"Мама на даче, ключ на столе, завтрак
можно не делать. Скоро каникулы,
восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо
легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок
в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвёртый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд,
яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на
мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб
в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу,
чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнётся, должно стемнеть.
День до конца недели. Я поворачиваюсь
к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать
и всю ночь сидеть, ждать наступленья
лета. В августе буду уже студент, нынче —
ни то, ни это. Хлеб получёрствый и сыр
с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька
с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы
с получки, только вот плаваю я быстрей
и сочиняю лучше. Просто сестрёнка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся
на крыльцо и запускаем змея. Вроде, они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди,
солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет,
тёплым дыханьем брата, горло охрипло
от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придёт в наш домик, Господи,
как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька,
помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке,
в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька
в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав,
где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеётся время. Сорок —
и первая седина, сорок один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес
в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждёт меня во дворе, кто-нибудь —
на десятом. Десять — кончаю четвёртый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать.
Господи, помоги мне."
Аля КудрЯшева.
можно не делать. Скоро каникулы,
восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо
легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок
в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвёртый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд,
яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на
мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб
в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу,
чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнётся, должно стемнеть.
День до конца недели. Я поворачиваюсь
к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать
и всю ночь сидеть, ждать наступленья
лета. В августе буду уже студент, нынче —
ни то, ни это. Хлеб получёрствый и сыр
с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька
с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы
с получки, только вот плаваю я быстрей
и сочиняю лучше. Просто сестрёнка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся
на крыльцо и запускаем змея. Вроде, они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди,
солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет,
тёплым дыханьем брата, горло охрипло
от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придёт в наш домик, Господи,
как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька,
помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке,
в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька
в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав,
где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеётся время. Сорок —
и первая седина, сорок один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес
в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждёт меня во дворе, кто-нибудь —
на десятом. Десять — кончаю четвёртый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать.
Господи, помоги мне."
Аля КудрЯшева.
"Mom in the country, the key on the table, breakfast
You can not do it. Holidays are coming soon,
eight years, in August there will be nine.
August nine, seven on the clock, the sky
light and flat, the sun left faded streaks in her hair. Sleepy scrap
hold it in your palm, and let it slip through your fingers. Vitka from the tenth floor again calls for a swim. We must hurry with all our legs and eyes - they will suddenly run away, leave. Vitka graduated from the fourth grade - that is, almost old. Shorts with a T-shirt - a simple outfit,
take an apple for an afternoon snack. Vitka will teach me how to dive, he promised, I remember.
The road to the river is well-groomed, scorched and familiar. Dusty feet look like
mother's mittens. Today we have such heat - the leaves are just like rags. Maybe we’ll play later, I’ll ask that
hide-and-seek. Vitka - he is kind, one in one boy from Jules Verne. I will ask,
to drive me, they’ll let me, probably. The evening begins, it should get dark.
Day to the end of the week. I turn
to Wall. One hundred and ninety-nine.
Mom in the country. Bike. Take an exam tomorrow. The sun licks the abstract with tender eyes. Greet morning
and sit all night, wait for the onset
summers. In August I will be a student, now -
neither this nor that. Parting bread and cheese
with a knife, breakfast from sleep is tasteless. Vitka
from the tenth floor now in the third year. He knows all the smart professors, writes programs in the company. Hood, ironic and black-browed, straight hero from the movie.
He writes notes to my sister, gives flowers
with pay, but now I swim faster
and compose better. Just little sister is light-faced, I'm heavier and meaner, we climb
on the porch and launch the snake. It seems like they are leaving at night, I am taking a train. The river rustles, rustles at the feet, now it is waist-deep. Seventy-eight, seventy-seven, crying with my back to the train. Let them hide, well, all of them, I will not begin to look for them.
Mom in the country. Baska is buzzing. Sleepy inaction. The cat settled on her chest
the sun on the blanket. Cups, palms and sweaters, coffee, pray, cook. Has anyone seen me yesterday? Don't say better. Let it be the big secret of little debauchery, everyone was drunk, weightless, warmed,
brother's warm breath, throat hoarsely
from chatter, ashes flew from the balcony,
all with each other - and all alone, alive and rebellious. If we take off on the ruble, breakfast will come to our house, Lord,
I love you all, rainbow on the palms. Street in solar lace, Vitka,
wash the dishes. You can wallow and come to life. You can go to the river. I will catch and conquer you, make you get a haircut, shave.
Nose into a broken crust. Thirty four, thirty ...
Mom in the photo. Keys in the lock. Eight hours before the summer. The sun on the walls, on the backpack
in old sandals. Sleepy paws through the square, and nowhere to go. Vitka
in America. I am in Moscow. The river in the distant childhood. The apple has eaten, the composition has left,
somewhere he goes to Nice, I begin to count from one hundred, my life - from one. We fight, cry with her in unison, clowns in the arena. “Twenty-one,” I mumble through my sleep. “Forty,” laughs the time. Forty -
and the first gray hair, forty-one - to the hospital.
Twenty-one - I live alone, twenty: eyes-loopholes, feet in scratches, devil
in the rib, thoughts are running down, someone is waiting for me in the yard, someone is
on the tenth. Ten - I finish fourth grade, breakfast can not be done. It is necessary to hurry from all legs and eyes. In August there will be nine. Eight - to carry keys around the neck, to melt the anthem in the sun ...
Three. Two. One. I'm going to search.
God help me."
Ala KudrYasheva.
You can not do it. Holidays are coming soon,
eight years, in August there will be nine.
August nine, seven on the clock, the sky
light and flat, the sun left faded streaks in her hair. Sleepy scrap
hold it in your palm, and let it slip through your fingers. Vitka from the tenth floor again calls for a swim. We must hurry with all our legs and eyes - they will suddenly run away, leave. Vitka graduated from the fourth grade - that is, almost old. Shorts with a T-shirt - a simple outfit,
take an apple for an afternoon snack. Vitka will teach me how to dive, he promised, I remember.
The road to the river is well-groomed, scorched and familiar. Dusty feet look like
mother's mittens. Today we have such heat - the leaves are just like rags. Maybe we’ll play later, I’ll ask that
hide-and-seek. Vitka - he is kind, one in one boy from Jules Verne. I will ask,
to drive me, they’ll let me, probably. The evening begins, it should get dark.
Day to the end of the week. I turn
to Wall. One hundred and ninety-nine.
Mom in the country. Bike. Take an exam tomorrow. The sun licks the abstract with tender eyes. Greet morning
and sit all night, wait for the onset
summers. In August I will be a student, now -
neither this nor that. Parting bread and cheese
with a knife, breakfast from sleep is tasteless. Vitka
from the tenth floor now in the third year. He knows all the smart professors, writes programs in the company. Hood, ironic and black-browed, straight hero from the movie.
He writes notes to my sister, gives flowers
with pay, but now I swim faster
and compose better. Just little sister is light-faced, I'm heavier and meaner, we climb
on the porch and launch the snake. It seems like they are leaving at night, I am taking a train. The river rustles, rustles at the feet, now it is waist-deep. Seventy-eight, seventy-seven, crying with my back to the train. Let them hide, well, all of them, I will not begin to look for them.
Mom in the country. Baska is buzzing. Sleepy inaction. The cat settled on her chest
the sun on the blanket. Cups, palms and sweaters, coffee, pray, cook. Has anyone seen me yesterday? Don't say better. Let it be the big secret of little debauchery, everyone was drunk, weightless, warmed,
brother's warm breath, throat hoarsely
from chatter, ashes flew from the balcony,
all with each other - and all alone, alive and rebellious. If we take off on the ruble, breakfast will come to our house, Lord,
I love you all, rainbow on the palms. Street in solar lace, Vitka,
wash the dishes. You can wallow and come to life. You can go to the river. I will catch and conquer you, make you get a haircut, shave.
Nose into a broken crust. Thirty four, thirty ...
Mom in the photo. Keys in the lock. Eight hours before the summer. The sun on the walls, on the backpack
in old sandals. Sleepy paws through the square, and nowhere to go. Vitka
in America. I am in Moscow. The river in the distant childhood. The apple has eaten, the composition has left,
somewhere he goes to Nice, I begin to count from one hundred, my life - from one. We fight, cry with her in unison, clowns in the arena. “Twenty-one,” I mumble through my sleep. “Forty,” laughs the time. Forty -
and the first gray hair, forty-one - to the hospital.
Twenty-one - I live alone, twenty: eyes-loopholes, feet in scratches, devil
in the rib, thoughts are running down, someone is waiting for me in the yard, someone is
on the tenth. Ten - I finish fourth grade, breakfast can not be done. It is necessary to hurry from all legs and eyes. In August there will be nine. Eight - to carry keys around the neck, to melt the anthem in the sun ...
Three. Two. One. I'm going to search.
God help me."
Ala KudrYasheva.
У записи 2 лайков,
0 репостов,
126 просмотров.
0 репостов,
126 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марина Стародубова
