Стивен Кинг: Не пытайтесь обмануть бесконечность
Я литературный эквивалент картофеля фри с биг-маком. Корни всего, что я пишу, тянутся к одной истории. В старших классах я встречался с девчонкой. Потом мы расстались. «Мне нужно посмотреть на других людей», — сказала она. «Валяй», — сказал я. Какое-то время спустя я встретил ее вновь. Под глазом у нее был синяк. «Я не хочу говорить об этом», — сказала она. Потом мы сидели и пили кофе. Она молчала, а затем ее прорвало. Оказалось, что она встречалась с другим чуваком, и тот чувак как-то попросил ее сделать одну штуку, а она отказала ему. И он ударил ее. Помню, я сказал: «Наверное, ты чувствовала заранее, что что-то случится, и тебе было страшно?» «Нет, — сказала она, и я запомнил ее слова на всю жизнь. — Мы никогда не чувствуем той опасности, которая по-настоящему близка».
Однажды я пришел к психотерапевту. Она сказала: «Вы должны представить, что все ваши страхи — это такой шарик, который вы можете просто накрыть ладонью». Я сказал: «Девушка, милая, да я живу страхом. Для того чтобы накрыть мой страх не хватит даже чернобыльского саркофага».
Ненавижу мозгоправов. Если у тебя есть проблемы — жри лекарства и никому не плачься.
Я уважаю страх. Он организует людей. Например, если бы можно было представить себе возможность такого выбора, то я никогда не полетел бы на самолете, весь экипаж которого не боится летать.
Я всегда летаю бизнес-классом. В случае катастрофы я хочу быть к ней как можно ближе.
Когда-то давно все самолеты, на которых я летал, были оснащены мониторами, на которых транслировалось изображение с носовой камеры: вы могли видеть, как самолет отрывается от земли, взлет, посадку. А потом в Чикаго разбился самолет. Представляете, как это было? «Так, земля все ближе, ближе — боже, как быстро — еще ближе. Все, ребята, мы мертвецы».
Как-то раз я летел на самолете, и со мной рядом сидел какой-то придурок. Когда мы набрали высоту, он начал блеять: «Мистер Кинг, я давно мечтал задать вам ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНЫЙ вопрос: откуда вы черпаете вдохновение?» Я сказал: «Мне никогда не задавали этот вопрос на высоте 12 тысяч метров, но все равно — идите в жопу». Потом я даже пожалел его: до самого конца полета он просидел белый, как простыня и даже не притронулся к еде.
Меня задолбал вопрос «Как вы пишете?». С некоторых пор я отвечаю на него однообразно: «По слову зараз».
Дорога в ад вымощена наречиями.
Вдохновение можно черпать отовсюду. В моей книге «Ночная смена» есть рассказ «Давилка» — про гладильную машину, которая несколько озлобилась на мир. Идея родилась у меня в тот год, когда я работал в прачечной. Вместе со мной работал парень, который потерял на этой работе руки — из предплечий у него торчали два металлических крюка. Знаете, есть некоторые вещи, которые работодатели забывают вам сказать, когда вы поступаете на новую работу. Этому парню забыли сообщить, что тому, кто работает на валиковой гладильной машине, не стоит носить галстук. Более всего меня потрясало, что когда после смены все шли мыть руки, он просил кого-нибудь открыть ему воду и спокойно мыл свои крюки под краном.
Господь бывает жесток настолько, что иногда оставляет тебя жить дальше.
Хорошие идеи — как йо-йо. Ты можешь оттолкнуть ее от себя, но она все равно останется на дальнем конце резинки. Она не умирает там, она лишь спит. А потом, когда ты забудешь о ней, она вернется и хлопнет тебя по голове.
Литература — это правда, обернутая в ложь.
Я не готовлюсь к написанию книг. Не просиживаю в библиотеках, не делаю выписок, ничего нигде не подчеркиваю. Я просто сажусь и пишу гребаные слова. Называйте меня колбасником. Да, я долбаный колбасный писатель. То, что я пишу, — это колбаса. Сел и съел. Я признаю это и не принимаю никаких претензий: ведь я никогда не выдаю свою колбасу за белужью икру.
Талант не статичен. Он либо взрослеет, либо умирает.
Принято думать, что я очень странный или даже страшный человек. Это не верно. У меня по-прежнему сердце маленького мальчика. Оно пылится в стеклянном графине на моем столе.
Многие удивляются, но в детстве я не любил выкапывать трупы животных или мучить насекомых.
Считается, что моим первым опубликованным произведением был «Стеклянный пол», который я напечатал в 1969 году. Скажу по секрету, это брехня. Вначале, в 1963-м, был рассказ под названием «Я был подростком, который похищал трупы». Но издатель изменил название на «В мире насилия». Там было про безумного ученого, который выращивал в подвале гигантских слизняков и заставлял своего сына выкапывать для этих ублюдков свежие трупы. Но все закончилось благополучно: слизняки съели ученого, а подросток убежал.
Можно быть счастливым в 8 и в 28, но если кто-то говорит вам, что он был счастлив в 16, значит, он либо лжец, либо идиот.
Лучше быть хорошим, чем плохим. Но иногда порядочность приобретается слишком высокой ценой.
Только ваши враги скажут вам правду. Друзья и возлюбленные будут лгать бесконечно, запутавшись в паутине принятых на себя обязательств.
Самые важные вещи сложнее всего выразить словами. Иногда это оборачивается тем, что мы стыдимся собственных чувств, потому что слова делают наши чувства ущербными.
Надежда — неплохая штука. А неплохие штуки не склонны умирать.
Писать о своей жизни — сложная задача. Это как секс: лучше пережить это, чем писать об этом.
Я пишу лишь о том, что меня пугает. Например, я никогда не писал про змей — мне плевать на них. Я люблю писать про крыс — эти серые ублюдки пугают меня куда сильнее.
Пугать людей книгами в наше время становится все сложнее. Они уже запуганы телевизором, так что я тут бессилен.
Американские президенты постоянно произносят вялые речи о неприятии школьного насилия. От этих жалких спектаклей меня обычно тянет зевать. Особенно если вспомнить, что эти люди отдали приказ разбомбить Югославию и залили кровью Ирак. Мне кажется, это можно сравнить лишь с лекцией о вреде наркотиков, которую ведет трясущийся тип, ноздри которого обсыпаны кокаином, а в руке зажата трубка для крэка.
Кокаин — это дар. Он всегда был моей кнопкой «вкл.» Я начал употреблять его в 1979-м и продолжал, наверное, восемь лет. Не слишком-то долго, чтобы по-настоящему подсесть, но уж точно дольше, чем Вторая мировая война.
Мне кажется, марихуану стоит не только полностью легализовать, но и сделать ее выращивание надомной работой для тысяч одиноких людей. Для моего родного штата Мен это было бы даром божьим. Там и так можно взять неплохую траву домашней высадки, но ведь она будет гораздо качественнее, если люди будут открыто выращивать ее в теплицах и пользоваться удобрениями.
Я начал напиваться с той самой минуты, когда закон разрешил мне делать это. Я всегда пил только для того, чтобы просто напиться. Никогда не понимал выпивки в компании. Это для меня как трахнуть сестру.
Кто-то говорит, что творческие люди больше страдают от пристрастия к алкоголизму, чем остальные. Они, мол, более ранимы и тонки. Но я так не думаю. Мы все выглядим одинаково, когда блюем себе на ботинки.
Для меня не существует такой вещи, как настроение или вдохновение. Я всегда нахожусь в настроении что-нибудь написать.
Ненавижу пустые страницы.
Я говорил это прежде, я говорю это сейчас. Когда ты вдруг обнаруживаешь что-то, к чему у тебя есть талант, ты будешь корпеть над этим до тех пор, пока твои пальцы не начнут кровоточить и пока твои глаза не вывалятся из глазниц.
Если у тебя нет времени на чтение, у тебя не будет и времени на то, чтобы писать.
Я редко иду на уступки. Когда компания ABC взялась за экранизацию моего «Противостояния», я сразу понял, что имею дело с упертыми уродами. Их цензоры знали только два словосочетания: " это нам подходит" и «ни в коем случае». Меня это мало беспокоило до тех пор, пока мы не добрались до сцены, где моя героиня произносит следующую фразу: «Раз тебе так важна работа — не выпускай ее из рук и засунь поглубже в жопу!» Как мне кажется, слово «жопа» небезызвестно и весьма употребимо на телевидении, но цензоры заявили мне, что это не пройдет никогда. Видимо, процесс помещения работы в жопу слишком будоражил их сознание. Поэтому в фильме вы услышите лишь: «...и засунь ее поглубже!» Но знайте: я всегда был за жопу.
Французский язык способен превратить грязь в любовь.
Господь имеет к нам определенную милость. В конце концов, за последние 63 года на планету упала лишь пара атомных бомб.
Каждая форма жизни бессознательно или подсознательно стремится к бессмертию.
Я никогда не приму участие в спиритическом сеансе. Даже если моя жена завтра умрет, и ко мне придет медиум и скажет, что жена только что вышла на связь и собирается мне сказать что-то очень важное.
Монстры и привидения существуют. Они всегда живут и борются внутри каждого из нас, а иногда побеждают.
«Ночь живых мертвецов» (фильм режиссера Джорджа Ромеро) — величайшее кино. Когда оно вышло на экраны, системы возрастных рейтингов для фильмов не было и в помине. Помню, когда я отправился посмотреть этот фильм, весь зал был полон детьми. Клянусь, я никогда не видел настолько тихих детей. Они даже боялись пошевелиться. Они выходили из зала со стеклянными глазами и открытыми ртами. Это был самый сильный аргумент в пользу классификации фильмов по возрасту, который я когда-либо видел.
Как-то раз, после того как я перенес тяжелую болезнь в госпитале и вернулся домой, я сел смотреть «Титаник». Никогда в жизни я так остро не чувствовал наносимый моему мозгу ущерб.
Кино не победит книги. Все эти ребята, типа Кингсли Эмиса постоянно твердят: книга мертва, общество сползает в трясину, культура уничтожена, кругом идиоты, имбецилы, телевидение, поп-музыка, разложение, дегенерация и все такое. И тут вдруг появляется чертов Гарри Поттер — гребаная хрень на 734 страницы, которая расходится пятимиллионным тиражом за двенадцать часов. Про себя я промолчу.
Большинство из того, что было написано и опубликовано с середины 1980-х по середину 1990-х — суть откровенное и высококонцентрированное говно.
Век книг не окончен. Хотя, возможно, окончен век некоторых книг.
Иногда меня спрашивают: «Стив, почему вы не напишете
Я литературный эквивалент картофеля фри с биг-маком. Корни всего, что я пишу, тянутся к одной истории. В старших классах я встречался с девчонкой. Потом мы расстались. «Мне нужно посмотреть на других людей», — сказала она. «Валяй», — сказал я. Какое-то время спустя я встретил ее вновь. Под глазом у нее был синяк. «Я не хочу говорить об этом», — сказала она. Потом мы сидели и пили кофе. Она молчала, а затем ее прорвало. Оказалось, что она встречалась с другим чуваком, и тот чувак как-то попросил ее сделать одну штуку, а она отказала ему. И он ударил ее. Помню, я сказал: «Наверное, ты чувствовала заранее, что что-то случится, и тебе было страшно?» «Нет, — сказала она, и я запомнил ее слова на всю жизнь. — Мы никогда не чувствуем той опасности, которая по-настоящему близка».
Однажды я пришел к психотерапевту. Она сказала: «Вы должны представить, что все ваши страхи — это такой шарик, который вы можете просто накрыть ладонью». Я сказал: «Девушка, милая, да я живу страхом. Для того чтобы накрыть мой страх не хватит даже чернобыльского саркофага».
Ненавижу мозгоправов. Если у тебя есть проблемы — жри лекарства и никому не плачься.
Я уважаю страх. Он организует людей. Например, если бы можно было представить себе возможность такого выбора, то я никогда не полетел бы на самолете, весь экипаж которого не боится летать.
Я всегда летаю бизнес-классом. В случае катастрофы я хочу быть к ней как можно ближе.
Когда-то давно все самолеты, на которых я летал, были оснащены мониторами, на которых транслировалось изображение с носовой камеры: вы могли видеть, как самолет отрывается от земли, взлет, посадку. А потом в Чикаго разбился самолет. Представляете, как это было? «Так, земля все ближе, ближе — боже, как быстро — еще ближе. Все, ребята, мы мертвецы».
Как-то раз я летел на самолете, и со мной рядом сидел какой-то придурок. Когда мы набрали высоту, он начал блеять: «Мистер Кинг, я давно мечтал задать вам ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНЫЙ вопрос: откуда вы черпаете вдохновение?» Я сказал: «Мне никогда не задавали этот вопрос на высоте 12 тысяч метров, но все равно — идите в жопу». Потом я даже пожалел его: до самого конца полета он просидел белый, как простыня и даже не притронулся к еде.
Меня задолбал вопрос «Как вы пишете?». С некоторых пор я отвечаю на него однообразно: «По слову зараз».
Дорога в ад вымощена наречиями.
Вдохновение можно черпать отовсюду. В моей книге «Ночная смена» есть рассказ «Давилка» — про гладильную машину, которая несколько озлобилась на мир. Идея родилась у меня в тот год, когда я работал в прачечной. Вместе со мной работал парень, который потерял на этой работе руки — из предплечий у него торчали два металлических крюка. Знаете, есть некоторые вещи, которые работодатели забывают вам сказать, когда вы поступаете на новую работу. Этому парню забыли сообщить, что тому, кто работает на валиковой гладильной машине, не стоит носить галстук. Более всего меня потрясало, что когда после смены все шли мыть руки, он просил кого-нибудь открыть ему воду и спокойно мыл свои крюки под краном.
Господь бывает жесток настолько, что иногда оставляет тебя жить дальше.
Хорошие идеи — как йо-йо. Ты можешь оттолкнуть ее от себя, но она все равно останется на дальнем конце резинки. Она не умирает там, она лишь спит. А потом, когда ты забудешь о ней, она вернется и хлопнет тебя по голове.
Литература — это правда, обернутая в ложь.
Я не готовлюсь к написанию книг. Не просиживаю в библиотеках, не делаю выписок, ничего нигде не подчеркиваю. Я просто сажусь и пишу гребаные слова. Называйте меня колбасником. Да, я долбаный колбасный писатель. То, что я пишу, — это колбаса. Сел и съел. Я признаю это и не принимаю никаких претензий: ведь я никогда не выдаю свою колбасу за белужью икру.
Талант не статичен. Он либо взрослеет, либо умирает.
Принято думать, что я очень странный или даже страшный человек. Это не верно. У меня по-прежнему сердце маленького мальчика. Оно пылится в стеклянном графине на моем столе.
Многие удивляются, но в детстве я не любил выкапывать трупы животных или мучить насекомых.
Считается, что моим первым опубликованным произведением был «Стеклянный пол», который я напечатал в 1969 году. Скажу по секрету, это брехня. Вначале, в 1963-м, был рассказ под названием «Я был подростком, который похищал трупы». Но издатель изменил название на «В мире насилия». Там было про безумного ученого, который выращивал в подвале гигантских слизняков и заставлял своего сына выкапывать для этих ублюдков свежие трупы. Но все закончилось благополучно: слизняки съели ученого, а подросток убежал.
Можно быть счастливым в 8 и в 28, но если кто-то говорит вам, что он был счастлив в 16, значит, он либо лжец, либо идиот.
Лучше быть хорошим, чем плохим. Но иногда порядочность приобретается слишком высокой ценой.
Только ваши враги скажут вам правду. Друзья и возлюбленные будут лгать бесконечно, запутавшись в паутине принятых на себя обязательств.
Самые важные вещи сложнее всего выразить словами. Иногда это оборачивается тем, что мы стыдимся собственных чувств, потому что слова делают наши чувства ущербными.
Надежда — неплохая штука. А неплохие штуки не склонны умирать.
Писать о своей жизни — сложная задача. Это как секс: лучше пережить это, чем писать об этом.
Я пишу лишь о том, что меня пугает. Например, я никогда не писал про змей — мне плевать на них. Я люблю писать про крыс — эти серые ублюдки пугают меня куда сильнее.
Пугать людей книгами в наше время становится все сложнее. Они уже запуганы телевизором, так что я тут бессилен.
Американские президенты постоянно произносят вялые речи о неприятии школьного насилия. От этих жалких спектаклей меня обычно тянет зевать. Особенно если вспомнить, что эти люди отдали приказ разбомбить Югославию и залили кровью Ирак. Мне кажется, это можно сравнить лишь с лекцией о вреде наркотиков, которую ведет трясущийся тип, ноздри которого обсыпаны кокаином, а в руке зажата трубка для крэка.
Кокаин — это дар. Он всегда был моей кнопкой «вкл.» Я начал употреблять его в 1979-м и продолжал, наверное, восемь лет. Не слишком-то долго, чтобы по-настоящему подсесть, но уж точно дольше, чем Вторая мировая война.
Мне кажется, марихуану стоит не только полностью легализовать, но и сделать ее выращивание надомной работой для тысяч одиноких людей. Для моего родного штата Мен это было бы даром божьим. Там и так можно взять неплохую траву домашней высадки, но ведь она будет гораздо качественнее, если люди будут открыто выращивать ее в теплицах и пользоваться удобрениями.
Я начал напиваться с той самой минуты, когда закон разрешил мне делать это. Я всегда пил только для того, чтобы просто напиться. Никогда не понимал выпивки в компании. Это для меня как трахнуть сестру.
Кто-то говорит, что творческие люди больше страдают от пристрастия к алкоголизму, чем остальные. Они, мол, более ранимы и тонки. Но я так не думаю. Мы все выглядим одинаково, когда блюем себе на ботинки.
Для меня не существует такой вещи, как настроение или вдохновение. Я всегда нахожусь в настроении что-нибудь написать.
Ненавижу пустые страницы.
Я говорил это прежде, я говорю это сейчас. Когда ты вдруг обнаруживаешь что-то, к чему у тебя есть талант, ты будешь корпеть над этим до тех пор, пока твои пальцы не начнут кровоточить и пока твои глаза не вывалятся из глазниц.
Если у тебя нет времени на чтение, у тебя не будет и времени на то, чтобы писать.
Я редко иду на уступки. Когда компания ABC взялась за экранизацию моего «Противостояния», я сразу понял, что имею дело с упертыми уродами. Их цензоры знали только два словосочетания: " это нам подходит" и «ни в коем случае». Меня это мало беспокоило до тех пор, пока мы не добрались до сцены, где моя героиня произносит следующую фразу: «Раз тебе так важна работа — не выпускай ее из рук и засунь поглубже в жопу!» Как мне кажется, слово «жопа» небезызвестно и весьма употребимо на телевидении, но цензоры заявили мне, что это не пройдет никогда. Видимо, процесс помещения работы в жопу слишком будоражил их сознание. Поэтому в фильме вы услышите лишь: «...и засунь ее поглубже!» Но знайте: я всегда был за жопу.
Французский язык способен превратить грязь в любовь.
Господь имеет к нам определенную милость. В конце концов, за последние 63 года на планету упала лишь пара атомных бомб.
Каждая форма жизни бессознательно или подсознательно стремится к бессмертию.
Я никогда не приму участие в спиритическом сеансе. Даже если моя жена завтра умрет, и ко мне придет медиум и скажет, что жена только что вышла на связь и собирается мне сказать что-то очень важное.
Монстры и привидения существуют. Они всегда живут и борются внутри каждого из нас, а иногда побеждают.
«Ночь живых мертвецов» (фильм режиссера Джорджа Ромеро) — величайшее кино. Когда оно вышло на экраны, системы возрастных рейтингов для фильмов не было и в помине. Помню, когда я отправился посмотреть этот фильм, весь зал был полон детьми. Клянусь, я никогда не видел настолько тихих детей. Они даже боялись пошевелиться. Они выходили из зала со стеклянными глазами и открытыми ртами. Это был самый сильный аргумент в пользу классификации фильмов по возрасту, который я когда-либо видел.
Как-то раз, после того как я перенес тяжелую болезнь в госпитале и вернулся домой, я сел смотреть «Титаник». Никогда в жизни я так остро не чувствовал наносимый моему мозгу ущерб.
Кино не победит книги. Все эти ребята, типа Кингсли Эмиса постоянно твердят: книга мертва, общество сползает в трясину, культура уничтожена, кругом идиоты, имбецилы, телевидение, поп-музыка, разложение, дегенерация и все такое. И тут вдруг появляется чертов Гарри Поттер — гребаная хрень на 734 страницы, которая расходится пятимиллионным тиражом за двенадцать часов. Про себя я промолчу.
Большинство из того, что было написано и опубликовано с середины 1980-х по середину 1990-х — суть откровенное и высококонцентрированное говно.
Век книг не окончен. Хотя, возможно, окончен век некоторых книг.
Иногда меня спрашивают: «Стив, почему вы не напишете
Stephen King: Don't Try To Fool Infinity
I am the literary equivalent of french fries with big mac. The roots of everything that I write are drawn to one story. In high school, I met with a girl. Then we broke up. “I need to look at other people,” she said. “Go ahead,” I said. Some time later, I met her again. There was a bruise under her eye. “I don't want to talk about it,” she said. Then we sat and drank coffee. She was silent, and then she broke through. It turned out that she was dating another dude, and that dude somehow asked her to do one thing, and she refused him. And he hit her. I remember, I said: “I guess you felt in advance that something would happen, and you were scared?” “No,” she said, and I remembered her words for life. “We never feel the danger that is truly close.”
Once I went to a psychotherapist. She said: “You have to imagine that all your fears are a ball that you can just cover with your palm.” I said: “Girl, dear, yes I live in fear. In order to cover my fear, even the Chernobyl sarcophagus will not be enough. ”
I hate brain rights. If you have problems, eat the medicine and don’t cry to anyone.
I respect fear. He organizes people. For example, if it were possible to imagine the possibility of such a choice, then I would never fly on a plane whose entire crew is not afraid to fly.
I always fly in business class. In the event of a disaster, I want to be as close to her as possible.
Once upon a time, all the planes I flew on were equipped with monitors that broadcast the image from the bow chamber: you could see the plane take off, take off, land. And then a plane crashed in Chicago. Can you imagine how it was? “So, the earth is getting closer, closer - God, how fast - even closer. All guys, we're dead. ”
Once I was flying on an airplane, and some moron sat next to me. When we gained height, he began to bleat: “Mr. King, I have long dreamed of asking you a VERY UNUSUAL question: where do you get your inspiration from?” I said: "I was never asked this question at an altitude of 12 thousand meters, but anyway - go in the ass." Then I even felt sorry for him: until the very end of the flight he sat as white as a sheet and did not even touch the food.
I was puzzled by the question "How do you write?" For some time now I have answered it monotonously: “According to the word at a time.”
The road to hell is paved with dialects.
You can draw inspiration from everywhere. In my book “The Night Shift” there is a story “Crush” - about an ironing machine, which is somewhat embittered about the world. The idea came to me that year when I worked in the laundry room. A guy worked with me who lost his hands on this job - two metal hooks protruded from his forearms. You know, there are some things that employers forget to tell you when you get a new job. They forgot to tell this guy that someone who works on a roller ironing machine should not wear a tie. What shocked me most was that when everyone went to wash their hands after the shift, he asked someone to open the water for him and calmly washed his hooks under the tap.
The Lord is so cruel that sometimes he leaves you to live on.
Good ideas are like yo-yo. You can push it away from you, but it will still remain at the far end of the gum. She does not die there, she only sleeps. And then when you forget about her, she will come back and slap you on the head.
Literature is truth wrapped in a lie.
I am not preparing to write books. I don’t sit in libraries, I do not make extracts, I do not emphasize anything anywhere. I just sit down and write fucking words. Call me a sausage maker. Yes, I'm a fucking sausage writer. What I am writing is sausage. He sat down and ate. I admit this and do not accept any claims: after all, I never give out my sausage for Beluga caviar.
Talent is not static. He either grows up or dies.
It is generally accepted that I am a very strange or even scary person. This is not true. I still have the heart of a little boy. It is gathering dust in a glass decanter on my desk.
Many are surprised, but as a child I did not like to dig up animal corpses or torture insects.
It is believed that my first published work was Glass Floor, which I printed in 1969. I'll tell you a secret, this is nonsense. At first, in 1963, there was a story called "I was a teenager who abducted corpses." But the publisher changed the name to "In the world of violence." It was about a mad scientist who grew giant slugs in the basement and forced his son to dig up fresh corpses for these bastards. But it all ended happily: the slugs ate the scientist, and the teenager ran away.
You can be happy at 8 and at 28, but if someone tells you that he was happy at 16, then he is either a liar or an idiot.
Better to be good than bad. But sometimes decency gets too high a price.
Only your enemies will tell you the truth. Friends and lovers will lie forever, entangled in a web of assumed obligations.
The most important things are hardest to express
I am the literary equivalent of french fries with big mac. The roots of everything that I write are drawn to one story. In high school, I met with a girl. Then we broke up. “I need to look at other people,” she said. “Go ahead,” I said. Some time later, I met her again. There was a bruise under her eye. “I don't want to talk about it,” she said. Then we sat and drank coffee. She was silent, and then she broke through. It turned out that she was dating another dude, and that dude somehow asked her to do one thing, and she refused him. And he hit her. I remember, I said: “I guess you felt in advance that something would happen, and you were scared?” “No,” she said, and I remembered her words for life. “We never feel the danger that is truly close.”
Once I went to a psychotherapist. She said: “You have to imagine that all your fears are a ball that you can just cover with your palm.” I said: “Girl, dear, yes I live in fear. In order to cover my fear, even the Chernobyl sarcophagus will not be enough. ”
I hate brain rights. If you have problems, eat the medicine and don’t cry to anyone.
I respect fear. He organizes people. For example, if it were possible to imagine the possibility of such a choice, then I would never fly on a plane whose entire crew is not afraid to fly.
I always fly in business class. In the event of a disaster, I want to be as close to her as possible.
Once upon a time, all the planes I flew on were equipped with monitors that broadcast the image from the bow chamber: you could see the plane take off, take off, land. And then a plane crashed in Chicago. Can you imagine how it was? “So, the earth is getting closer, closer - God, how fast - even closer. All guys, we're dead. ”
Once I was flying on an airplane, and some moron sat next to me. When we gained height, he began to bleat: “Mr. King, I have long dreamed of asking you a VERY UNUSUAL question: where do you get your inspiration from?” I said: "I was never asked this question at an altitude of 12 thousand meters, but anyway - go in the ass." Then I even felt sorry for him: until the very end of the flight he sat as white as a sheet and did not even touch the food.
I was puzzled by the question "How do you write?" For some time now I have answered it monotonously: “According to the word at a time.”
The road to hell is paved with dialects.
You can draw inspiration from everywhere. In my book “The Night Shift” there is a story “Crush” - about an ironing machine, which is somewhat embittered about the world. The idea came to me that year when I worked in the laundry room. A guy worked with me who lost his hands on this job - two metal hooks protruded from his forearms. You know, there are some things that employers forget to tell you when you get a new job. They forgot to tell this guy that someone who works on a roller ironing machine should not wear a tie. What shocked me most was that when everyone went to wash their hands after the shift, he asked someone to open the water for him and calmly washed his hooks under the tap.
The Lord is so cruel that sometimes he leaves you to live on.
Good ideas are like yo-yo. You can push it away from you, but it will still remain at the far end of the gum. She does not die there, she only sleeps. And then when you forget about her, she will come back and slap you on the head.
Literature is truth wrapped in a lie.
I am not preparing to write books. I don’t sit in libraries, I do not make extracts, I do not emphasize anything anywhere. I just sit down and write fucking words. Call me a sausage maker. Yes, I'm a fucking sausage writer. What I am writing is sausage. He sat down and ate. I admit this and do not accept any claims: after all, I never give out my sausage for Beluga caviar.
Talent is not static. He either grows up or dies.
It is generally accepted that I am a very strange or even scary person. This is not true. I still have the heart of a little boy. It is gathering dust in a glass decanter on my desk.
Many are surprised, but as a child I did not like to dig up animal corpses or torture insects.
It is believed that my first published work was Glass Floor, which I printed in 1969. I'll tell you a secret, this is nonsense. At first, in 1963, there was a story called "I was a teenager who abducted corpses." But the publisher changed the name to "In the world of violence." It was about a mad scientist who grew giant slugs in the basement and forced his son to dig up fresh corpses for these bastards. But it all ended happily: the slugs ate the scientist, and the teenager ran away.
You can be happy at 8 and at 28, but if someone tells you that he was happy at 16, then he is either a liar or an idiot.
Better to be good than bad. But sometimes decency gets too high a price.
Only your enemies will tell you the truth. Friends and lovers will lie forever, entangled in a web of assumed obligations.
The most important things are hardest to express
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Всеволод Овчаров
