Борис Рыжий
* * *
Над саквояжем в черной арке
всю ночь играл саксофонист.
Пропойца на скамейке в парке
спал, подстелив газетный лист.
Я тоже стану музыкантом
и буду, если не умру,
в рубахе белой с черным бантом
играть ночами, на ветру.
Чтоб, улыбаясь, спал пропойца
под небом, выпитым до дна.
Спи, ни о чем не беспокойся,
есть только музыка одна.
* * *
Ни денег, ни вина...
Г. Адамович
- Пойдёмте, друг, вдоль улицы пустой,
где фонари висят, как мандарины,
и снег лежит, январский снег простой,
и навсегда закрыты магазины.
Рекламный блеск, витрины, трубы, рвы.
-Так грустно, друг, так жутко, так буквально.
А вы? Чего от жизни ждёте вы?
-Печаль, мой друг, прекрасное - печально.
Всё так, и мы идём вдоль чёрных стен.
- Скажите мне, что будет завтра с нами? -
И безобразный вечный манекен
глядит нам вслед красивыми глазами.
-Что знает он? Что этот мир жесток?
Что страшен? Что мертвы в витринах розы?
- Что счастье есть, но вам его, мой бог,
холодные - увы - затмили слёзы.
1995, январь
* * *
Эля, ты стала облаком
или ты им не стала?
Стань девочкою прежней с белым бантом,
я - школьником, рифмуясь с музыкантом,
в тебя влюблённым и в твою подругу,
давай-ка руку.
Не ты, а ты, а впрочем, как угодно -
ты будь со мной всегда, а ты свободна,
а если нет, тогда меняйтесь смело,
не в этом дело.
А дело в том, что в сентябре-начале
у школы утром ранним нас собрали,
и музыканты полное печали
для нас играли.
И даже, если даже не играли,
так, в трубы дули, но не извлекали
мелодию, что очень вероятно,
пошли обратно.
А ну назад, где облака летели,
где, полыхая, клёны облетели,
туда, где до твоей кончины, Эля,
ещё неделя.
Ещё неделя света и покоя,
и ты уйдёшь, вся в белом, в голубое,
не ты, а ты с закушенной губою,
пойдёшь со мною
мимо цветов, решёток, в платье строгом,
вперёд, где в тоне дерзком и жестоком
ты будешь много говорить о многом
со мной, я - с Богом.
* * *
Над саквояжем в черной арке
всю ночь играл саксофонист.
Пропойца на скамейке в парке
спал, подстелив газетный лист.
Я тоже стану музыкантом
и буду, если не умру,
в рубахе белой с черным бантом
играть ночами, на ветру.
Чтоб, улыбаясь, спал пропойца
под небом, выпитым до дна.
Спи, ни о чем не беспокойся,
есть только музыка одна.
* * *
Ни денег, ни вина...
Г. Адамович
- Пойдёмте, друг, вдоль улицы пустой,
где фонари висят, как мандарины,
и снег лежит, январский снег простой,
и навсегда закрыты магазины.
Рекламный блеск, витрины, трубы, рвы.
-Так грустно, друг, так жутко, так буквально.
А вы? Чего от жизни ждёте вы?
-Печаль, мой друг, прекрасное - печально.
Всё так, и мы идём вдоль чёрных стен.
- Скажите мне, что будет завтра с нами? -
И безобразный вечный манекен
глядит нам вслед красивыми глазами.
-Что знает он? Что этот мир жесток?
Что страшен? Что мертвы в витринах розы?
- Что счастье есть, но вам его, мой бог,
холодные - увы - затмили слёзы.
1995, январь
* * *
Эля, ты стала облаком
или ты им не стала?
Стань девочкою прежней с белым бантом,
я - школьником, рифмуясь с музыкантом,
в тебя влюблённым и в твою подругу,
давай-ка руку.
Не ты, а ты, а впрочем, как угодно -
ты будь со мной всегда, а ты свободна,
а если нет, тогда меняйтесь смело,
не в этом дело.
А дело в том, что в сентябре-начале
у школы утром ранним нас собрали,
и музыканты полное печали
для нас играли.
И даже, если даже не играли,
так, в трубы дули, но не извлекали
мелодию, что очень вероятно,
пошли обратно.
А ну назад, где облака летели,
где, полыхая, клёны облетели,
туда, где до твоей кончины, Эля,
ещё неделя.
Ещё неделя света и покоя,
и ты уйдёшь, вся в белом, в голубое,
не ты, а ты с закушенной губою,
пойдёшь со мною
мимо цветов, решёток, в платье строгом,
вперёд, где в тоне дерзком и жестоком
ты будешь много говорить о многом
со мной, я - с Богом.
Boris Red
* * *
Over a bag in a black arch
the saxophonist played all night.
Drunk on a park bench
slept laying a newspaper sheet.
I will also become a musician
and I will, if I don’t die,
in a white shirt with a black bow
play at night, in the wind.
So that the drunkard slept smiling
under the sky drunk to the bottom.
Sleep don't worry about anything
there is only one music.
* * *
No money, no wine ...
G. Adamovich
- Come on, friend, empty along the street,
where the lanterns hang like tangerines
and the snow lies, January snow is simple,
and shops are forever closed.
Advertising shine, shop windows, pipes, ditches.
“So sad, friend, so creepy, so literal.”
And you? What do you expect from life?
“Sorrow, my friend, the beautiful is sad.
That's right, and we walk along the black walls.
“Tell me what will happen to us tomorrow?” -
And the ugly eternal mannequin
looks after us with beautiful eyes.
-What does he know? What is this world cruel?
What is scary? What are dead in rose windows?
- That there is happiness, but you need it, my god,
cold - alas - eclipsed tears.
January 1995
* * *
Elya, you became a cloud
or didn’t you become one?
Be the same girl with a white bow
I'm a schoolboy rhyming with a musician
in love with you and your girlfriend
give me your hand.
Not you, but you, but by the way, whatever -
you be always with me, and you are free
and if not, then change boldly,
not in this case.
But the fact is that in September-early
they gathered us at school early in the morning,
and musicians full of sadness
played for us.
And even if you don’t even play,
So, they blew into the pipes, but did not remove
a melody that is very likely
let's go back.
Come back, where the clouds flew,
where, blazing, maples circled,
to where until your death, El,
another week.
Another week of light and peace
and you will leave, all in white, in blue,
not you, but you with a bitten lip
come with me
past flowers, trellises, in a strict dress,
forward where in the tone of audacious and cruel
you will talk a lot about a lot
with me, I am with God.
* * *
Over a bag in a black arch
the saxophonist played all night.
Drunk on a park bench
slept laying a newspaper sheet.
I will also become a musician
and I will, if I don’t die,
in a white shirt with a black bow
play at night, in the wind.
So that the drunkard slept smiling
under the sky drunk to the bottom.
Sleep don't worry about anything
there is only one music.
* * *
No money, no wine ...
G. Adamovich
- Come on, friend, empty along the street,
where the lanterns hang like tangerines
and the snow lies, January snow is simple,
and shops are forever closed.
Advertising shine, shop windows, pipes, ditches.
“So sad, friend, so creepy, so literal.”
And you? What do you expect from life?
“Sorrow, my friend, the beautiful is sad.
That's right, and we walk along the black walls.
“Tell me what will happen to us tomorrow?” -
And the ugly eternal mannequin
looks after us with beautiful eyes.
-What does he know? What is this world cruel?
What is scary? What are dead in rose windows?
- That there is happiness, but you need it, my god,
cold - alas - eclipsed tears.
January 1995
* * *
Elya, you became a cloud
or didn’t you become one?
Be the same girl with a white bow
I'm a schoolboy rhyming with a musician
in love with you and your girlfriend
give me your hand.
Not you, but you, but by the way, whatever -
you be always with me, and you are free
and if not, then change boldly,
not in this case.
But the fact is that in September-early
they gathered us at school early in the morning,
and musicians full of sadness
played for us.
And even if you don’t even play,
So, they blew into the pipes, but did not remove
a melody that is very likely
let's go back.
Come back, where the clouds flew,
where, blazing, maples circled,
to where until your death, El,
another week.
Another week of light and peace
and you will leave, all in white, in blue,
not you, but you with a bitten lip
come with me
past flowers, trellises, in a strict dress,
forward where in the tone of audacious and cruel
you will talk a lot about a lot
with me, I am with God.
У записи 7 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Катя Зорина
