Миша Бо
(последняя III часть в посте выше)
"Чёрно-белое существование"
Часть I
Говорят что первый раз у девушки должен быть каким-то особенным и запоминающимся. Свой же она хотела навсегда вышвырнуть из памяти, как тот розовый презерватив - единственную особость её дебюта. До той холодной ночи она часто рисовала в голове картины, как её полотна висят в лучших галереях мира, но вид первого своего провала - измазанной кровью простыни напрочь отбил желание браться за краски.
Они познакомились в холле кинотеатра Родина, там проходил фестиваль нуар-фильмов. Как раз закончился показ «Печати зла», и народ стал наполнять холл своими глубоко окультуренными телами. Пока пространство равномерно заливалось разговорами о чарующей красоте Марлен Дитрих, неожиданно для всех погас свет. Она, всегда боявшаяся темноты, направилась к выходу и со всего размаху впечаталась в него. В кромешной тьме он никак не мог бы заметить несущееся по направлению к нему тело в чёрном платье в пол, он бы даже может и не почувствовал столкновения с её крошечным тельцем, если бы после него, она от неожиданности не стала топтаться по его ногам. Во мраке он не увидел краску проступившую на её испуганном лице и бешено бегающие глаза, но почувствовал панику захватившую этого маленького человечька. Он, не спрашивая, взял её за похолодевшую руку и вывел сперва на лестницу, а потом на улицу. Всё это время она с такой силой сжимала его ладонь, что он то и дело всматривался в неё, не понимая откуда в столь хрупком создании взялась эта сила. И только выйдя на улицу он решился заговорить с ней и спросил - «С тобой всё хорошо». Она судорожно, не поднимая глаза, протараторить -« Да да да да». От её кроткого голоса он сразу почувствовал тепло разлившееся по давно очерствелой душе. Его поразила чернота её волос, которая могла соперничать лишь с чернотой её гагатовых глаз. Он, поняв что не может просто так упустить это прелестное создание, предложил проводить её до дома. Она до сих пор так ни разу не подняла своих глаз, и, смотря на его носки улыбнувшись согласилась. Как позже она часто любила повторять что сделала это, увидев что у него они были разные, один - чёрный другой - белый и всегда, смеясь прибавляла «два весёлых гуся». Так не размыкая своих, ставших уже одним целым рук , они ушли в самую глубь той пропитанной чернотой людских помыслов Питерской белой ночи.
Сперва она не подымала глаза выше чёрного платка, бутоном воткнутого в карман его белоснежного сюртука и продолжала идти не произнося ни слова. Вскоре он спросил, что она предпочитает пить, и, словно в трюм корабля идущего на верную гибель, сбежал в подвал магазина 24ч и вышел от туда с чёрным пакетом, в котором лежали его любимый чёрный ром и белое вино для неё. И только в этот момент она впервые заметила прекрасные пепельные волосы, которые он так грациозно откидывал назад. Дойдя до первой же лавочки они принялись за распитие. Её поразила галантность с которой он расстелил пакет на уже покрывшиеся росой доски лавочки. Ударивший в голову хмель сделал их обоих до нелепости разговорчивыми. Блеск её миндалевидных глаз настолько расположил к ней, что он впервые в жизни рассказал историю, как его жизнь потеряла краски: в старших классах он часто с друзьями пропивал свою выданную впрок молодость в одном злачном заведении. В самый разгар попойки между ними и компанией по соседству произошла стычка, по-итогу которой все вытекли на улицу. Наколившийся до бела конфликт должен был как-то разрешиться и стайные законы тех мест обязывали кого-то из компании сойтись в спаринге с представителем апонентов. Его ангелоподобное лицо, наивно смотрящее из под локонов белокурых волос всегда создавало впечатление холёности и поэтому выбор участника стычки раз-на-раз пал на него. Он только на днях приобрёл себе жёлтые мартинсы со стальным стаканом, что только подогревала его друзей и во время всего действа отовсюду слышались крики «бей стаканом! с носка!». Далее ярость залила глаза, и он помнит только как, прыгая на лице врага, чувствовал - сердце вот-вот выскочит из груди. Далее сквозь заволочившую сознание дымку проступил лишь конечный кадр - море крови на асфальте, посреди которого плавали белые лодочки раскрошенных зубов. На утро вид в зеркале своего вдвойне опухшего от алкоголя и полученных ударов лица, заставил вспомнить ту нечеловеческую ярость одолевшую им прошлой ночью. Осознание своего звериного естества выгнало все краски из его жизни, оставив внутри полнейшую серость человеческого существования.
Дослушав, она не промолвив ни слова, вытянула свою лебяжью шею и поцеловала его дрожащие губы, оставив на них отпечаток своей тёмной помады. Они отправились дальше бродить по городу, который будто бы стал другим новым за время их лавочного диалога. Другим стал воздух, уже не сдавливал своей северной влажностью им грудь. Улицы стали шире, лица редких утренних прохожих мягче. Он снова сбежал в какой-то подвал и вынес такой же чёрный пакет с аналогичным содержанием. Они оба знали - большую часть из всего этого даже не вспомнят, поэтому говорили всё что думают, не краснея за сказанное и не утаивая друг от друга подробностей даже самых прескверных историй. Рассудок всё больше затуманивался, но, между тем, сквозь этот туман всё отчётливей проступал конечный пункт этой спонтанной прогулки, и, по итогу, она оказалась у него дома. Её поразила полностью белая комната, походившая на палату умалишенного с матрасом на полу, ч/б фотографиями по стенам и тучей книг кучей сваленных в углу, на вершине которой сидела чёрная кошка. «Это Чернышевская» - сказал он, на что она стала бешено хохотать и пытаться сквозь смех объяснить его причину. Оказалось что у неё дома живёт белый кот по кличке Белинский. Заливаясь смехом они рухнули на матрас, чтоб следующие три дня практически с него не вставать. Только изредка он вскакивал и, голым бродя по комнате, читал ей стихи Саши Чёрного, преданным фанатом которого являлся. На это она отвечала ему поэзией Андрея Белого, который, был ей близок тем, что судьба постоянно вписывала его в любовные треугольники, сперва с Брюсовым, а потом с Блоком. На это время они напрочь забыли об одежде, а еду заменили ромом и вином.
На третий день, вечером она, вспомнив, что было бы хорошо покормить кота, оделась и вызвала такси. Стоя у машины, он взял её телефон, набрал свой номер и позвонил себе. Затем поцеловал и сказал - «Как доедешь, отпишись». Всю дорогу до ненавистной ей с этого момента Чёрной речки она плакала, не понимая причины своих слёз, радость пережитого момента разрывал страх, что они больше никогда не увидятся.
Сперва они сутками разговаривали по телефону, потом она всё чаще и чаще стала приезжать и по неделе проводить в его постеле - на его матрасе. Но по немыслимому парадоксу, чем больше они сближались тем сильнее росла её патологическая ревность.
Однажды она рано утром ушла, оставив его спящим. Очнувшись лишь под вечер, с гудящей от вчерашнего загула головой он побрёл в ванну, где умывшись и слегка придя в себя, увидел пластиковую палочку, подняв которую обнаружил на ней две цветные полоски. Он за мгновение оделся и, допив остатки рома, отправился к ней. Взбежал по лестнице и вставил ключи - дубликат, который она уже давно выдала ему, но ещё долго стоял уперевшись лбом в холодную дверь. Когда же всё таки решился зайти, то сразу увидел её в дальней комнате, всю измазанную краской, стоящую перед холстом. Она взглянула на него каким-то новым взглядом, в котором отсутствовал уже тот трагизм, удручавший его в последнее время. В этот день он впервые остался у неё на ночь. Когда же она проснулась, его не было, а рядом на подушке лежала стопка бумаг, на верхнем листе которой было написанно: «Чёрно-белое существование» роман.
Часть II
Первым делом он полетел в офис журнала чёрно-белой фотографии, для которого снимал уже пятый год. Забрав свой последний гонорар, сообщил об окончании их сотрудничества, послал воздушный поцелуй с вытянутым средним пальцем редактору и,не оборачиваясь, дабы не превратиться в соляной столб, покинул офис. Именно о таком уходе он мечтал последние пару лет. Выйдя на улицу, сперва закурил сигарету и, напевая «Закрой за мной дверь я ухожу», улыбаясь пошёл по направлению к бару, где всегда отмечал значимые для него события, которые он стал перебирать в памяти и пришёл к выводу, что их было не так уж и много в жизни, тех по настоящему значимых. Жизнь всегда казалась ему попыткой запрыгнуть в последний вагон уходящего в закат поезда, первые вагоны которого он давно уже пустил под откос. И всё что остаётся это запрыгнуть, уцепившись в протянутую случайную руку и отдышаться в тамбуре, дожидаясь когда весь состав завалится на бок. Но почему-то именно сегодня это всё не казалось ему таким уж трагичным, ведь даже при подобном раскладе у тебя есть протянутая рука, тепло ладони и небольшой период в тамбуре. Копаясь в нахлынувших на него новых мыслях, он успел изрядно накидаться, пока к нему не подсел человек в широкополой шляпе надвинутой на затылок и чёрных очках. Это был издатель, ко встречи с которым он готовился заливая в себя стопками ром и запивая это дело тёмным пивом. В тот день они увиделись впервые, хотя общались уже месяцев пятнадцать, с тех пор как , написав первую серию своих рассказов, он отправил их в редакцию. На что получил ответ «Ваш стиль письма великолепен своей искренностью, а маргинальная тематика рассказов захватывает с первых строк повествования» и предложение написать роман в таком же духе. Он ясно помнит как читал ответ издательства, сидя в этом же баре, на этом самом месте, а потом пропил все свои деньги, угощая самых потрёпанных девиц, чьи платья задирались похотливыми барными стульями оголяя их не первой свежести потаённые желания. Опрокинув последний шот, он словно из последних сил оттолкнулся от барной стойки, как от пристани и на полных парусах уплыл по направлению к дому. Уличная прохлада немного вернула его в чувства и, вбивая свои грузные от алкоголя шаги в гранит мостовой, он начал перебирать возможные сюжеты своего будущего романа. Так через час, когда непос
(последняя III часть в посте выше)
"Чёрно-белое существование"
Часть I
Говорят что первый раз у девушки должен быть каким-то особенным и запоминающимся. Свой же она хотела навсегда вышвырнуть из памяти, как тот розовый презерватив - единственную особость её дебюта. До той холодной ночи она часто рисовала в голове картины, как её полотна висят в лучших галереях мира, но вид первого своего провала - измазанной кровью простыни напрочь отбил желание браться за краски.
Они познакомились в холле кинотеатра Родина, там проходил фестиваль нуар-фильмов. Как раз закончился показ «Печати зла», и народ стал наполнять холл своими глубоко окультуренными телами. Пока пространство равномерно заливалось разговорами о чарующей красоте Марлен Дитрих, неожиданно для всех погас свет. Она, всегда боявшаяся темноты, направилась к выходу и со всего размаху впечаталась в него. В кромешной тьме он никак не мог бы заметить несущееся по направлению к нему тело в чёрном платье в пол, он бы даже может и не почувствовал столкновения с её крошечным тельцем, если бы после него, она от неожиданности не стала топтаться по его ногам. Во мраке он не увидел краску проступившую на её испуганном лице и бешено бегающие глаза, но почувствовал панику захватившую этого маленького человечька. Он, не спрашивая, взял её за похолодевшую руку и вывел сперва на лестницу, а потом на улицу. Всё это время она с такой силой сжимала его ладонь, что он то и дело всматривался в неё, не понимая откуда в столь хрупком создании взялась эта сила. И только выйдя на улицу он решился заговорить с ней и спросил - «С тобой всё хорошо». Она судорожно, не поднимая глаза, протараторить -« Да да да да». От её кроткого голоса он сразу почувствовал тепло разлившееся по давно очерствелой душе. Его поразила чернота её волос, которая могла соперничать лишь с чернотой её гагатовых глаз. Он, поняв что не может просто так упустить это прелестное создание, предложил проводить её до дома. Она до сих пор так ни разу не подняла своих глаз, и, смотря на его носки улыбнувшись согласилась. Как позже она часто любила повторять что сделала это, увидев что у него они были разные, один - чёрный другой - белый и всегда, смеясь прибавляла «два весёлых гуся». Так не размыкая своих, ставших уже одним целым рук , они ушли в самую глубь той пропитанной чернотой людских помыслов Питерской белой ночи.
Сперва она не подымала глаза выше чёрного платка, бутоном воткнутого в карман его белоснежного сюртука и продолжала идти не произнося ни слова. Вскоре он спросил, что она предпочитает пить, и, словно в трюм корабля идущего на верную гибель, сбежал в подвал магазина 24ч и вышел от туда с чёрным пакетом, в котором лежали его любимый чёрный ром и белое вино для неё. И только в этот момент она впервые заметила прекрасные пепельные волосы, которые он так грациозно откидывал назад. Дойдя до первой же лавочки они принялись за распитие. Её поразила галантность с которой он расстелил пакет на уже покрывшиеся росой доски лавочки. Ударивший в голову хмель сделал их обоих до нелепости разговорчивыми. Блеск её миндалевидных глаз настолько расположил к ней, что он впервые в жизни рассказал историю, как его жизнь потеряла краски: в старших классах он часто с друзьями пропивал свою выданную впрок молодость в одном злачном заведении. В самый разгар попойки между ними и компанией по соседству произошла стычка, по-итогу которой все вытекли на улицу. Наколившийся до бела конфликт должен был как-то разрешиться и стайные законы тех мест обязывали кого-то из компании сойтись в спаринге с представителем апонентов. Его ангелоподобное лицо, наивно смотрящее из под локонов белокурых волос всегда создавало впечатление холёности и поэтому выбор участника стычки раз-на-раз пал на него. Он только на днях приобрёл себе жёлтые мартинсы со стальным стаканом, что только подогревала его друзей и во время всего действа отовсюду слышались крики «бей стаканом! с носка!». Далее ярость залила глаза, и он помнит только как, прыгая на лице врага, чувствовал - сердце вот-вот выскочит из груди. Далее сквозь заволочившую сознание дымку проступил лишь конечный кадр - море крови на асфальте, посреди которого плавали белые лодочки раскрошенных зубов. На утро вид в зеркале своего вдвойне опухшего от алкоголя и полученных ударов лица, заставил вспомнить ту нечеловеческую ярость одолевшую им прошлой ночью. Осознание своего звериного естества выгнало все краски из его жизни, оставив внутри полнейшую серость человеческого существования.
Дослушав, она не промолвив ни слова, вытянула свою лебяжью шею и поцеловала его дрожащие губы, оставив на них отпечаток своей тёмной помады. Они отправились дальше бродить по городу, который будто бы стал другим новым за время их лавочного диалога. Другим стал воздух, уже не сдавливал своей северной влажностью им грудь. Улицы стали шире, лица редких утренних прохожих мягче. Он снова сбежал в какой-то подвал и вынес такой же чёрный пакет с аналогичным содержанием. Они оба знали - большую часть из всего этого даже не вспомнят, поэтому говорили всё что думают, не краснея за сказанное и не утаивая друг от друга подробностей даже самых прескверных историй. Рассудок всё больше затуманивался, но, между тем, сквозь этот туман всё отчётливей проступал конечный пункт этой спонтанной прогулки, и, по итогу, она оказалась у него дома. Её поразила полностью белая комната, походившая на палату умалишенного с матрасом на полу, ч/б фотографиями по стенам и тучей книг кучей сваленных в углу, на вершине которой сидела чёрная кошка. «Это Чернышевская» - сказал он, на что она стала бешено хохотать и пытаться сквозь смех объяснить его причину. Оказалось что у неё дома живёт белый кот по кличке Белинский. Заливаясь смехом они рухнули на матрас, чтоб следующие три дня практически с него не вставать. Только изредка он вскакивал и, голым бродя по комнате, читал ей стихи Саши Чёрного, преданным фанатом которого являлся. На это она отвечала ему поэзией Андрея Белого, который, был ей близок тем, что судьба постоянно вписывала его в любовные треугольники, сперва с Брюсовым, а потом с Блоком. На это время они напрочь забыли об одежде, а еду заменили ромом и вином.
На третий день, вечером она, вспомнив, что было бы хорошо покормить кота, оделась и вызвала такси. Стоя у машины, он взял её телефон, набрал свой номер и позвонил себе. Затем поцеловал и сказал - «Как доедешь, отпишись». Всю дорогу до ненавистной ей с этого момента Чёрной речки она плакала, не понимая причины своих слёз, радость пережитого момента разрывал страх, что они больше никогда не увидятся.
Сперва они сутками разговаривали по телефону, потом она всё чаще и чаще стала приезжать и по неделе проводить в его постеле - на его матрасе. Но по немыслимому парадоксу, чем больше они сближались тем сильнее росла её патологическая ревность.
Однажды она рано утром ушла, оставив его спящим. Очнувшись лишь под вечер, с гудящей от вчерашнего загула головой он побрёл в ванну, где умывшись и слегка придя в себя, увидел пластиковую палочку, подняв которую обнаружил на ней две цветные полоски. Он за мгновение оделся и, допив остатки рома, отправился к ней. Взбежал по лестнице и вставил ключи - дубликат, который она уже давно выдала ему, но ещё долго стоял уперевшись лбом в холодную дверь. Когда же всё таки решился зайти, то сразу увидел её в дальней комнате, всю измазанную краской, стоящую перед холстом. Она взглянула на него каким-то новым взглядом, в котором отсутствовал уже тот трагизм, удручавший его в последнее время. В этот день он впервые остался у неё на ночь. Когда же она проснулась, его не было, а рядом на подушке лежала стопка бумаг, на верхнем листе которой было написанно: «Чёрно-белое существование» роман.
Часть II
Первым делом он полетел в офис журнала чёрно-белой фотографии, для которого снимал уже пятый год. Забрав свой последний гонорар, сообщил об окончании их сотрудничества, послал воздушный поцелуй с вытянутым средним пальцем редактору и,не оборачиваясь, дабы не превратиться в соляной столб, покинул офис. Именно о таком уходе он мечтал последние пару лет. Выйдя на улицу, сперва закурил сигарету и, напевая «Закрой за мной дверь я ухожу», улыбаясь пошёл по направлению к бару, где всегда отмечал значимые для него события, которые он стал перебирать в памяти и пришёл к выводу, что их было не так уж и много в жизни, тех по настоящему значимых. Жизнь всегда казалась ему попыткой запрыгнуть в последний вагон уходящего в закат поезда, первые вагоны которого он давно уже пустил под откос. И всё что остаётся это запрыгнуть, уцепившись в протянутую случайную руку и отдышаться в тамбуре, дожидаясь когда весь состав завалится на бок. Но почему-то именно сегодня это всё не казалось ему таким уж трагичным, ведь даже при подобном раскладе у тебя есть протянутая рука, тепло ладони и небольшой период в тамбуре. Копаясь в нахлынувших на него новых мыслях, он успел изрядно накидаться, пока к нему не подсел человек в широкополой шляпе надвинутой на затылок и чёрных очках. Это был издатель, ко встречи с которым он готовился заливая в себя стопками ром и запивая это дело тёмным пивом. В тот день они увиделись впервые, хотя общались уже месяцев пятнадцать, с тех пор как , написав первую серию своих рассказов, он отправил их в редакцию. На что получил ответ «Ваш стиль письма великолепен своей искренностью, а маргинальная тематика рассказов захватывает с первых строк повествования» и предложение написать роман в таком же духе. Он ясно помнит как читал ответ издательства, сидя в этом же баре, на этом самом месте, а потом пропил все свои деньги, угощая самых потрёпанных девиц, чьи платья задирались похотливыми барными стульями оголяя их не первой свежести потаённые желания. Опрокинув последний шот, он словно из последних сил оттолкнулся от барной стойки, как от пристани и на полных парусах уплыл по направлению к дому. Уличная прохлада немного вернула его в чувства и, вбивая свои грузные от алкоголя шаги в гранит мостовой, он начал перебирать возможные сюжеты своего будущего романа. Так через час, когда непос
Misha Bo
(last part III in the post above)
"Black and White Existence"
Part I
They say that for the first time a girl should be somehow special and memorable. She wanted to erase her forever from her memory, like that pink condom is the only feature of her debut. Until that cold night, she often painted pictures in her head how her canvases hang in the best galleries of the world, but the sight of her first failure - blood-smeared sheets completely discouraged her from taking up paints.
They met in the lobby of the Rodina cinema, there was a festival of noir films. Just ended the show of "Seal of Evil", and people began to fill the hall with their deeply cultured bodies. While space was evenly flooded with talk of the enchanting beauty of Marlene Dietrich, all of a sudden the lights went out. She, always afraid of the dark, headed for the exit and impressed at it in all scope. In absolute darkness, he could not have noticed a body rushing towards him in a black dress on the floor, he might not even have felt a collision with her tiny little body, if after it she had not started to stomp on his legs from surprise. In the darkness, he did not see the paint appearing on her frightened face and his eyes flashing wildly, but he felt a panic seizing this little man. Without asking, he took her cold hand and led her out first to the stairs, and then to the street. All this time, she squeezed his palm with such force that he kept peering into it, not understanding where this force came from in such a fragile creation. And only when he went out into the street he decided to speak with her and asked, “Everything is fine with you.” She frantically, without raising her eyes, chattering - "Yes, yes, yes, yes." From her meek voice, he immediately felt the warmth spilling over his long-hardened soul. He was struck by the blackness of her hair, which could only compete with the blackness of her jet eyes. He, realizing that he couldn’t just miss this charming creature, offered to take her home. Until now, she had never raised her eyes, and, looking at his socks with a smile, agreed. As she later often liked to repeat that she did it, seeing that he had them different, one - black another - white and always, laughing, added “two funny geese”. So without breaking their hands, which had already become one, they went into the very depths of that black-soaked human mind of St. Petersburg's white night.
At first, she did not raise her eyes above the black scarf, a bud stuck in the pocket of his snow-white coat, and continued to walk without saying a word. He soon asked what she preferred to drink, and, as if in the hold of a ship going to certain doom, he fled to the basement of the store 24h and went out with a black bag in which his favorite black rum and white wine lay for her. And only at that moment she first noticed the beautiful ashen hair, which he so gracefully threw back. Having reached the very first bench, they set about drinking. She was struck by the gallantry with which he spread the package on the benches already covered with dew. The hitting head made both of them absurdly talkative. The gleam of her almond-shaped eyes attracted her so much that for the first time in his life he told the story of how his life had lost its color: in high school, he often drank with his friends his youth, given out for the future, in one polite institution. In the midst of a drinking bout, a clash occurred between them and the company in the neighborhood, as a result of which everyone leaked onto the street. The conflict, which had whipped up to white, had to be somehow resolved and the pack laws of those places obliged someone from the company to meet in sparing with the representative of the subscribers. His angel-like face, naively looking out from under the locks of blond hair, always created the impression of sleekness and therefore the choice of the participant in the skirmish fell on him once and for all. Just the other day, he bought himself yellow martins with a steel glass, which only warmed up his friends and during the whole action there were screams from everywhere shouting “hit with a glass! off the toe! ". Then rage filled his eyes, and he only remembers how, jumping on the enemy’s face, he felt that his heart was about to jump out of his chest. Further through the clouded haze only a final frame emerged - a sea of blood on the asphalt, in the middle of which white boats of crumbled teeth floated. In the morning, the look in the mirror of his face, doubly swollen from alcohol and received blows, made me remember that inhuman rage that had overcome him last night. Awareness of his bestial nature drove all the colors from his life, leaving inside the sheer dullness of human existence.
After listening, she did not say a word, stretched out her swan neck and kissed his trembling lips, leaving an imprint of her dark lipstick on them. They went on to wander around the city, which seemed to have become another new one during their shop dialogue. The air became different; he no longer squeezed his chest with its northern humidity. The streets became wider, the faces of rare morning passers-by softer. He again fled to some basement and delivered the same black bag with the same content. They both knew that most of it wasn’t even
(last part III in the post above)
"Black and White Existence"
Part I
They say that for the first time a girl should be somehow special and memorable. She wanted to erase her forever from her memory, like that pink condom is the only feature of her debut. Until that cold night, she often painted pictures in her head how her canvases hang in the best galleries of the world, but the sight of her first failure - blood-smeared sheets completely discouraged her from taking up paints.
They met in the lobby of the Rodina cinema, there was a festival of noir films. Just ended the show of "Seal of Evil", and people began to fill the hall with their deeply cultured bodies. While space was evenly flooded with talk of the enchanting beauty of Marlene Dietrich, all of a sudden the lights went out. She, always afraid of the dark, headed for the exit and impressed at it in all scope. In absolute darkness, he could not have noticed a body rushing towards him in a black dress on the floor, he might not even have felt a collision with her tiny little body, if after it she had not started to stomp on his legs from surprise. In the darkness, he did not see the paint appearing on her frightened face and his eyes flashing wildly, but he felt a panic seizing this little man. Without asking, he took her cold hand and led her out first to the stairs, and then to the street. All this time, she squeezed his palm with such force that he kept peering into it, not understanding where this force came from in such a fragile creation. And only when he went out into the street he decided to speak with her and asked, “Everything is fine with you.” She frantically, without raising her eyes, chattering - "Yes, yes, yes, yes." From her meek voice, he immediately felt the warmth spilling over his long-hardened soul. He was struck by the blackness of her hair, which could only compete with the blackness of her jet eyes. He, realizing that he couldn’t just miss this charming creature, offered to take her home. Until now, she had never raised her eyes, and, looking at his socks with a smile, agreed. As she later often liked to repeat that she did it, seeing that he had them different, one - black another - white and always, laughing, added “two funny geese”. So without breaking their hands, which had already become one, they went into the very depths of that black-soaked human mind of St. Petersburg's white night.
At first, she did not raise her eyes above the black scarf, a bud stuck in the pocket of his snow-white coat, and continued to walk without saying a word. He soon asked what she preferred to drink, and, as if in the hold of a ship going to certain doom, he fled to the basement of the store 24h and went out with a black bag in which his favorite black rum and white wine lay for her. And only at that moment she first noticed the beautiful ashen hair, which he so gracefully threw back. Having reached the very first bench, they set about drinking. She was struck by the gallantry with which he spread the package on the benches already covered with dew. The hitting head made both of them absurdly talkative. The gleam of her almond-shaped eyes attracted her so much that for the first time in his life he told the story of how his life had lost its color: in high school, he often drank with his friends his youth, given out for the future, in one polite institution. In the midst of a drinking bout, a clash occurred between them and the company in the neighborhood, as a result of which everyone leaked onto the street. The conflict, which had whipped up to white, had to be somehow resolved and the pack laws of those places obliged someone from the company to meet in sparing with the representative of the subscribers. His angel-like face, naively looking out from under the locks of blond hair, always created the impression of sleekness and therefore the choice of the participant in the skirmish fell on him once and for all. Just the other day, he bought himself yellow martins with a steel glass, which only warmed up his friends and during the whole action there were screams from everywhere shouting “hit with a glass! off the toe! ". Then rage filled his eyes, and he only remembers how, jumping on the enemy’s face, he felt that his heart was about to jump out of his chest. Further through the clouded haze only a final frame emerged - a sea of blood on the asphalt, in the middle of which white boats of crumbled teeth floated. In the morning, the look in the mirror of his face, doubly swollen from alcohol and received blows, made me remember that inhuman rage that had overcome him last night. Awareness of his bestial nature drove all the colors from his life, leaving inside the sheer dullness of human existence.
After listening, she did not say a word, stretched out her swan neck and kissed his trembling lips, leaving an imprint of her dark lipstick on them. They went on to wander around the city, which seemed to have become another new one during their shop dialogue. The air became different; he no longer squeezed his chest with its northern humidity. The streets became wider, the faces of rare morning passers-by softer. He again fled to some basement and delivered the same black bag with the same content. They both knew that most of it wasn’t even
У записи 38 лайков,
1 репостов,
5055 просмотров.
1 репостов,
5055 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Миша Бо
