От отца:
Друзья! Мы не начнем свою речь из-за угла*, как это любили делать наши глубокомысленные и многозначительные отцы. Мы не будем говорить о духовном в искусстве**, как это сделал в свое время один из них. Мы еще не созрели для такого безумия. Но мы готовы поговорить о чем-нибудь другом. Например, о даблоидах.
Или про экзистенциальный лиризм образа эскалатора и про назревшую необходимость сценической эксплуатации – увы, уже после Николая Баскова - его невыносимо выразительной эскалации. Или же про уральскую поэтическую школу с ее показательной ротой гумилевских курсантов в количестве ста тридцати перьевых единиц. А также о ложно понятом гуманизме, плюрализме и консенсуcализме - которые в конечном итоге оборачиваются неуместной демократией в области тонких материй и деспотичных матерей. О толерантности мужского взгляда на женскую сексуальную распущенность при абсолютно невинном сознании этих недолговечных подснежников. О товарном фашизме и общероссийском национальном заговоре вполне успешных троечников. О технологии мгновенной заморозки ермолинских полуфабрикатов. Об эротических снах и хульных мыслях. Про хульные мысли – с особым, наклоном в тридцать два градуса, пиететом.
Без всякого пиетета – об отвратительной форме сезонного олимпийского помешательства в образе снующих средь бела дня по городам и весям нашей отчизны безумных факельщиков, распространяющих опасную и немыслимо дорогостоящую бациллу олимпийской заразы. В конце концов всегда можно воспользоваться спасительным пассажем Джона Кейджа про то, что ему вообще нечего сказать. Причем он всегда недалек от истины – ибо нам – как и большинству из нас - действительно нечего сказать. Особенного и возвышенного.
Друзья! Мы не начнем свою речь из-за угла*, как это любили делать наши глубокомысленные и многозначительные отцы. Мы не будем говорить о духовном в искусстве**, как это сделал в свое время один из них. Мы еще не созрели для такого безумия. Но мы готовы поговорить о чем-нибудь другом. Например, о даблоидах.
Или про экзистенциальный лиризм образа эскалатора и про назревшую необходимость сценической эксплуатации – увы, уже после Николая Баскова - его невыносимо выразительной эскалации. Или же про уральскую поэтическую школу с ее показательной ротой гумилевских курсантов в количестве ста тридцати перьевых единиц. А также о ложно понятом гуманизме, плюрализме и консенсуcализме - которые в конечном итоге оборачиваются неуместной демократией в области тонких материй и деспотичных матерей. О толерантности мужского взгляда на женскую сексуальную распущенность при абсолютно невинном сознании этих недолговечных подснежников. О товарном фашизме и общероссийском национальном заговоре вполне успешных троечников. О технологии мгновенной заморозки ермолинских полуфабрикатов. Об эротических снах и хульных мыслях. Про хульные мысли – с особым, наклоном в тридцать два градуса, пиететом.
Без всякого пиетета – об отвратительной форме сезонного олимпийского помешательства в образе снующих средь бела дня по городам и весям нашей отчизны безумных факельщиков, распространяющих опасную и немыслимо дорогостоящую бациллу олимпийской заразы. В конце концов всегда можно воспользоваться спасительным пассажем Джона Кейджа про то, что ему вообще нечего сказать. Причем он всегда недалек от истины – ибо нам – как и большинству из нас - действительно нечего сказать. Особенного и возвышенного.
From father:
Friends! We will not start our speech from around the corner *, as our thoughtful and significant fathers liked to do. We will not talk about the spiritual in art **, as one of them did in due time. We are not yet ripe for such madness. But we are ready to talk about something else. For example, about dabloids.
Or about the existential lyricism of the image of the escalator and the overdue need for stage exploitation - alas, after Nikolai Baskov - its unbearably expressive escalation. Or about the Ural poetry school with its exponential company of Gumilev cadets in the amount of one hundred and thirty feather units. And also about the falsely understood humanism, pluralism and consensualism - which ultimately turn into inappropriate democracy in the field of subtle matters and autocratic mothers. On the tolerance of the male view of female sexual licentiousness with the absolutely innocent consciousness of these short-lived snowdrops. About commodity fascism and the all-Russian national conspiracy of quite successful troeches. On the technology of instant freezing Yermolinsky semi-finished products. About erotic dreams and blasphemous thoughts. About blasphemy thoughts - with a special inclination of thirty-two degrees, reverence.
Without any reverence, about the disgusting form of seasonal Olympic insanity in the form of insane torchbearers scurrying in broad daylight throughout the cities and villages of our homeland, spreading a dangerous and inconceivably expensive Olympic infection bacillus. In the end, you can always take advantage of John Cage's escape passage about the fact that he has nothing to say. Moreover, he is always not far from the truth - for we - like most of us - really have nothing to say. Special and sublime.
Friends! We will not start our speech from around the corner *, as our thoughtful and significant fathers liked to do. We will not talk about the spiritual in art **, as one of them did in due time. We are not yet ripe for such madness. But we are ready to talk about something else. For example, about dabloids.
Or about the existential lyricism of the image of the escalator and the overdue need for stage exploitation - alas, after Nikolai Baskov - its unbearably expressive escalation. Or about the Ural poetry school with its exponential company of Gumilev cadets in the amount of one hundred and thirty feather units. And also about the falsely understood humanism, pluralism and consensualism - which ultimately turn into inappropriate democracy in the field of subtle matters and autocratic mothers. On the tolerance of the male view of female sexual licentiousness with the absolutely innocent consciousness of these short-lived snowdrops. About commodity fascism and the all-Russian national conspiracy of quite successful troeches. On the technology of instant freezing Yermolinsky semi-finished products. About erotic dreams and blasphemous thoughts. About blasphemy thoughts - with a special inclination of thirty-two degrees, reverence.
Without any reverence, about the disgusting form of seasonal Olympic insanity in the form of insane torchbearers scurrying in broad daylight throughout the cities and villages of our homeland, spreading a dangerous and inconceivably expensive Olympic infection bacillus. In the end, you can always take advantage of John Cage's escape passage about the fact that he has nothing to say. Moreover, he is always not far from the truth - for we - like most of us - really have nothing to say. Special and sublime.
У записи 6 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Мария Гутовская
