Потом меня, конечно, поймали и наказали.
Не помню, сколько мне было лет, когда я стащил из холодильника банку сгущенки. Проковырял в крышке дырку каким-то не предназначенным этого предметом, выпил несколько глотков и спрятал банку у ножки дивана, в пыльном углу.
Но секреты всегда открываются. Любая тайна — как шар, брошенный с высоты на пружинистую сетку батута. Эластичный материал натягивается, чтобы потом с силой вытолкнуть шар вверх. Чем тяжелее шар — тем больше времени понадобится сетке, чтобы остановить его падение. И тем сильнее будет обратный ход.
Поэтому диван, который до этого сто лет никто не трогал, очень скоро понадобилось отодвинуть.
Воровать банку не было никакого смысла. Я не был ни голоден, ни обделён сладостями. Больше того, спрятанная сгущенка создавала сразу несколько проблем: есть её больше не хотелось, а избавиться от банки насовсем было сложнее, чем просто утащить в свою комнату. Не говоря уже о необходимости хранить тайну и испытывать вину.
От папиного взгляда по всему телу, от горла к рукам и ногам, прокатилась холодная удушающая волна, сбилось дыхание и загорелись уши. Тут была и вина, и страх последствий, и еще полная неожиданность. Видимо, мой мозг так хотел избавиться от этой нерешаемой задачи с банкой, что просто напрочь о ней забыл.
Взглядом всё не ограничилось — папа тогда здорово на меня наорал. И дело тут было, конечно, не в сгущенке, а в том, что его слегка одеревеневший от ужаса сын — вор. И идиот.
Кажется, папа даже спрашивал, почему я её взял. Па-че-муу? Ответить было решительно невозможно. Но и не взять тоже было нельзя. Причиной кражи был не голод, не строгие родители и не склонность к воровству.
Совсем другое — странное, необъяснимое желание. Оно появилось раньше той дурацкой банки и осталось со мной до сих пор: желание сделать то, что хочется. И никому. Об этом. Не говорить.
Не помню, сколько мне было лет, когда я стащил из холодильника банку сгущенки. Проковырял в крышке дырку каким-то не предназначенным этого предметом, выпил несколько глотков и спрятал банку у ножки дивана, в пыльном углу.
Но секреты всегда открываются. Любая тайна — как шар, брошенный с высоты на пружинистую сетку батута. Эластичный материал натягивается, чтобы потом с силой вытолкнуть шар вверх. Чем тяжелее шар — тем больше времени понадобится сетке, чтобы остановить его падение. И тем сильнее будет обратный ход.
Поэтому диван, который до этого сто лет никто не трогал, очень скоро понадобилось отодвинуть.
Воровать банку не было никакого смысла. Я не был ни голоден, ни обделён сладостями. Больше того, спрятанная сгущенка создавала сразу несколько проблем: есть её больше не хотелось, а избавиться от банки насовсем было сложнее, чем просто утащить в свою комнату. Не говоря уже о необходимости хранить тайну и испытывать вину.
От папиного взгляда по всему телу, от горла к рукам и ногам, прокатилась холодная удушающая волна, сбилось дыхание и загорелись уши. Тут была и вина, и страх последствий, и еще полная неожиданность. Видимо, мой мозг так хотел избавиться от этой нерешаемой задачи с банкой, что просто напрочь о ней забыл.
Взглядом всё не ограничилось — папа тогда здорово на меня наорал. И дело тут было, конечно, не в сгущенке, а в том, что его слегка одеревеневший от ужаса сын — вор. И идиот.
Кажется, папа даже спрашивал, почему я её взял. Па-че-муу? Ответить было решительно невозможно. Но и не взять тоже было нельзя. Причиной кражи был не голод, не строгие родители и не склонность к воровству.
Совсем другое — странное, необъяснимое желание. Оно появилось раньше той дурацкой банки и осталось со мной до сих пор: желание сделать то, что хочется. И никому. Об этом. Не говорить.
Then, of course, I was caught and punished.
I don’t remember how old I was when I stole a can of condensed milk from the refrigerator. I poked a hole in the lid with some object not intended for this, drank several sips and hid the can at the leg of the sofa, in a dusty corner.
But secrets are always revealed. Any secret is like a ball thrown from a height onto a springy net of a trampoline. The elastic material is stretched to then force the ball up. The heavier the ball, the more time it will take the net to stop it falling. And the stronger the return stroke will be.
Therefore, the sofa, which no one had touched for a hundred years, very soon needed to be moved away.
There was no point stealing a jar. I was neither hungry nor deprived of sweets. Moreover, the hidden condensed milk created several problems at once: I did not want to eat it anymore, and getting rid of the can was completely more difficult than just dragging it into your room. Not to mention the need to keep a secret and feel guilty.
From my father’s gaze, a cold, suffocating wave swept from my throat to arms and legs, my breathing went astray and my ears lit up. There was guilt, and fear of the consequences, and still complete surprise. Apparently, my brain so wanted to get rid of this unsolvable task with a can that I completely forgot about it.
Everything was not limited to a look - dad then yelled at me coolly. And the point here, of course, was not in condensed milk, but in the fact that his son, slightly stiff with horror, was a thief. And an idiot.
It seems that dad even asked why I took it. Pa-che-muu? It was decidedly impossible to answer. But it was impossible not to take it either. The reason for the theft was not hunger, not strict parents, and not a tendency to theft.
Quite another is a strange, inexplicable desire. It appeared before that stupid jar and has remained with me until now: the desire to do what I want. And to nobody. About it. Do not talk.
I don’t remember how old I was when I stole a can of condensed milk from the refrigerator. I poked a hole in the lid with some object not intended for this, drank several sips and hid the can at the leg of the sofa, in a dusty corner.
But secrets are always revealed. Any secret is like a ball thrown from a height onto a springy net of a trampoline. The elastic material is stretched to then force the ball up. The heavier the ball, the more time it will take the net to stop it falling. And the stronger the return stroke will be.
Therefore, the sofa, which no one had touched for a hundred years, very soon needed to be moved away.
There was no point stealing a jar. I was neither hungry nor deprived of sweets. Moreover, the hidden condensed milk created several problems at once: I did not want to eat it anymore, and getting rid of the can was completely more difficult than just dragging it into your room. Not to mention the need to keep a secret and feel guilty.
From my father’s gaze, a cold, suffocating wave swept from my throat to arms and legs, my breathing went astray and my ears lit up. There was guilt, and fear of the consequences, and still complete surprise. Apparently, my brain so wanted to get rid of this unsolvable task with a can that I completely forgot about it.
Everything was not limited to a look - dad then yelled at me coolly. And the point here, of course, was not in condensed milk, but in the fact that his son, slightly stiff with horror, was a thief. And an idiot.
It seems that dad even asked why I took it. Pa-che-muu? It was decidedly impossible to answer. But it was impossible not to take it either. The reason for the theft was not hunger, not strict parents, and not a tendency to theft.
Quite another is a strange, inexplicable desire. It appeared before that stupid jar and has remained with me until now: the desire to do what I want. And to nobody. About it. Do not talk.
У записи 13 лайков,
0 репостов,
275 просмотров.
0 репостов,
275 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Глеб Клинов
![Ацетил Салицилович [In Tab]](https://pp.userapi.com/c626419/v626419830/8dd8/PuyVVTaejAo.jpg "Ацетил Салицилович [In Tab]")
