В этом году исполняется 20 лет двум самым влиятельным, на мой взгляд, книгам, которые можно условно назвать бизнес-литературой – Nobrow Джона Сибрука и Экономике Впечатлений Джозефа Пайна и Джеймса Гилмора. За 20 лет, как мне кажется, ничего более точного, влиятельного и полезного на этом огромнейшем рынке не вышло, даже включая книги Талеба, не говоря уже про лезущие из всех щелей бестселлеры номер 1 от Нью-Йорк Таймс.
Я напишу про обе, и про их влияние на наше время.
Начну с Nobrow.
Nobrow – книга о конце элитарной культуры, о разрушении иерархий потребления искусства. Джон Сибрук, авторитетный нью-йоркский публицист, рассказывает, как его отец, богатый фермер среднего Запада, носил пошитые твидовые пиджаки и ездил на Манхеттен наслаждаться концертами Бернштайна. Сибрук приезжает к отцу в потертой футболке c долбящими Chemical Brothers в наушниках.
Элитарность кончилась, началась Nobrow – термин, который Сибрук противостовляет Hibrow – культуре снобски поднятых бровей, говоря по-русски – Высоколобой.
Сибрук анализирует эпоху MTV, расцвет Гангста-рэпа, масс-маркет в одежде.
Все смешалось, элите больше не надо противопоставлять себя простолюдинам.
Процессы Nobrow шли по всей планете одновременно с глобализмом.
Для России во многом проводником Nobrow был Cергей Шнуров, чья музыка и философия были приняты прежде всего, изначально, не окончательным потребителем, но элитой, и уже через нее он совершил рывок в культуру массовую.
Элита с удовольствием ходила и ходит на концерты Ленинграда, вместо того чтобы окружать себя непонятным искусством, фортепианными концертами, выставками современного искусства, авторским кинематографом.
Безусловно, эти все элитарные, узкие искусства остались, однако их посещение уже не было обязательным маркером принадлежности к интелектуализму или элите.
Nobrow – не книга, а сама парадигма времени, там описанная, смешала все и позволила всем наслаждаться всем.
На смену иерархии потребления культуры, пришла темпоральная парадигма.
Важно стало не высокое и низкое, а актуальное.
Для потребителя культуры важнейшим фактом оказывается желание быть современником этой культуры.
Культура оказалась хрономаркирована, а уильямджейсоновские множественные миры располагались на некоей темпоральной шкале – где были вчера, позавчера, 80-е, 90-е, 2000-е, и все прочие разновидности ригидности – и все упиралось в актуальный момент, мерцающее недостижимое актуальное сегодня.
Новая элита, гипотетическая и скорее идеальная, чем воплащенная – оказывалась на вершине этой актуальности. Она всегда была на пике современности, модно одетая, слушающая актуальную музыку, понимающая тренды.
Культурная иерархия оказалась сильнее социальной.
Если для посетителей фортепианных концертов, представителей элиты прошлого, фортепианный концерт был на самом деле аксессуаром-маркером, подчеркивающим принадлежность к социальной элите, то для новой актуальной элиты только понимание современности было важно, никакой социальностью тут уже не пахло. Ты мог бы быть продвинутым бомжом, и это все равно возводило тебя в элиту.
Хипстерство было попыткой построения нового Hibrow в Nobrow мире.
Поначалу хипстерство не позволяло себе смешиваться с массовой культурой, или позволяло, но с крайне серьезной экспертной оценкой в кармане.
Ранние хипстеры слушали исключительно сложный инди-рок или даже шугейз, смотрели определенное кино, читали.
Но очень быстро Nobrow поглощало и их, и они уже подпевали “А завтра в 7:22, я буду в Борисполе” Елки.
Nobrow очень быстро расправилось с хипстерством, так что даже это слово оказалось неприличным.
Наступила эпоха youtub’a и школьного рэпа, которая окончательно установила Nobrow.
Однако в этот момент удивительно проснулись старые элиты. Они никуда не девались, отчаянно барахтаясь в мире Nobrow.
Островком Hibrow в Петербурге были мероприятия Открытой Библиотеки, которые вел Николай Солодников со своей супругой Екатериной Гордеевой.
На них приходили странные люди, я долго не мог понять их странность. Несколько раз, будучи в зале на этих мероприятиях, я ощущал какой-то ужасный дискомфорт. Потом я понял.
Мы привыкли к людям живущим в Nobrow, они могут быть одеты хоть как друиды, хоть как комиссары в пыльных шлемах, они могут внешне совсем не соответствовать времени, но это их право в хрономаркированном карнавале.
На Открытой библиотке сидели люди вне Nobrow. Для них элитарность все еще была не темпоральной, а вечной. Улицкая была маркером, которая подчеркивала их снобизм и особенность. Этих людей на самом деле было много, просто там – в Новой Голландии или библиотеке Маяковского, они скапливались в большом количестве.
Чувствовать себя среди людей другой культурной парадигмы так же неуютно, как среди представителей другого биологического вида. В этом и был странный дискомфорт.
Уйти в Hibrow попытался и Шнур. Продолжая нести Nobrow в массы своим творчеством, он внезапно явил миру через инстаграм новую элитную тусовку, в которой окружил себя Борисом Пиотровским и Невзоровым. Их компания напоминает Викторианский клуб, где правит бал Невзоров – персонаж 19-го века, с его позитивизмом, культом естественной науки и воинствующим антитеизмом, чертами характерными как раз таки для британских джентльменов.
И это не обычный для Nobrow косплей другого времени. Это другая культурная парадигма.
Оттого многие чувствуют странность того, что именно Шнуров находится внутри ее.
Еще один яркий персонаж Hibrow – Евгений Панасенков – бывший друг Невзорова, фрик, любитель оперы и певец неаполитанских песен, красная тряпка для всех историков и персонаж мемов. Его снобизм вычурен и бросается в глаза, именно поэтому он так популярен в мире пост-иронии.
Впрочем, спустя 20 лет любой Hibrow выглядит по-настоящему странно.
Тем не менее, по диалектической спирали он возвращается, может быть уже и не в виде трагедии, но в виде фарса.
К такому возвращению можно отнести эстрадные концерты писателя Александра Цыпкина, где известные артисты с театральным накалом читают байки, будто из программы Блеф-клуб.
На таких концертах смеется и плачет новая элита. Не та старая с Диалогов Солодникова, а воспитанная на Nobrow генерация топ-менеджеров, которым внезапно понадобилось срочно чем-то себя очертить.
Айфоном и хайп-шмотом это оказалось тяжело. Его отобрали Nobrow-школьники.
Что это тенденция или, как и было в случае с хипстерами, просто попытка реванша Hibrow? Ответить сложно.
Может быть, наигравшись с рэпом, мусорными блогами на ютубе, с треш-кино, мир действительно захочет новой иерархии?
Но пока мы продолжаем жить в Nobrow, каждое мгновение пребывая в неврозе оказаться где-то позади современности.
Это зуд, который всегда с нами.
И снять его иногда действительно хочется старым добрым очень скучным фортепианным концертом.
Я напишу про обе, и про их влияние на наше время.
Начну с Nobrow.
Nobrow – книга о конце элитарной культуры, о разрушении иерархий потребления искусства. Джон Сибрук, авторитетный нью-йоркский публицист, рассказывает, как его отец, богатый фермер среднего Запада, носил пошитые твидовые пиджаки и ездил на Манхеттен наслаждаться концертами Бернштайна. Сибрук приезжает к отцу в потертой футболке c долбящими Chemical Brothers в наушниках.
Элитарность кончилась, началась Nobrow – термин, который Сибрук противостовляет Hibrow – культуре снобски поднятых бровей, говоря по-русски – Высоколобой.
Сибрук анализирует эпоху MTV, расцвет Гангста-рэпа, масс-маркет в одежде.
Все смешалось, элите больше не надо противопоставлять себя простолюдинам.
Процессы Nobrow шли по всей планете одновременно с глобализмом.
Для России во многом проводником Nobrow был Cергей Шнуров, чья музыка и философия были приняты прежде всего, изначально, не окончательным потребителем, но элитой, и уже через нее он совершил рывок в культуру массовую.
Элита с удовольствием ходила и ходит на концерты Ленинграда, вместо того чтобы окружать себя непонятным искусством, фортепианными концертами, выставками современного искусства, авторским кинематографом.
Безусловно, эти все элитарные, узкие искусства остались, однако их посещение уже не было обязательным маркером принадлежности к интелектуализму или элите.
Nobrow – не книга, а сама парадигма времени, там описанная, смешала все и позволила всем наслаждаться всем.
На смену иерархии потребления культуры, пришла темпоральная парадигма.
Важно стало не высокое и низкое, а актуальное.
Для потребителя культуры важнейшим фактом оказывается желание быть современником этой культуры.
Культура оказалась хрономаркирована, а уильямджейсоновские множественные миры располагались на некоей темпоральной шкале – где были вчера, позавчера, 80-е, 90-е, 2000-е, и все прочие разновидности ригидности – и все упиралось в актуальный момент, мерцающее недостижимое актуальное сегодня.
Новая элита, гипотетическая и скорее идеальная, чем воплащенная – оказывалась на вершине этой актуальности. Она всегда была на пике современности, модно одетая, слушающая актуальную музыку, понимающая тренды.
Культурная иерархия оказалась сильнее социальной.
Если для посетителей фортепианных концертов, представителей элиты прошлого, фортепианный концерт был на самом деле аксессуаром-маркером, подчеркивающим принадлежность к социальной элите, то для новой актуальной элиты только понимание современности было важно, никакой социальностью тут уже не пахло. Ты мог бы быть продвинутым бомжом, и это все равно возводило тебя в элиту.
Хипстерство было попыткой построения нового Hibrow в Nobrow мире.
Поначалу хипстерство не позволяло себе смешиваться с массовой культурой, или позволяло, но с крайне серьезной экспертной оценкой в кармане.
Ранние хипстеры слушали исключительно сложный инди-рок или даже шугейз, смотрели определенное кино, читали.
Но очень быстро Nobrow поглощало и их, и они уже подпевали “А завтра в 7:22, я буду в Борисполе” Елки.
Nobrow очень быстро расправилось с хипстерством, так что даже это слово оказалось неприличным.
Наступила эпоха youtub’a и школьного рэпа, которая окончательно установила Nobrow.
Однако в этот момент удивительно проснулись старые элиты. Они никуда не девались, отчаянно барахтаясь в мире Nobrow.
Островком Hibrow в Петербурге были мероприятия Открытой Библиотеки, которые вел Николай Солодников со своей супругой Екатериной Гордеевой.
На них приходили странные люди, я долго не мог понять их странность. Несколько раз, будучи в зале на этих мероприятиях, я ощущал какой-то ужасный дискомфорт. Потом я понял.
Мы привыкли к людям живущим в Nobrow, они могут быть одеты хоть как друиды, хоть как комиссары в пыльных шлемах, они могут внешне совсем не соответствовать времени, но это их право в хрономаркированном карнавале.
На Открытой библиотке сидели люди вне Nobrow. Для них элитарность все еще была не темпоральной, а вечной. Улицкая была маркером, которая подчеркивала их снобизм и особенность. Этих людей на самом деле было много, просто там – в Новой Голландии или библиотеке Маяковского, они скапливались в большом количестве.
Чувствовать себя среди людей другой культурной парадигмы так же неуютно, как среди представителей другого биологического вида. В этом и был странный дискомфорт.
Уйти в Hibrow попытался и Шнур. Продолжая нести Nobrow в массы своим творчеством, он внезапно явил миру через инстаграм новую элитную тусовку, в которой окружил себя Борисом Пиотровским и Невзоровым. Их компания напоминает Викторианский клуб, где правит бал Невзоров – персонаж 19-го века, с его позитивизмом, культом естественной науки и воинствующим антитеизмом, чертами характерными как раз таки для британских джентльменов.
И это не обычный для Nobrow косплей другого времени. Это другая культурная парадигма.
Оттого многие чувствуют странность того, что именно Шнуров находится внутри ее.
Еще один яркий персонаж Hibrow – Евгений Панасенков – бывший друг Невзорова, фрик, любитель оперы и певец неаполитанских песен, красная тряпка для всех историков и персонаж мемов. Его снобизм вычурен и бросается в глаза, именно поэтому он так популярен в мире пост-иронии.
Впрочем, спустя 20 лет любой Hibrow выглядит по-настоящему странно.
Тем не менее, по диалектической спирали он возвращается, может быть уже и не в виде трагедии, но в виде фарса.
К такому возвращению можно отнести эстрадные концерты писателя Александра Цыпкина, где известные артисты с театральным накалом читают байки, будто из программы Блеф-клуб.
На таких концертах смеется и плачет новая элита. Не та старая с Диалогов Солодникова, а воспитанная на Nobrow генерация топ-менеджеров, которым внезапно понадобилось срочно чем-то себя очертить.
Айфоном и хайп-шмотом это оказалось тяжело. Его отобрали Nobrow-школьники.
Что это тенденция или, как и было в случае с хипстерами, просто попытка реванша Hibrow? Ответить сложно.
Может быть, наигравшись с рэпом, мусорными блогами на ютубе, с треш-кино, мир действительно захочет новой иерархии?
Но пока мы продолжаем жить в Nobrow, каждое мгновение пребывая в неврозе оказаться где-то позади современности.
Это зуд, который всегда с нами.
И снять его иногда действительно хочется старым добрым очень скучным фортепианным концертом.
This year marks the 20th anniversary of the two most influential, in my opinion, books that can be called business literature - Nobrow by John Sibrook and The Economics of Impressions of Joseph Payne and James Gilmore. For 20 years, it seems to me, nothing more accurate, influential and useful has come out on this huge market, even including Taleb’s books, not to mention the New York Times bestsellers number 1 crawling out of all the cracks.
I will write about both, and about their impact on our time.
I'll start with Nobrow.
Nobrow is a book about the end of elitist culture, about the destruction of the hierarchies of art consumption. John Seabrook, a respected New York publicist, tells how his father, a wealthy farmer in the Midwest, wore sewn tweed jackets and traveled to Manhattan to enjoy Bernstein's concerts. Seabrook comes to his father in a shabby T-shirt with hollowing Chemical Brothers in headphones.
Elitism ended, Nobrow began - the term that Seabrook opposes Hibrow - a culture of snobbishly raised eyebrows, speaking Russian - Highbrow.
Seabrook analyzes the era of MTV, the heyday of gangsta rap, the mass market in clothing.
Everything was mixed up; the elite no longer needed to oppose commoners.
Nobrow processes went all over the planet at the same time as globalism.
For Russia, in many ways, the conductor of Nobrow was Sergey Shnurov, whose music and philosophy were accepted primarily, initially, not by the final consumer, but by the elite, and already through it he made a breakthrough into mass culture.
The elite with pleasure went and goes to concerts of Leningrad, instead of surrounding themselves with incomprehensible art, piano concerts, contemporary art exhibitions, and author's cinema.
Of course, all these elitist, narrow arts remained, however, their visit was no longer a mandatory marker of belonging to intellectualism or the elite.
Nobrow is not a book, but the very paradigm of time described there, mixed everything and allowed everyone to enjoy everything.
The hierarchy of consumption of culture has been replaced by a temporal paradigm.
The important thing was not high and low, but relevant.
For the consumer of culture, the most important fact is the desire to be a contemporary of this culture.
The culture turned out to be chronomarked, and William Jason’s multiple worlds were located on a certain temporal scale - where they were yesterday, the day before, the 80s, 90s, 2000s, and all other types of rigidity - and everything rested on the current moment, flickering unattainable current today.
The new elite, hypothetical and more likely ideal than embodied - appeared at the top of this relevance. She was always at the peak of modernity, fashionably dressed, listening to current music, understanding trends.
The cultural hierarchy turned out to be stronger than the social one.
If for visitors of piano concerts, representatives of the elite of the past, the piano concert was actually an accessory marker that emphasizes belonging to the social elite, then for the new actual elite only an understanding of the present was important, there was no smell of sociality here. You could be an advanced homeless person, and it would elevate you to the elite anyway.
Hipsterhood was an attempt to build a new Hibrow in the Nobrow world.
At first, hipsterism did not allow itself to mix with mass culture, or it allowed, but with an extremely serious expert assessment in your pocket.
Early hipsters listened to extremely complex indie rock or even sugase, watched a particular movie, read.
But very quickly Nobrow absorbed them, and they already sang along “And tomorrow at 7:22, I will be in Boryspil” of the Christmas tree.
Nobrow dealt very quickly with hipsterism, so even this word was indecent.
The era of youtub’a and school rap has come, which finally established Nobrow.
However, at that moment, the old elites surprisingly woke up. They did not go anywhere desperately floundering in the world of Nobrow.
The Hibrow islet in St. Petersburg was the Open Library event hosted by Nikolai Solodnikov with his wife Ekaterina Gordeeva.
Strange people came to them, for a long time I could not understand their strangeness. Several times, being in the hall at these events, I felt some terrible discomfort. Then I get it.
We are used to people living in Nobrow, they can be dressed at least like druids, at least as commissioners in dusty helmets, they may not seem to correspond at all with time, but this is their right in a chronomarked carnival.
At the Open Library sat people outside Nobrow. For them, elitism was still not temporal, but eternal. Ulitskaya was a marker that emphasized their snobbery and peculiarity. In fact, there were many of these people, just there - in New Holland or in the Mayakovsky library, they accumulated in large numbers.
Feeling among people of another cultural paradigm is just as uncomfortable as among representatives of another biological species. This was a strange discomfort.
Cord tried to get into Hibrow. Continuing to carry Nobrow to the masses with his work, he suddenly showed the world through Instagram a new elite party, in which he surrounded himself with Boris Piotrovsky and Nevzorov. Their company resembles a Victorian cl
I will write about both, and about their impact on our time.
I'll start with Nobrow.
Nobrow is a book about the end of elitist culture, about the destruction of the hierarchies of art consumption. John Seabrook, a respected New York publicist, tells how his father, a wealthy farmer in the Midwest, wore sewn tweed jackets and traveled to Manhattan to enjoy Bernstein's concerts. Seabrook comes to his father in a shabby T-shirt with hollowing Chemical Brothers in headphones.
Elitism ended, Nobrow began - the term that Seabrook opposes Hibrow - a culture of snobbishly raised eyebrows, speaking Russian - Highbrow.
Seabrook analyzes the era of MTV, the heyday of gangsta rap, the mass market in clothing.
Everything was mixed up; the elite no longer needed to oppose commoners.
Nobrow processes went all over the planet at the same time as globalism.
For Russia, in many ways, the conductor of Nobrow was Sergey Shnurov, whose music and philosophy were accepted primarily, initially, not by the final consumer, but by the elite, and already through it he made a breakthrough into mass culture.
The elite with pleasure went and goes to concerts of Leningrad, instead of surrounding themselves with incomprehensible art, piano concerts, contemporary art exhibitions, and author's cinema.
Of course, all these elitist, narrow arts remained, however, their visit was no longer a mandatory marker of belonging to intellectualism or the elite.
Nobrow is not a book, but the very paradigm of time described there, mixed everything and allowed everyone to enjoy everything.
The hierarchy of consumption of culture has been replaced by a temporal paradigm.
The important thing was not high and low, but relevant.
For the consumer of culture, the most important fact is the desire to be a contemporary of this culture.
The culture turned out to be chronomarked, and William Jason’s multiple worlds were located on a certain temporal scale - where they were yesterday, the day before, the 80s, 90s, 2000s, and all other types of rigidity - and everything rested on the current moment, flickering unattainable current today.
The new elite, hypothetical and more likely ideal than embodied - appeared at the top of this relevance. She was always at the peak of modernity, fashionably dressed, listening to current music, understanding trends.
The cultural hierarchy turned out to be stronger than the social one.
If for visitors of piano concerts, representatives of the elite of the past, the piano concert was actually an accessory marker that emphasizes belonging to the social elite, then for the new actual elite only an understanding of the present was important, there was no smell of sociality here. You could be an advanced homeless person, and it would elevate you to the elite anyway.
Hipsterhood was an attempt to build a new Hibrow in the Nobrow world.
At first, hipsterism did not allow itself to mix with mass culture, or it allowed, but with an extremely serious expert assessment in your pocket.
Early hipsters listened to extremely complex indie rock or even sugase, watched a particular movie, read.
But very quickly Nobrow absorbed them, and they already sang along “And tomorrow at 7:22, I will be in Boryspil” of the Christmas tree.
Nobrow dealt very quickly with hipsterism, so even this word was indecent.
The era of youtub’a and school rap has come, which finally established Nobrow.
However, at that moment, the old elites surprisingly woke up. They did not go anywhere desperately floundering in the world of Nobrow.
The Hibrow islet in St. Petersburg was the Open Library event hosted by Nikolai Solodnikov with his wife Ekaterina Gordeeva.
Strange people came to them, for a long time I could not understand their strangeness. Several times, being in the hall at these events, I felt some terrible discomfort. Then I get it.
We are used to people living in Nobrow, they can be dressed at least like druids, at least as commissioners in dusty helmets, they may not seem to correspond at all with time, but this is their right in a chronomarked carnival.
At the Open Library sat people outside Nobrow. For them, elitism was still not temporal, but eternal. Ulitskaya was a marker that emphasized their snobbery and peculiarity. In fact, there were many of these people, just there - in New Holland or in the Mayakovsky library, they accumulated in large numbers.
Feeling among people of another cultural paradigm is just as uncomfortable as among representatives of another biological species. This was a strange discomfort.
Cord tried to get into Hibrow. Continuing to carry Nobrow to the masses with his work, he suddenly showed the world through Instagram a new elite party, in which he surrounded himself with Boris Piotrovsky and Nevzorov. Their company resembles a Victorian cl
У записи 152 лайков,
21 репостов,
14146 просмотров.
21 репостов,
14146 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Игорь Антоновский
