***
она сидела на широком подоконнике, голая, в темноте. перед ней была набережная робеспьера и белая ночь. я видел только силуэт - две темные ноги. тело сливалось с рамой, надо предполагать обшарпанной, как и весь тот дом. в парадной тоже было темно, лампочки то ли выбили, то ли выкрутили, всё равно. девки боялись заходить в неё, возвращались домой парами, светили телефоном.
- там эти сфинксы шемякинские, страшные такие. не могу смотреть.
ее голос обладал странным свойством, был одновременно противным и притягательным, как бутылка балтики семерки.
- у тебя дебильные метафоры
- ты это мужу своему говори
- у меня нет мужа
Муж у нее точно был. До его появления наши отношения носили приятный половой характер, а теперь утратили то измерение. Мы как-то вяло и таинственно дружили, такими, например, бестолковыми ночами и разговорами.
- ладно, у меня есть муж. но он человек нормальный, стихов не пишет, метафорами не пользуется.
- а чем пользуется?
- осязаемыми субстанциями: дезодорантом, презервативами, мной.
- кошмар
Она спрыгнула с подоконника, что-то уронила, спросила, что делать будем
-может на фонтанку пойдем, уток покормим? я купила три нарезных батона. но только, чур, уток кормим, а чаек этих жирных гоним. не люблю их
- ну пойдем, а я тебе стихи новые почитаю?
- это обязательно?
- ну типа того.
часом позже мы смотрели как пестрые утки дерутся за куски батона, наглых чаек прогнать не удалось. один батон отдали туристам, вроде немцам, радовались как дети. они щелкали фотоаппаратом, и даже нас сняли - бледных на фоне летнего сада, так странно думать, что теперь где-то есть такая фотография, а мы ее никогда не увидим.
- я тебе вот, что скажу. Всё, что нам надо, мы увидим. А стихи твои, знаешь что, ты молодец. Лучше быть плохим поэтом, чем хорошим директором завода.
- свечного заводика
- почему свечного?
- не почему. просто свечного.
- да какого угодно.
Муж у нас, как несложно догадаться, директор завода.
- слушай, а я тебе тогда зачем?
- низачем
- тогда я уйду
- ну уйди
И я ушел. По улице пестеля, мимо пантелеймона, по литейному, по загородному, по московскому. Много пил тогда, почему-то херес. Через девять часов пришло сообщение “Почитай стихи Лимонова. Ранние. И много не пей”
Прошло лет двенадцать, я снова приехал в питер. Дом её гебешный снесли, набережную переименовали в Воскресенскую. Вот и впрямь, не найти того, что ищем. Номер старый отвечал металлической песней о несуществуещем абоненте. Начал придумывать, во что она превратилась. Наверняка растолстела, детей родила. Грудь обвисла, живот подернут растяжками. В моей фантазии даже ноги ее укоротились. погрузнели. А голос остался просто противным.
Зашел в какой-то бар, больше похожий на берлинский. Я помню Питер нищим, голодным, балабановским. А нынешний - холеный и сытый, непонятно, правда, чем, удивлял. Выпил коктейль “свободная ингрия” - ишь ты, водка с брусникой и крошкой льда. У однокурсника узнал её телефон, набрал.
- в хрониках? сейчас приду.
пришла и правда быстро, оказалось живет за поворотом, на маяковского. фантазировал я напрасно - выглядит, как будто не рожала.
- ты стало быть теперь художник. понятно. я твою жену нашла в фейсбуке, это объяснимо, чтобы понять такую красоту, надо видеть как художник, но лучше бы ты стихи всё-таки писал.
слово “такую” оня тянет и связки скрипят как потертое седло под михаилом боярским. надо признать, скрипят по-прежнему, притягательно. А метафоры у меня остались такими же дебильными.
- это почему? стихи, в отличие от картин, не продашь.
- вот именно поэтому
постояли молча. она курила, пуская дым кольцами, улыбалась.
- ну я пойду?
- ну пойди.
Она ушла, а я снова пил, гулял, потом уже бродил в ночи, из бара в бар, казалось, они бесконечны, неотличимы друг от друга. в одном из них - его держала немка по имени Анна, и как выяснилось, она же стояла за диджейкой, к стене были приколоты фотографии, выцветшие до белил. И мне в пьяном тумане казалось, что на каждой фотографии стоим мы, молодые и бледные на фоне летнего сада. Я присмотрелся, и на одной из них, и правда, были мы.
она сидела на широком подоконнике, голая, в темноте. перед ней была набережная робеспьера и белая ночь. я видел только силуэт - две темные ноги. тело сливалось с рамой, надо предполагать обшарпанной, как и весь тот дом. в парадной тоже было темно, лампочки то ли выбили, то ли выкрутили, всё равно. девки боялись заходить в неё, возвращались домой парами, светили телефоном.
- там эти сфинксы шемякинские, страшные такие. не могу смотреть.
ее голос обладал странным свойством, был одновременно противным и притягательным, как бутылка балтики семерки.
- у тебя дебильные метафоры
- ты это мужу своему говори
- у меня нет мужа
Муж у нее точно был. До его появления наши отношения носили приятный половой характер, а теперь утратили то измерение. Мы как-то вяло и таинственно дружили, такими, например, бестолковыми ночами и разговорами.
- ладно, у меня есть муж. но он человек нормальный, стихов не пишет, метафорами не пользуется.
- а чем пользуется?
- осязаемыми субстанциями: дезодорантом, презервативами, мной.
- кошмар
Она спрыгнула с подоконника, что-то уронила, спросила, что делать будем
-может на фонтанку пойдем, уток покормим? я купила три нарезных батона. но только, чур, уток кормим, а чаек этих жирных гоним. не люблю их
- ну пойдем, а я тебе стихи новые почитаю?
- это обязательно?
- ну типа того.
часом позже мы смотрели как пестрые утки дерутся за куски батона, наглых чаек прогнать не удалось. один батон отдали туристам, вроде немцам, радовались как дети. они щелкали фотоаппаратом, и даже нас сняли - бледных на фоне летнего сада, так странно думать, что теперь где-то есть такая фотография, а мы ее никогда не увидим.
- я тебе вот, что скажу. Всё, что нам надо, мы увидим. А стихи твои, знаешь что, ты молодец. Лучше быть плохим поэтом, чем хорошим директором завода.
- свечного заводика
- почему свечного?
- не почему. просто свечного.
- да какого угодно.
Муж у нас, как несложно догадаться, директор завода.
- слушай, а я тебе тогда зачем?
- низачем
- тогда я уйду
- ну уйди
И я ушел. По улице пестеля, мимо пантелеймона, по литейному, по загородному, по московскому. Много пил тогда, почему-то херес. Через девять часов пришло сообщение “Почитай стихи Лимонова. Ранние. И много не пей”
Прошло лет двенадцать, я снова приехал в питер. Дом её гебешный снесли, набережную переименовали в Воскресенскую. Вот и впрямь, не найти того, что ищем. Номер старый отвечал металлической песней о несуществуещем абоненте. Начал придумывать, во что она превратилась. Наверняка растолстела, детей родила. Грудь обвисла, живот подернут растяжками. В моей фантазии даже ноги ее укоротились. погрузнели. А голос остался просто противным.
Зашел в какой-то бар, больше похожий на берлинский. Я помню Питер нищим, голодным, балабановским. А нынешний - холеный и сытый, непонятно, правда, чем, удивлял. Выпил коктейль “свободная ингрия” - ишь ты, водка с брусникой и крошкой льда. У однокурсника узнал её телефон, набрал.
- в хрониках? сейчас приду.
пришла и правда быстро, оказалось живет за поворотом, на маяковского. фантазировал я напрасно - выглядит, как будто не рожала.
- ты стало быть теперь художник. понятно. я твою жену нашла в фейсбуке, это объяснимо, чтобы понять такую красоту, надо видеть как художник, но лучше бы ты стихи всё-таки писал.
слово “такую” оня тянет и связки скрипят как потертое седло под михаилом боярским. надо признать, скрипят по-прежнему, притягательно. А метафоры у меня остались такими же дебильными.
- это почему? стихи, в отличие от картин, не продашь.
- вот именно поэтому
постояли молча. она курила, пуская дым кольцами, улыбалась.
- ну я пойду?
- ну пойди.
Она ушла, а я снова пил, гулял, потом уже бродил в ночи, из бара в бар, казалось, они бесконечны, неотличимы друг от друга. в одном из них - его держала немка по имени Анна, и как выяснилось, она же стояла за диджейкой, к стене были приколоты фотографии, выцветшие до белил. И мне в пьяном тумане казалось, что на каждой фотографии стоим мы, молодые и бледные на фоне летнего сада. Я присмотрелся, и на одной из них, и правда, были мы.
***
she sat on a wide windowsill, naked, in the dark. in front of her was the embankment of Robespierre and white night. I saw only the silhouette - two dark legs. the body merged with the frame, it must be assumed that it was battered, like the whole house. it was also dark in the front door, the bulbs were either knocked out or twisted, anyway. the girls were afraid to go into it, returned home in pairs, shone with a telephone.
- there are these Shemyakin sphinxes, such terrible ones. I can’t watch.
her voice possessed a strange property, was at the same time nasty and attractive, like a bottle of seven Baltic.
- you have moronic metaphors
- you say this to your husband
- I do not have a husband
She definitely had a husband. Before his appearance, our relationship was of a pleasant sexual nature, and now has lost that dimension. We somehow listlessly and mysteriously were friends, such, for example, stupid nights and conversations.
- okay, I have a husband. but he is a normal person, does not write poetry, does not use metaphors.
- and what uses?
- tangible substances: deodorant, condoms, me.
- a nightmare
She jumped from the windowsill, dropped something, asked what we would do
-can go to the fountain, feed the ducks? I bought three rifled loaves. but only chur, we feed the ducks, and we drive the seagulls of these fat ones. don't like them
- Well, let's go, but will I read new poems to you?
- it is necessary?
- well something like that.
an hour later, we watched as motley ducks were fighting for pieces of a loaf; one loaf was given to tourists, like the Germans, rejoiced like children. they clicked the camera, and even they shot us - pale against the backdrop of the summer garden, it is so strange to think that now there is such a photograph somewhere, and we will never see it.
- I'll tell you what. All that we need, we will see. And your poems, you know what, well done. Better to be a bad poet than a good factory director.
- candle factory
- why the candle?
- not why. just a candle.
- Yes, anything.
We have a husband, as you might guess, the director of the plant.
- Listen, and then why should I?
- low
- then I will leave
- go away
And I left. Along pestel street, past panteleimon, foundry, suburban, Moscow. I drank a lot then, for some reason, sherry. Nine hours later, the message “Read the poems of Limonov. The early ones. And don’t drink much ”
Twelve years passed, I again came to St. Petersburg. Her house was taken down, the embankment was renamed Voskresenskaya. Indeed, you cannot find what we are looking for. The old number answered with a metal song about a nonexistent subscriber. He began to think up what she had become. Surely plump, gave birth to children. Chest sagged, stomach tucked up by stretch marks. In my imagination, even her legs were shortened. plunged. And the voice was just nasty.
I went into a bar, more like a Berlin one. I remember Peter as a poor, hungry, Balabanovsky. And the current one is sleek and well-fed, it is not clear, however, what surprised me. I drank the “free Ingria” cocktail - you are, vodka with lingonberries and a crumb of ice. I learned her phone from a classmate, dialed.
- in the chronicles? be back soon.
the truth came quickly, it turned out he was living around the bend, at Mayakovsky. I fantasized in vain - it looks as if I had not given birth.
- you are now an artist. understandably. I found your wife on Facebook, it is understandable, to understand such beauty, you need to see as an artist, but it would be better if you still wrote poetry.
Onya pulls the word, and the ligaments creak like a shabby saddle under Mikhail Boyarsky. admittedly, creak is still attractive. And my metaphors remained just as moronic.
- why? poetry, unlike paintings, can’t be sold.
- that’s why
stood silently. she smoked, blowing smoke rings, smiled.
- Well, will I go?
- Well, go.
She left, and I drank again, walked, then wandered in the night, from bar to bar, it seemed they were endless, indistinguishable from each other. in one of them - a German woman named Anna was holding him, and as it turned out, she was standing behind the DJ, photos were pinned to the wall, faded to white. And it seemed to me in a drunken fog that we stand on each photo, young and pale, against the backdrop of a summer garden. I looked closely, and one of them, indeed, was us.
she sat on a wide windowsill, naked, in the dark. in front of her was the embankment of Robespierre and white night. I saw only the silhouette - two dark legs. the body merged with the frame, it must be assumed that it was battered, like the whole house. it was also dark in the front door, the bulbs were either knocked out or twisted, anyway. the girls were afraid to go into it, returned home in pairs, shone with a telephone.
- there are these Shemyakin sphinxes, such terrible ones. I can’t watch.
her voice possessed a strange property, was at the same time nasty and attractive, like a bottle of seven Baltic.
- you have moronic metaphors
- you say this to your husband
- I do not have a husband
She definitely had a husband. Before his appearance, our relationship was of a pleasant sexual nature, and now has lost that dimension. We somehow listlessly and mysteriously were friends, such, for example, stupid nights and conversations.
- okay, I have a husband. but he is a normal person, does not write poetry, does not use metaphors.
- and what uses?
- tangible substances: deodorant, condoms, me.
- a nightmare
She jumped from the windowsill, dropped something, asked what we would do
-can go to the fountain, feed the ducks? I bought three rifled loaves. but only chur, we feed the ducks, and we drive the seagulls of these fat ones. don't like them
- Well, let's go, but will I read new poems to you?
- it is necessary?
- well something like that.
an hour later, we watched as motley ducks were fighting for pieces of a loaf; one loaf was given to tourists, like the Germans, rejoiced like children. they clicked the camera, and even they shot us - pale against the backdrop of the summer garden, it is so strange to think that now there is such a photograph somewhere, and we will never see it.
- I'll tell you what. All that we need, we will see. And your poems, you know what, well done. Better to be a bad poet than a good factory director.
- candle factory
- why the candle?
- not why. just a candle.
- Yes, anything.
We have a husband, as you might guess, the director of the plant.
- Listen, and then why should I?
- low
- then I will leave
- go away
And I left. Along pestel street, past panteleimon, foundry, suburban, Moscow. I drank a lot then, for some reason, sherry. Nine hours later, the message “Read the poems of Limonov. The early ones. And don’t drink much ”
Twelve years passed, I again came to St. Petersburg. Her house was taken down, the embankment was renamed Voskresenskaya. Indeed, you cannot find what we are looking for. The old number answered with a metal song about a nonexistent subscriber. He began to think up what she had become. Surely plump, gave birth to children. Chest sagged, stomach tucked up by stretch marks. In my imagination, even her legs were shortened. plunged. And the voice was just nasty.
I went into a bar, more like a Berlin one. I remember Peter as a poor, hungry, Balabanovsky. And the current one is sleek and well-fed, it is not clear, however, what surprised me. I drank the “free Ingria” cocktail - you are, vodka with lingonberries and a crumb of ice. I learned her phone from a classmate, dialed.
- in the chronicles? be back soon.
the truth came quickly, it turned out he was living around the bend, at Mayakovsky. I fantasized in vain - it looks as if I had not given birth.
- you are now an artist. understandably. I found your wife on Facebook, it is understandable, to understand such beauty, you need to see as an artist, but it would be better if you still wrote poetry.
Onya pulls the word, and the ligaments creak like a shabby saddle under Mikhail Boyarsky. admittedly, creak is still attractive. And my metaphors remained just as moronic.
- why? poetry, unlike paintings, can’t be sold.
- that’s why
stood silently. she smoked, blowing smoke rings, smiled.
- Well, will I go?
- Well, go.
She left, and I drank again, walked, then wandered in the night, from bar to bar, it seemed they were endless, indistinguishable from each other. in one of them - a German woman named Anna was holding him, and as it turned out, she was standing behind the DJ, photos were pinned to the wall, faded to white. And it seemed to me in a drunken fog that we stand on each photo, young and pale, against the backdrop of a summer garden. I looked closely, and one of them, indeed, was us.
У записи 7 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Симона Давлет-Кильдеева
