У самой нижней точки декабря,
Где больше некому и нечего терять,
Ему осталось только говорить
Без слов и жестов, чтобы не соврать.
Без собеседников, которых и не надо,
И публики, которая так рада
Не видеть то, что ей мешает жить.
Так вот, когда они смогли уснуть,
Он вышел вон, искать иную суть,
Встал на колени на безлюдной мостовой
И заиграл с такой густой тоской,
Что дождь свернулся, словно молоко,
Прислушались дома, ожили камни,
Колонны напряглись и дали сок,
Замёрзший хрупкой светлой амальгамой,
С изнанки к небу вывернулись ямы
И где-то несказанно далеко
Ему ответил грустно и легко
Гудок ночного поезда,
А он,
Взяв модуляцию, играть продолжил дальше,
Как безнадёжно опоздавший на перрон,
Смирившийся с дождём, и с холодом,
И с неизбежной фальшью.
Так выглядел бы славный монумент
Всем безымянным; всем, что только были.
Пропавшим без вести, но чёртов личный бренд
Не запечатавшим в граните на своей
Предсмертной и пожизненной могиле.
Где больше некому и нечего терять,
Ему осталось только говорить
Без слов и жестов, чтобы не соврать.
Без собеседников, которых и не надо,
И публики, которая так рада
Не видеть то, что ей мешает жить.
Так вот, когда они смогли уснуть,
Он вышел вон, искать иную суть,
Встал на колени на безлюдной мостовой
И заиграл с такой густой тоской,
Что дождь свернулся, словно молоко,
Прислушались дома, ожили камни,
Колонны напряглись и дали сок,
Замёрзший хрупкой светлой амальгамой,
С изнанки к небу вывернулись ямы
И где-то несказанно далеко
Ему ответил грустно и легко
Гудок ночного поезда,
А он,
Взяв модуляцию, играть продолжил дальше,
Как безнадёжно опоздавший на перрон,
Смирившийся с дождём, и с холодом,
И с неизбежной фальшью.
Так выглядел бы славный монумент
Всем безымянным; всем, что только были.
Пропавшим без вести, но чёртов личный бренд
Не запечатавшим в граните на своей
Предсмертной и пожизненной могиле.
At the lowest point of December,
Where there is no one else and nothing to lose
He could only talk
Without words and gestures, so as not to lie.
Without interlocutors who are not needed,
And the audience that is so happy
Not to see what prevents her from living.
So, when they were able to fall asleep,
He went out, looking for a different essence,
Kneeling on a deserted pavement
And he played with such a thick longing,
That the rain curled up like milk
We listened at home, the stones came to life,
The columns tensed and gave juice,
Frozen with a fragile light amalgam
Pits turned out from the inside to the sky
And somewhere incredibly far
He answered sadly and easily.
The hoot of a night train
And he,
Taking modulation, he continued to play further,
As hopelessly late for the platform,
Resigned to the rain, and to the cold,
And with the inevitable falsehood.
It would look like a glorious monument
To all anonymous; to all that were.
Missing but damn personal brand
Not sealed in granite on his
Death and life grave.
Where there is no one else and nothing to lose
He could only talk
Without words and gestures, so as not to lie.
Without interlocutors who are not needed,
And the audience that is so happy
Not to see what prevents her from living.
So, when they were able to fall asleep,
He went out, looking for a different essence,
Kneeling on a deserted pavement
And he played with such a thick longing,
That the rain curled up like milk
We listened at home, the stones came to life,
The columns tensed and gave juice,
Frozen with a fragile light amalgam
Pits turned out from the inside to the sky
And somewhere incredibly far
He answered sadly and easily.
The hoot of a night train
And he,
Taking modulation, he continued to play further,
As hopelessly late for the platform,
Resigned to the rain, and to the cold,
And with the inevitable falsehood.
It would look like a glorious monument
To all anonymous; to all that were.
Missing but damn personal brand
Not sealed in granite on his
Death and life grave.
У записи 7 лайков,
0 репостов,
205 просмотров.
0 репостов,
205 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Александр Гурьев