, как бритва, глаза Робеспьера,
Щупают, чуют, идут по следам,
Век конституций, застывшей химерой,
Ищет тебя с козырька Нотр-Дам.
О, Петербургу, казалось далече,
До Гильотена и прочих искусств,
Только декабрьским бисером мечет
Снег свои зерна, как карты в игру.
Только дворцовых рядов колоннады
Стройно уходят во мглу перспектив,
И одиноко не гаснет лампада
Возле иконы российских святых.
В этих домах танцевали и пели
От белобрысой зари до зари,
На молодых генералов смотрели,
Тех, кто со шпагой ходил на балы.
Детство, как кружево дней термидора,
Между войной и пожаром Москвы.
Детство, картавое, как гувернеры,
Жертвы террора чужой стороны.
Ночь. Вдоль нее фонари одиноко
Звезд, заменяя движенье, горят.
Около сердца задвижется город
Сыростью улиц вливая свой яд.
Вновь выходя на Сенатскую площадь,
Скажешь теперь не «ужо!», а «доколе?»,
Словно проколет часы твои тощий
Шпиль, как секундная стрелка, знакомый.
Вновь выходя на Сенатскую площадь,
Сводным полком попадающих в хроники –
Вид Петропавловской крепости зодчий
Предполагал, как фронтиспис к истории.
Вновь выходя, а оттуда навстречу,
С ветром предчувствия узости камер,
Бунт, расправляющий саженью плечи
И отсекающий голову напрочь.
В чреве Бастилий не ставят собора,
Этим равняя людскую судьбу,
Царь, умирая, - вперед заключенных,
Тяжко, навечно уходит в тюрьму.
И равелин, как бессмысленность схватки,
Тщетность и суеты, суть бытия,
Как примечание к Екклесиасту
Или периоды Карамзина.
Ангел над городом скорбно таится,
Прячет печально седое лицо,
Если бы знать, что могло получиться,
Если бы знать, что случиться должно!..
Русской дуэли придирчивый кодекс
Предполагает кровавый исход,
И получающий вызов приходит
В должные сроки на место свое.
Вновь выходя на Сенатскую площадь,
Вдруг и получится этот авось,
Вдруг повторенье изменит источник
И переделает время насквозь.
Вновь выходя, повторяющим строчку,
Взгляд - по слогам, как нога по брусчатке,
И, если действие может быть ложным,
То и в строке могут быть опечатки.
Я поклонюсь с этой площади белой
Тем, кто навечно стоит с ней в строю
И, как положено, для человека,
Сгину с поклоном в кромешную тьму…
Not that Peter asks for a drink,
But it requires rain from the sky
Flushing all people away like no fiction
Air and river water.
From the Postal going to the Neva,
As if you get life again
You will see this system is harsh
Rainy dash of fate.
And remembering that at ninety
All, like coffee, soluble -
You finish swimming along the earth
Having escaped, drop by drop from the intersection.
GOVERNMENT OF PETERSBURG
Wreath of Nonsonets
“I entrust myself to the truth of God and ask the fields.”
Formula of judicial duel
Wind. Winter storm. In Peter
burger. Everything is reliable. Everything is breech.
Among the brown and green
buildings - bronze of the Commander.
The pendulum in the cathedral
Siberia hangs from lace,
And under the swamp area
Through a stone pulls down.
Square from the back of passers-by
Sprouts, groans, gets stuck,
Puddle with a puddle hug
Every day the rain dries
This is the third Rome cold
This is the Tiber Flowing Avenue
Between the monuments in the mud
Past the servants of the Admiralty.
Third Rome slightly holstein
Department, Kunstkletkoy,
Where the eagle doubles
In order to better grab the tails.
Every Caesar here is skipping,
Every third Caesar is superfluous,
Instead of stuffed with them, only busts,
The asset of art.
This is the kingdom of circular
The fortress looks like a spire,
Do you recall the fence
To the workshop and Latin.
Local Don Juan Not Women
Seduces as an era,
There are no spectacles after bread
For there were many spectacles
This is a dance without a start
Peter is not a city, but a sitter -
In the workshop for Falconet,
Romulus depicts
Here he rides a she-wolf
Here he is looking for Don Juan,
And for dinner this city
Every evening invites.
Evening of the White Swamp
Emperor first violin
And the mazurka will blur
Over the province of public.
2
Snow Sphinx - you are exhausted on Scythian land,
In the scales of their winter palaces and alleys,
White night wing swing over the Neva
And fly like a bird over my fate.
If Peter is doomed to walk on the waters,
Though the stones are supposed to reach the bottom,
That, - in tune with the name, the city in the archive,
Until dawn, I can be betrayed three times.
Me and you, like Van Gogh - push without ears
From the Tatar Uzden and the new massacre,
Petersburg - I will drive my horses
Only I can’t get far from you.
And, frozen to the gallop, like Anichkov bridge,
I'm spellbound by your name,
Petersburg, Petersburg, as the second Camelot,
I live in petit to your dictionary.
And the Kunstkamera is a wild green chartreuse,
And rostral columns two candles in the head,
And playing your battle polonaise
Half-day shooter of the Peter and Paul walls ...
Petersburg, - maybe you’re tired of stony,
The width of their chiseled areas
And the arrogant ear the concept of firmness,
Washes abundantly on the Neva water?
Blurred by long Neva water -
Clouds, sidewalks, gardens, horizon,
Of the fences, only the Gorgons are serpentine
Keep the rough granite of the coast.
Petersburg, - I’m sailing along your pavement,
I disappear through the streets and rooms -
How many names lived with you
And what names were kept in you!
Petersburg, St. Petersburg, gilded ark
The last year covenants and new bayonets,
Where the flowing avenue goes down to the Lavra,
As if life, like a carriage, flies in a straight line.
Sail away, spreading the islands wide
And save your sinking children!
May Noah inherit recent Mazai,
Each creature aboard, gaining itself.
Swim away, hissing the canvas of the cathedrals,
Rigging police and coachmen
Let it sparkle from heaven on the chest of the ship
Angel of St. Petersburg with the Calvary Cross!
3
I will die, Petersburg, for your resilient name,
For censored syntax.
For fate. For the ice that is wrong for winter
Frontiers of the thirtieth kingdom.
I'll be back. I will die. I sing a farewell song.
No one knows what will be sung in the end.
I am now, like a date, going to your December,
And they will live me like any calendar on earth ...
Why are you starting a song for war
Flute like a decrepit bullfinch?
There is no Emperor in the universe
There is no longer this country.
How is such a loss
Maybe someone will answer later:
Faith and fidelity, benefit and glory, -
Everything on the ribbons carried orders
All that they kept on their slogans
It did not escape to disappear from them -
Or along the rivers of times taken away,
Can I try to store at least something?
The days of Alexandrov were beginning to fade,
And, spreading two white wings,
Life flew like a tall bird
Like hope from the heights guarded.
Robespierre’s eyes are secretive like a razor,
Feel, smell, follow the tracks
The century of constitutions, frozen chimera
Looking for you from the peak of Notre Dame.
Oh, Petersburg seemed farther
To Guillotin and other arts,
Only december beads mosques
Snow your grains like cards in a game.
Only the palace rows of the colonnade
Slim fit into the darkness of prospects,
And the lamp does not go out lonely
Near the icon of Russian saints.
In these houses they danced and sang
From the blond dawn to dawn
They looked at the young generals
Those with a sword went to balls.
Childhood, like lace days of a thermidor,
Between the war and the fire of Moscow.
Childhood burry like tutors
Victims of terror from a stranger.
Night. Along her lights lonely
Stars, replacing the movement, burn.
Near the heart the city moves
The dampness of the streets pouring in its poison.
Re-entering the Senate Square,
You’ll say now, not “already!” But “how long?”
Like piercing your skinny watch
Spire, like a second hand, familiar.
Coming back to Senatsk
But it requires rain from the sky
Flushing all people away like no fiction
Air and river water.
From the Postal going to the Neva,
As if you get life again
You will see this system is harsh
Rainy dash of fate.
And remembering that at ninety
All, like coffee, soluble -
You finish swimming along the earth
Having escaped, drop by drop from the intersection.
GOVERNMENT OF PETERSBURG
Wreath of Nonsonets
“I entrust myself to the truth of God and ask the fields.”
Formula of judicial duel
Wind. Winter storm. In Peter
burger. Everything is reliable. Everything is breech.
Among the brown and green
buildings - bronze of the Commander.
The pendulum in the cathedral
Siberia hangs from lace,
And under the swamp area
Through a stone pulls down.
Square from the back of passers-by
Sprouts, groans, gets stuck,
Puddle with a puddle hug
Every day the rain dries
This is the third Rome cold
This is the Tiber Flowing Avenue
Between the monuments in the mud
Past the servants of the Admiralty.
Third Rome slightly holstein
Department, Kunstkletkoy,
Where the eagle doubles
In order to better grab the tails.
Every Caesar here is skipping,
Every third Caesar is superfluous,
Instead of stuffed with them, only busts,
The asset of art.
This is the kingdom of circular
The fortress looks like a spire,
Do you recall the fence
To the workshop and Latin.
Local Don Juan Not Women
Seduces as an era,
There are no spectacles after bread
For there were many spectacles
This is a dance without a start
Peter is not a city, but a sitter -
In the workshop for Falconet,
Romulus depicts
Here he rides a she-wolf
Here he is looking for Don Juan,
And for dinner this city
Every evening invites.
Evening of the White Swamp
Emperor first violin
And the mazurka will blur
Over the province of public.
2
Snow Sphinx - you are exhausted on Scythian land,
In the scales of their winter palaces and alleys,
White night wing swing over the Neva
And fly like a bird over my fate.
If Peter is doomed to walk on the waters,
Though the stones are supposed to reach the bottom,
That, - in tune with the name, the city in the archive,
Until dawn, I can be betrayed three times.
Me and you, like Van Gogh - push without ears
From the Tatar Uzden and the new massacre,
Petersburg - I will drive my horses
Only I can’t get far from you.
And, frozen to the gallop, like Anichkov bridge,
I'm spellbound by your name,
Petersburg, Petersburg, as the second Camelot,
I live in petit to your dictionary.
And the Kunstkamera is a wild green chartreuse,
And rostral columns two candles in the head,
And playing your battle polonaise
Half-day shooter of the Peter and Paul walls ...
Petersburg, - maybe you’re tired of stony,
The width of their chiseled areas
And the arrogant ear the concept of firmness,
Washes abundantly on the Neva water?
Blurred by long Neva water -
Clouds, sidewalks, gardens, horizon,
Of the fences, only the Gorgons are serpentine
Keep the rough granite of the coast.
Petersburg, - I’m sailing along your pavement,
I disappear through the streets and rooms -
How many names lived with you
And what names were kept in you!
Petersburg, St. Petersburg, gilded ark
The last year covenants and new bayonets,
Where the flowing avenue goes down to the Lavra,
As if life, like a carriage, flies in a straight line.
Sail away, spreading the islands wide
And save your sinking children!
May Noah inherit recent Mazai,
Each creature aboard, gaining itself.
Swim away, hissing the canvas of the cathedrals,
Rigging police and coachmen
Let it sparkle from heaven on the chest of the ship
Angel of St. Petersburg with the Calvary Cross!
3
I will die, Petersburg, for your resilient name,
For censored syntax.
For fate. For the ice that is wrong for winter
Frontiers of the thirtieth kingdom.
I'll be back. I will die. I sing a farewell song.
No one knows what will be sung in the end.
I am now, like a date, going to your December,
And they will live me like any calendar on earth ...
Why are you starting a song for war
Flute like a decrepit bullfinch?
There is no Emperor in the universe
There is no longer this country.
How is such a loss
Maybe someone will answer later:
Faith and fidelity, benefit and glory, -
Everything on the ribbons carried orders
All that they kept on their slogans
It did not escape to disappear from them -
Or along the rivers of times taken away,
Can I try to store at least something?
The days of Alexandrov were beginning to fade,
And, spreading two white wings,
Life flew like a tall bird
Like hope from the heights guarded.
Robespierre’s eyes are secretive like a razor,
Feel, smell, follow the tracks
The century of constitutions, frozen chimera
Looking for you from the peak of Notre Dame.
Oh, Petersburg seemed farther
To Guillotin and other arts,
Only december beads mosques
Snow your grains like cards in a game.
Only the palace rows of the colonnade
Slim fit into the darkness of prospects,
And the lamp does not go out lonely
Near the icon of Russian saints.
In these houses they danced and sang
From the blond dawn to dawn
They looked at the young generals
Those with a sword went to balls.
Childhood, like lace days of a thermidor,
Between the war and the fire of Moscow.
Childhood burry like tutors
Victims of terror from a stranger.
Night. Along her lights lonely
Stars, replacing the movement, burn.
Near the heart the city moves
The dampness of the streets pouring in its poison.
Re-entering the Senate Square,
You’ll say now, not “already!” But “how long?”
Like piercing your skinny watch
Spire, like a second hand, familiar.
Coming back to Senatsk
У записи 5 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Александр Ермошкин
