Медицинский двор Мы стоим посреди длинного проходного двора - Запись на стене пользователя Татьяна Батурина в Вконтакте. Комментарии и лайки к записи.

Татьяна Батурина

Медицинский двор

Мы стоим посреди длинного проходного двора между каналом Грибоедова и Малой Конюшенной улицей. Мы тут по делу: мой муж открывает новый боксерский зал с видом на Спас-на-Крови здесь, в одном из домов. Оглядываю детскую площадку, слоновой кости цвета обшарпанные стены и полукруглые окна.

- Знаешь, что это за место? – спрашиваю Сережу.

- Двор, - отвечает, придирчиво оглядывая коричневую дверь парадной. Примеряется, будет ли народ легко находить вход в клуб.

- Неправильно, - отвечаю.

- А что тогда? – рассеяно спрашивает Сережа, копошась в телефоне. Бригадир строителей, с которым он должен обсудить ремонт будущего зала, цвет стен, места для крепления мешков на стене и всё такое, запаздывает.

Я отхожу от него и сажусь на скамейку на детской площадке. Роюсь в сумке в поисках сигарет. Я жалею, что задала мужу этот вопрос, потому что адекватно ответить на него вряд ли смогу. О таких вещах не рассказывают мужу тридцатилетние особы в скучных чёрных пальто и длинных перчатках. Сегодня в ходу сиропные истории успеха, вылощенные фотки, здоровые и мудрые люди, которые трудятся, путешествуют по миру, занимаются спортом и протягивают к небу хохочущих младенцев.

Старое доброе саморазрушение больше никому не нужно. И оно валяется пыльное где-то в углу этого самого двора. Двора, который я знаю очень хорошо, потому что, на самом деле он называется Медицинский двор, а лестница, причем имена та, где будет зал – парадкой Джонатана Дэвиса. И это нетленная дворово-парадная мифология центра веселых и злых пятнадцатилетних существ, которыми мы были в начале двухтысячных. История о грязи, нюметале, дешевом и вкусном бухле и приправленном детским непосредственным смехом стремлении скатиться куда-нибудь: под стол, со сцены на концерте в клубе Молоко, на скейте с самых острых в городе граней, из окна в школе, пониже, поглубже, посильнее.

На противоположной скамейке, которая стоит тут, несомненно, с тех самых времен, я вижу Ноту. Нота уткнула голову в колени вельветовых брюк. Тёмные волосы собраны в хвост. За спиной - синий рюкзак Red Fox, на ногах – промокшие в весенних лужах чёрные скейтовые кеды. Нота задыхается.

- Ну как, ей не лучше? – спрашивает у меня Карлен, который отходил в сторону посовещаться с парнями.
- Я думаю, что ей просто надо проблеваться, – отвечаю ему я.
- Подождите, - говорит Нота, хватая ртом воздух, – сейчас вот отпустило… - она поднимает голову и пустыми тёмными глазами смотрит в никуда. Ждет.
К ней то и дело подходят другие девчонки, Саша, Агния. Обнимают. Сколько бутылок водки мы сегодня выпили, никто толком не считал. Кругом на детской площадке раскиданы белые пластиковые стаканчики.
- Тань, иди-ка сюда, - манит меня Карлен в другую часть двора. Там кучкой стоят парни. Кто-то еще пьет водку. Лица серьезные.
- Мы вызовем скорую, - говорит Карлен. – Это не шуточки.
- Подожди, - отвечаю, – я думаю, она блеванет, и все нормально будет. Сейчас успокоится, и мы ее к Саше отведем. У неё дома никого, откачаем. Поспит там.
- Тань, это не вариант. Это продолжается уже полчаса. Вдруг у неё астма?
- Нет у неё никакой астмы! – встревает в разговор Саша. - Давайте сначала в аптеку за кислородной подушкой.
- Мех уже пошел. Да нельзя с таким шутить. Знаете, как люди от синьки кидаются? – он щелкает пальцами в воздухе. – Вдруг водка паленая была?
- Да тогда бы мы все. А больше вроде никто не блевал.
- Петя только.
- Ну, он всегда.
- В общем, мы с парнями решили, что вызовем.
- Она не даст вызвать. Знаешь ее папашу? Это палево. Она убежит.
- Значит, вы ее отвлечете, а Стальберг выйдет на Грибоедова и оттуда позвонит.
Мы с Сашей подходим к Ноте. Она глубоко прерывисто дышит. Агния держит ее за руку.
- Ну как?
- Хуже, - отвечает Агния.
- Нота, давай врача, а? – говорю.
- Нет! – Нота кидает на меня злобный взгляд. – Я сейчас отойду.
Я смотрю на Сашу и показываю ей глазами в сторону парней.
- Попей, Нота, - Агния протягивает ей открытую пластиковую бутылку воды. Нота отталкивает горлышко, и вода проливается на землю.
Подбегает Мех.
- Кароче, кислородных подушек нет, дали вот таблетки от астмы. Мне сказали скорую вызывать. Не хотели таблетки продавать, суки, спрашивали, где она… - Мех протягивает таблетки.
- Не надо скорую! – кричит Нота, – не надо! – во взгляде карих глаз ярость и боль.
Саша разрывает упаковку черными ногтями, начинает с умным видом читать инструкцию.
Я мнусь на месте. Достаю сигареты. Что же будет, когда за ней сейчас приедет карета? Она ведь этого нам не простит. Получается мы предатели какие-то, сдаем ее взрослым. Но что если без этого ей и правда станет хуже? Что если это настоящая астма, и она просто умрет в троллейбусе, в котором мы по Невскому поволочем её на Поварской к Саше домой? Какой из двух вариантов убьет её меньше?
После водки мозг соображает очень туго. Как только Нота начала задыхаться, веселье с воплями, скандированием песен группы Jane Air и массовыми тостами за успех утреннего сочинения по литературе оборвалось. Все засуетились, забегали, стаканчики попадали в грязь, кто-то побежал звонить брату-студенту первого меда, кто-то в магазин за водой, кто-то в аптеку. Петя Рогов отрубился на другой скамейке, положив белокурую голову на рюкзак. Все здорово перепугались, и только Сережа Микрофон со своей смазливой девушкой Кристиной, которая учится на класс младше, продолжали потихоньку бухать, пока все нянчатся с Нотой. Мы с девчонками недовольны, что он притащил её в тусовку. Она совсем не похожа на нас: одета как взрослая тетка, каблуки, сумка, какие-то невнятные кожаные штаны. Смотрит на нас издали, то ли свысока, то ли со стеснением.
Наконец, во двор въезжает белая скорая. Карлен знаками просит нас отвлечь Ноту. Когда к ней подходят врачи в синих одеждах, мы расступаемся и отходим в сторону. Она смотрит на нас и повторяет:
- Идиоты, на фиг вы это сделали? На фиг вы это сделали?
Лицо у неё при этом какое-то взрослое и мудрое, словно, на самом деле она говорит:
- Идиоты, вы что не поняли, что я претворялась?
Или это мне только кажется от водки.
Нота говорит врачам: - Со мной все нормально. Со мной ничего.
Её под руки ведут к машине и сажают внутрь. Карлену удается узнать, что ее повезут в Купчино. Когда задница скорой скрывается на выезде из двора, мы решаем срочно ехать следом. Узнать, что с Нотой, а в крайнем случае – организовывать побег. Для поездки в Купчино делимся на две группы. Микрофону надо проводить Кристину домой, и часть народу отправляется до Восстания по земле, мы же спускаемся в метро. Скребем мелочь на жетоны. Те, у кого остались карманные деньги, покупают жетоны другим.
В вагонах ржем, спим друг на друге, распугиваем пассажиров своим видком и запахом перегара. Пёстрые пьяные бесы в промокших кедах и тёмных от весенних луж широких штанах.
В Купчино долго тащимся пешком до больницы. Удивительный простор, который мы месяцами не видим в центре, прозябая во дворах-колодцах раскидывается перед нами.
В больнице долго ищем приемный покой. Парни идут выяснять, куда определили Ноту. Мы ждем на улице.
- В общем, нам сказали, что она всех послала, не говорит свой телефон. Её заперли и отпустят только, если родители приедут, – говорит вышедший из дверей больницы, уже успевший протрезветь Стальберг.
- А сама-то она как? – спрашивает у него Агния.
- Да всё с ней нормально, - отмахивается он, вставляя в рот сигарету, – я попытался представиться её братом, просился к ней, хоть на два слова. Не пустили. Там бабка злая как чёрт сидит.
- А что, – говорит Саша, – можно ведь и правда её брату позвонить. Он третьекурсник, ему-то её отдадут с паспортом. И перед папашей палиться не придется.
- Ну, попробуй, - Стальберг протягивает Саше исцарапанную нокию с треснутым экраном, – у него мобильник есть?
- Нет, я домой позвоню, - говорит Саша и отходит, – будем надеяться, на него попаду.
Через минуту возвращается.
- Получилось! Сергей сказал, никуда не ломиться и ждать его. Он позвонит, когда в Купчино поднимется. Скоро выезжает.
- Ну, чё, давайте ждать, – объявляет Карлен, – вон лужайка, на солнышке хоть погреемся.
Мы отправляемся в сторону огромного поля, посреди которого возвышается начинающий зеленеть холм. По дороге встречаем вторую часть нашей группы. У Микрофона на лице синеет огромный фингал.
- У меня сегодня самый замечательный день! – со смехом орёт он.
Выясняется, что его бросила Кристина, а потом до них докапались скины, и Микрофона изувечили.
Обнимаемся, с гоготом выясняем подробности и поднимаемся на холм. Там расстилаем куртки, валяемся, курим. Кто-то отправляется в магазин за соком. Кто-то целуется. Мне звонит мама. Говорю ей, что мы еще гуляем после школы большой компанией, поэтому домой приду только совсем вечером.
Мы болтаем и смеемся на солнце, с криками сбегаем с холма и поднимаемся обратно, пьем, передавая друг другу пакет, самый дешевый яблочный сок. У кого-то оказывается круглый плеер для дисков с новым альбомом Soul Fly. Проходит час, другой. Парни, решив, что Сергей уже давно должен был нам отзвониться, решают дойти до приемного покоя.
- Прикиньте, - говорит Карлен, - когда они возвращаются – ее час назад забрал отец на машине вместе с братом. А этот мудак нам даже ничего не сказал!
Мы с дружной руганью начинаем собираться.
- Ну и на хер мы сюда притащились? – ноет кто-то.
- Как же впадлу сейчас будет идти до метро!
- Давайте на трамвае! Вон остановка, они до Лиговки отсюда идут.
Идем на остановку. Долго ждем другой трамвай. Кто-то уже отмазывается перед родителями по телефону. Наконец, загружаемся. Из пассажиров кроме нас, тут никого нет. Нет и кондуктора. Рассаживаемся в хвосте и курим. Трамвай дребезжит, стекла пронизывает вечернее медовое солнце, на котором мы щуримся друг другу, и в мире в этот момент есть только наша тусовка, весна и блаженная усталость. Ближе к центру ребята один за другим выходят на разных остановках, прощаемся. Кабину трамвая начинает заполнять пыльная толпа обычных людей, которые смотрят на нас с любопытством и презрением, некоторые же вообще стараются не смотреть. Н

Medical yard

We stand in the middle of a long courtyard between the Griboedov Canal and Malaya Konyushennaya Street. We are here on business: my husband opens a new boxing gym overlooking the Spas-na-Blood here in one of the houses. I look around the playground, ivory-shabby walls and semicircular windows.

“Do you know what this place is?” I ask Seryozha.

“The yard,” he answers, meticulously looking around the brown front door. Trying on whether the people will easily find the entrance to the club.

“Wrong,” I answer.

- And then what? - Serezha asks absentmindedly, poking around in the phone. The construction team leader, with whom he should discuss the repair of the future hall, the color of the walls, the places for fastening bags on the wall and all that, is late.

I walk away from him and sit on a bench on the playground. I rummage in my bag for cigarettes. I regret that I asked my husband this question, because I hardly can adequately answer it. Thirty-year-old persons in boring black coats and long gloves do not tell her husband about such things. Today, syrupy success stories, pictures taken out, healthy and wise people who work, travel the world, play sports and stretch laughing babies to the sky are in use.

Nobody needs the good old self-destruction anymore. And it is lying dusty somewhere in the corner of this very yard. The courtyard, which I know very well, because, in fact, it is called the Medical Courtyard, and the stairs, and the names where the hall will be, are a parade of Jonathan Davis. And this is the imperishable yard-ceremonial mythology of the center of cheerful and evil fifteen-year-old creatures that we were at the beginning of the two thousandth. The story is about dirt, numental, cheap and tasty booze and the desire to slide somewhere flavored by children’s immediate laugh: under the table, from the stage at a concert in the Milk club, on a skateboard from the sharpest edges in the city, from the window at school, lower, deeper, stronger.

On the opposite bench, which stands here, no doubt, from those times, I see the Note. Nota buried her head in the lap of corduroy pants. Dark hair is ponytail. Behind her is a blue Red Fox backpack, on her feet are black skate shoes soaked in spring puddles. The note is choking.

“Well, isn't she better?” - asks me Karlen, who was stepping aside to confer with the guys.
“I think she just needs to get out,” I answer him.
“Wait,” Nota says, gasping for breath, “now she’s let go ...” she raises her head and looks nowhere with empty dark eyes. Waiting.
Other girls, Sasha, Agnia, are constantly approaching her. Hug. How many bottles of vodka we drank today, no one really considered. Around on a playground white plastic cups are scattered.
“Tan, come here,” Karlen beckons me to another part of the yard. There are a bunch of guys standing there. Someone else is drinking vodka. The faces are serious.
“We'll call an ambulance,” Carlen says. - This is not a joke.
“Wait,” I reply, “I think she will vomit, and everything will be fine.” Now it will calm down, and we will take her to Sasha. We’re pumping anyone out of her house. Sleep there.
- Tan, this is not an option. This has been going on for half an hour. What if she has asthma?
“She has no asthma!” - Sasha meets in conversation. - First go to the pharmacy for an oxygen pillow.
- The fur has already gone. Yes, you can’t joke with that. Do you know how people rush from blue? - he snaps his fingers in the air. - Suddenly vodka was singed?
“Then we would all be.” And nobody seemed to puke anymore.
- Petya only.
- Well, he always is.
- In general, the guys and I decided that we would call.
- She won't let you call. Do you know her dad? This is fawn. She will run away.
“So you will distract her, and Stalberg will come to Griboedov and call from there.”
Sasha and I come to Note. She breathes deeply intermittently. Agnia holds her hand.
- Well, how?
“Worse,” Agnia answers.
- Note, come on doctor, huh? - I say.
- No! - Note gives me an evil look. “I'm leaving now.”
I look at Sasha and show her eyes to the guys.
“Have a drink, Nota,” Agnia hands her an open plastic bottle of water. A note pushes the neck and water spills onto the ground.
Fur runs up.
- Anyway, there are no oxygen pads, they gave asthma pills. I was told to call an ambulance. They didn’t want to sell pills, bitches, they asked where she was ... - The fur holds out the pills.
- Do not need an ambulance! - screams Nota, - do not! - in a look of a brown eye rage and pain.
Sasha breaks the packaging with black nails, begins to read instructions with a smart look.
I rush in place. I take out cigarettes. What will happen when a carriage arrives for her now? She will not forgive us for this. It turns out we are some traitors, we hand it over to adults. But what if without this she really gets worse? What if this is real asthma, and she just dies in a trolley bus in which we will drag her along Povarskaya to Sasha’s home on Nevsky? Which of the two options will kill her less?
After vodka, the brain thinks very tight. As soon as Nota began to choke, the fun with screaming, chanting Jane Air's songs and massive toasts for the success of the morning essay on literature broke off. Everyone fussed