А.П.Чехов. "Студент"
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и сталов лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой. Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел все время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре,все сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и приИоанне Гроз-ном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютаябедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такаяже пустыня кругом, мрак, чувство гнета -- все эти ужасы были, есть и будут,и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему нехотелось домой. Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать идочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю.Вдова Василиса, высокая пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и враздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
-- Вот вам и зима пришла назад,-- сказал студент, подходя к костру.--Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
-- Не узнала, бог с тобой,-- сказала она.-- Богатым быть.
Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее все время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба,забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой. -- Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр,-- сказалстудент, протягивая к огню руки.-- Значит, и тогда было холодно. Ах, какаято была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь! Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил: Небось была на двенадцати евангелиях? Была,-- ответила Василиса. Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: "С тобою я готов и в темницу и на смерть". А господь ему на это: "Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня". После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, :Иуда вту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой,понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперьвидел издали, как его били... Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента. -- Пришли к первосвященнику,-- продолжал он,-- Иисуса сталидопрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому чтобыло холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: "И этот был с Иисусом", тоесть что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно п сурово поглядели на него, потомучто он смутился и сказал: "Я не знаю его". Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: <'И ты из них". Но он опятьотрекся. И в третий раз кто-то, обратился к нему: "Да не тебя ли сегодня явидел с ним в саду?" Он третий раз отрекся. И после этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери... Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В евангелии сказано: "И исшед вон, плакася горько". Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания... Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым,напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль. Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойнойночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра пасха. Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, все,происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение... Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, аее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему -- кобеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всемлюдям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательнорассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра. И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился наминуту, чтобы перевести дух. Прошлое,-- думал он,-- связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, чтоон только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, какдрогнул другой. А когда он переправлялся* на пароме через реку и потом, поднимаясь нагору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшиечеловеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное вчеловеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы,--ему было только двадцать два года,-- и невыразимо сладкое ожидание счастья,неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и сталов лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой. Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел все время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре,все сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и приИоанне Гроз-ном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютаябедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такаяже пустыня кругом, мрак, чувство гнета -- все эти ужасы были, есть и будут,и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему нехотелось домой. Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать идочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю.Вдова Василиса, высокая пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и враздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
-- Вот вам и зима пришла назад,-- сказал студент, подходя к костру.--Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
-- Не узнала, бог с тобой,-- сказала она.-- Богатым быть.
Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее все время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба,забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой. -- Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр,-- сказалстудент, протягивая к огню руки.-- Значит, и тогда было холодно. Ах, какаято была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь! Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил: Небось была на двенадцати евангелиях? Была,-- ответила Василиса. Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: "С тобою я готов и в темницу и на смерть". А господь ему на это: "Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня". После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, :Иуда вту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой,понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперьвидел издали, как его били... Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента. -- Пришли к первосвященнику,-- продолжал он,-- Иисуса сталидопрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому чтобыло холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: "И этот был с Иисусом", тоесть что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно п сурово поглядели на него, потомучто он смутился и сказал: "Я не знаю его". Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: <'И ты из них". Но он опятьотрекся. И в третий раз кто-то, обратился к нему: "Да не тебя ли сегодня явидел с ним в саду?" Он третий раз отрекся. И после этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери... Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В евангелии сказано: "И исшед вон, плакася горько". Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания... Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым,напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль. Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойнойночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра пасха. Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, все,происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение... Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, аее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему -- кобеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всемлюдям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательнорассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра. И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился наминуту, чтобы перевести дух. Прошлое,-- думал он,-- связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, чтоон только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, какдрогнул другой. А когда он переправлялся* на пароме через реку и потом, поднимаясь нагору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшиечеловеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное вчеловеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы,--ему было только двадцать два года,-- и невыразимо сладкое ожидание счастья,неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.
A.P.Chehov. "Student"
The weather was nice and quiet at first. Thrushes shouted, and in the neighborhood in the swamps something living plaintively buzzed, as if it blew into an empty bottle. He stretched one woodcock, and a shot on it sounded in the spring air rolling and fun. But when it got dark in the forest, the cold piercing wind blew inappropriately from the east, everything was silent. Ice needles stretched through the puddles, and the forest became uncomfortable, dull and unsociable. It smelled in winter. Ivan Wielkopolski, a student of the Theological Academy, the son of a deacon, returning home from the traction, walked along the path all the time. His fingers were numb and his face burned with the wind. It seemed to him that this sudden cold broke the order and agreement in everything, that nature itself is creepy, and therefore the evening darkness thickened faster than necessary. Around it was deserted and somehow particularly gloomy. Only in the widow's vegetable gardens near the river did the fire shine; far around and where the village was, mile after four, everything was completely buried in the cold evening mist. The student remembered that when he left the house, his mother, sitting in the entrance hall on the floor, barefoot, was cleaning the samovar, and his father was lying on the stove and coughing; On the occasion of Good Friday, they did not cook anything at home, and they were painfully hungry. And now, shaking off the cold, the student thought that the same wind was blowing at Rurik, and at John of Thunderstorm, and at Peter, and that at them was exactly the same cruelty, hunger; the same leaky straw roofs, ignorance, longing, the same desert all around, darkness, a feeling of oppression - all these horrors were, are and will be, and because another thousand years will pass, life will not be better. And he did not want to go home. Gardens were called widows because they were kept by two widows, a mother and daughter. The bonfire burned hot, with a bang, illuminating the plowed land far around. The widow of Vasilisa, a tall, plump old woman in a man's sheepskin coat, stood beside her and looked at the fire in a mind; her daughter Lukerya, small, pockmarked, with a silly face, sat on the ground and washed the cauldron and spoons. Obviously, just dined. Male voices were heard; this local workers on the river watered horses.
& nbsp; & nbsp; & nbsp; & nbsp; - So you and winter came back, - said the student, walking up to the fire .-- Hello!
Vasilisa started, but immediately recognized him and smiled affably.
& nbsp; & nbsp; & nbsp; & nbsp; - I don’t know, God bless you, she said .-- Be rich.
We talked. Vasilisa, a former woman, who once served as gentlemen in mothers and then nannies, expressed herself delicately, and a soft, sedate smile never left her face; her daughter, Lukerya, the village woman, who was beaten by her husband, just squinted at the student and was silent, and her expression was strange, like that of a deaf-and-dumb one. “Similarly, on a cold night, the apostle Peter was warming himself by the fire,” said the student, stretching his arms to the fire. “So, it was cold then.” Oh, what a terrible night, grandmother! Extremely dull, long night! He looked round at the darkness, jerked his head convulsively and asked: Was there probably a twelve Gospels? Was, - answered Vasilisa. If you remember, during the last supper Peter said to Jesus: "With you I am ready both to prison and to death." And God bless him: “I tell you, Peter, you will not sing loops today, that is, a rooster, as you will deny you three times that you do not know me.” After supper, Jesus mortally mourned in the garden and prayed, and poor Peter was exhausted in his soul, weakened, his eyelids were heavy, and he could not overcome sleep. I slept. Then you heard: Judas vuly kissed Jesus the night and betrayed him to the tormentors. His bound were led to the high priest and beaten, and Peter, exhausted, tortured by anguish and anxiety, you know, not having slept, feeling that something terrible was going to happen on earth ... He was passionately, without memory, loved Jesus and now he saw from a distance how he was beaten ... Lukerya left spoons and fixed a fixed gaze on the student. “They came to the high priest,” he continued, “Jesus began to ask, and in the meantime the workers lit a fire in the courtyard, because it was cold and warmed up. Peter stood with them near the fire and was also warming himself, as I am now. One woman, seeing him, said: "And this was with Jesus," that is, that he, they say, should be led to the interrogation. And all the workers who were near the fire must have looked suspiciously at him sternly, because he was embarrassed and said: "I do not know him." A little later, again, someone recognized him as one of Jesus 'disciples and said: <' And you are of them. "But he again replied. And for the third time, someone addressed him:" But didn’t you today with him the garden? "He denied the third time. And after that, the rooster immediately sang, and Peter, looking from a distance at Jesus, remembered the words he had said to him at the supper ... He remembered, woke up, went out of the yard and wept bitterly. In the Gospel it is said: “And he went out, wept bitterly.” I imagine: a quiet, dark, dark, dark garden, and in the silence the deaf are hardly heard
The weather was nice and quiet at first. Thrushes shouted, and in the neighborhood in the swamps something living plaintively buzzed, as if it blew into an empty bottle. He stretched one woodcock, and a shot on it sounded in the spring air rolling and fun. But when it got dark in the forest, the cold piercing wind blew inappropriately from the east, everything was silent. Ice needles stretched through the puddles, and the forest became uncomfortable, dull and unsociable. It smelled in winter. Ivan Wielkopolski, a student of the Theological Academy, the son of a deacon, returning home from the traction, walked along the path all the time. His fingers were numb and his face burned with the wind. It seemed to him that this sudden cold broke the order and agreement in everything, that nature itself is creepy, and therefore the evening darkness thickened faster than necessary. Around it was deserted and somehow particularly gloomy. Only in the widow's vegetable gardens near the river did the fire shine; far around and where the village was, mile after four, everything was completely buried in the cold evening mist. The student remembered that when he left the house, his mother, sitting in the entrance hall on the floor, barefoot, was cleaning the samovar, and his father was lying on the stove and coughing; On the occasion of Good Friday, they did not cook anything at home, and they were painfully hungry. And now, shaking off the cold, the student thought that the same wind was blowing at Rurik, and at John of Thunderstorm, and at Peter, and that at them was exactly the same cruelty, hunger; the same leaky straw roofs, ignorance, longing, the same desert all around, darkness, a feeling of oppression - all these horrors were, are and will be, and because another thousand years will pass, life will not be better. And he did not want to go home. Gardens were called widows because they were kept by two widows, a mother and daughter. The bonfire burned hot, with a bang, illuminating the plowed land far around. The widow of Vasilisa, a tall, plump old woman in a man's sheepskin coat, stood beside her and looked at the fire in a mind; her daughter Lukerya, small, pockmarked, with a silly face, sat on the ground and washed the cauldron and spoons. Obviously, just dined. Male voices were heard; this local workers on the river watered horses.
& nbsp; & nbsp; & nbsp; & nbsp; - So you and winter came back, - said the student, walking up to the fire .-- Hello!
Vasilisa started, but immediately recognized him and smiled affably.
& nbsp; & nbsp; & nbsp; & nbsp; - I don’t know, God bless you, she said .-- Be rich.
We talked. Vasilisa, a former woman, who once served as gentlemen in mothers and then nannies, expressed herself delicately, and a soft, sedate smile never left her face; her daughter, Lukerya, the village woman, who was beaten by her husband, just squinted at the student and was silent, and her expression was strange, like that of a deaf-and-dumb one. “Similarly, on a cold night, the apostle Peter was warming himself by the fire,” said the student, stretching his arms to the fire. “So, it was cold then.” Oh, what a terrible night, grandmother! Extremely dull, long night! He looked round at the darkness, jerked his head convulsively and asked: Was there probably a twelve Gospels? Was, - answered Vasilisa. If you remember, during the last supper Peter said to Jesus: "With you I am ready both to prison and to death." And God bless him: “I tell you, Peter, you will not sing loops today, that is, a rooster, as you will deny you three times that you do not know me.” After supper, Jesus mortally mourned in the garden and prayed, and poor Peter was exhausted in his soul, weakened, his eyelids were heavy, and he could not overcome sleep. I slept. Then you heard: Judas vuly kissed Jesus the night and betrayed him to the tormentors. His bound were led to the high priest and beaten, and Peter, exhausted, tortured by anguish and anxiety, you know, not having slept, feeling that something terrible was going to happen on earth ... He was passionately, without memory, loved Jesus and now he saw from a distance how he was beaten ... Lukerya left spoons and fixed a fixed gaze on the student. “They came to the high priest,” he continued, “Jesus began to ask, and in the meantime the workers lit a fire in the courtyard, because it was cold and warmed up. Peter stood with them near the fire and was also warming himself, as I am now. One woman, seeing him, said: "And this was with Jesus," that is, that he, they say, should be led to the interrogation. And all the workers who were near the fire must have looked suspiciously at him sternly, because he was embarrassed and said: "I do not know him." A little later, again, someone recognized him as one of Jesus 'disciples and said: <' And you are of them. "But he again replied. And for the third time, someone addressed him:" But didn’t you today with him the garden? "He denied the third time. And after that, the rooster immediately sang, and Peter, looking from a distance at Jesus, remembered the words he had said to him at the supper ... He remembered, woke up, went out of the yard and wept bitterly. In the Gospel it is said: “And he went out, wept bitterly.” I imagine: a quiet, dark, dark, dark garden, and in the silence the deaf are hardly heard
У записи 2 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Мария Соболева
