В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства. Но вдруг... В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось... он отвел от глаз бинокль, нагнулся и.. апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
«Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».
Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:
— Извините, ваше — ство, я вас обрызгал... я нечаянно...
— Ничего, ничего...
— Ради бога, извините. Я ведь... я не желал!
— Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:
— Я вас обрызгал, ваше — ство... Простите... Я ведь... не то чтобы...
— Ах, полноте... Я уж забыл, а вы всё о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.
«Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал... что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой», успокоилась.
— А все-таки ты сходи, извинись, — сказала она. — Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!
— То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то странно... Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.
На другой день Червяков надел новый вицмундир, постригся и пошел к Бризжалову объяснить... Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.
— Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше — ство, — начал докладывать экзекутор, — я чихнул-с и... нечаянно обрызгал... Изв...
— Какие пустяки... Бог знает что! Вам что угодно? — обратился генерал к следующему просителю.
«Говорить не хочет! — подумал Червяков, бледнея. — Сердится, значит... Нет, этого нельзя так оставить... Я ему объясню...»
Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал:
— Ваше — ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше — ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.
— Да вы просто смеетесь, милостисдарь! — сказал он, скрываясь за дверью.
«Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Чёрт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!»
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять.
— Я вчера приходил беспокоить ваше — ство, — забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, — не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с..., а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам... не будет...
— Пошел вон!! — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.
— Что-с? — спросил шёпотом Червяков, млея от ужаса.
— Пошел вон!! — повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся... Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и... помер.
«Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».
Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:
— Извините, ваше — ство, я вас обрызгал... я нечаянно...
— Ничего, ничего...
— Ради бога, извините. Я ведь... я не желал!
— Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:
— Я вас обрызгал, ваше — ство... Простите... Я ведь... не то чтобы...
— Ах, полноте... Я уж забыл, а вы всё о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.
«Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал... что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой», успокоилась.
— А все-таки ты сходи, извинись, — сказала она. — Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!
— То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то странно... Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.
На другой день Червяков надел новый вицмундир, постригся и пошел к Бризжалову объяснить... Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.
— Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше — ство, — начал докладывать экзекутор, — я чихнул-с и... нечаянно обрызгал... Изв...
— Какие пустяки... Бог знает что! Вам что угодно? — обратился генерал к следующему просителю.
«Говорить не хочет! — подумал Червяков, бледнея. — Сердится, значит... Нет, этого нельзя так оставить... Я ему объясню...»
Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал:
— Ваше — ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше — ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.
— Да вы просто смеетесь, милостисдарь! — сказал он, скрываясь за дверью.
«Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Чёрт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!»
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять.
— Я вчера приходил беспокоить ваше — ство, — забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, — не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с..., а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам... не будет...
— Пошел вон!! — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.
— Что-с? — спросил шёпотом Червяков, млея от ужаса.
— Пошел вон!! — повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся... Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и... помер.
One fine evening, an equally beautiful executor, Ivan Dmitrich Chervyakov, sat in the second row of chairs and looked through his binoculars at the “Corneville Bells”. He looked and felt on top of bliss. But suddenly ... In the stories this “but suddenly” is often found. The authors are right: life is so full of surprises! But suddenly his face frowned, his eyes rolled, his breathing stopped ... he pulled his binoculars away from his eyes, bent down and ... parades !!! Sneezed, as you can see. Sneezing is not forbidden to anyone anywhere. Both men and police masters, and sometimes even secret advisers, sneeze. Everyone sneezes. Worms didn’t get embarrassed at all, wiped off his handkerchief and, like a polite man, looked around him: didn’t he disturb someone with his sneezing? But here I had to be embarrassed. He saw that the old man sitting in front of him, in the first row of chairs, diligently wiped his bald spot and neck with a glove and mumbled something. In an old man, Chervyakov recognized State General Brizzhalov, who was serving as a communications officer.
“I was splashing it! - thought Chervyakov. - Not my boss, a stranger, but still awkward. I must apologize.
Chervyakov coughed, leaned his torso forward and whispered to the general in his ear:
- Excuse me, yours, I sprayed you ... I accidentally ...
- Nothing, nothing ...
- For God's sake, sorry. I'm ... I did not want!
- Ah, sit, please! Give a listen!
Worms embarrassed, smiled stupidly and began to look at the scene. He looked, but he no longer felt bliss. His beginning to torment anxiety. During the intermission, he approached Brizzhalov, walked beside him and, after shaking shyness, muttered:
- I was splashing you, yours ... Excuse me ... I'm not ... not that ...
- Oh, completeness ... I already forgot, and all of you about the same! Said the general, and impatiently moved his lower lip.
“I have forgotten, but the malice itself is in the eyes,” thought Chervyakov, looking suspiciously at the general. - And he does not want to talk. We ought to explain to him that I didn’t want at all ... that this was a law of nature, otherwise they would think that I wanted to spit. Now he will not think so, he will think so! .. ”
Arriving home, Chervyakov told his wife about his ignorance. His wife, it seemed to him, was too light-hearted about what had happened; she was only frightened, and then, when she learned that Brizzhalov was a “stranger,” she calmed down.
“And yet you go, apologize,” she said. - Thinks that you do not know how to keep yourself in the public!
- That is what it is! I apologized, but he was somehow strange ... I did not say a single good word. Yes, and there was no time to talk.
The next day, Chervyakov put on a new uniform, cut his hair and went to Brizhzhalov to explain ... When he entered the reception room of the general, he saw many petitioners there, and between the petitioners and the general himself, who had already started receiving petitions. After interviewing several petitioners, the general looked up at Chervyakov.
“Yesterday, in Arcadia, if you recall yours,” the executor began to report, “I sneezed, sir, and ... accidentally sprinkled on ... Izv ...
“What nonsense ... God knows what!” What do you want? The general asked the next petitioner.
“He does not want to speak! - thought Worms, turning pale. - Angry, it means ... No, this can not be left so ... I will explain to him ... "
When the general finished the conversation with the last petitioner and headed to the inner apartments, Chervyakov stepped after him and muttered:
- Your - stvo! If I dare to disturb yours, it is from feeling, I can say, repentance! .. Not on purpose, if you wish, you know, sir!
The general made a weeping face and waved his hand.
- Yes, you just laugh, you are! - He said, hiding behind the door.
“What are the mockery here? - thought Chervyakov. “There is no mockery at all!” General, but can not understand! When so, I will not apologize to this fanfare anymore! Damn it! I will write him a letter, but I will not go! By golly, I will not! ”
So thought Chervyakov, going home. He did not write letters to the general. I thought, thought, and did not invent this letter. I had to go the very next day to explain myself.
“Yesterday I came to disturb yours,” he murmured, when the general raised his questioning eyes at him, “not to laugh, as you deigned to say.” I apologized for the fact that, sneezing, sprayed, sir ... but I did not even think to laugh. Do I dare to laugh? If we laugh, so no then, then, respect for the person ... will not ...
- Go away!! - barked suddenly blue and shaken General.
- What? - Worms asked in a whisper, pleading with horror.
- Go away!! - repeated the general, flooding his legs.
In Chervyakov's stomach, something came off. Seeing nothing, not hearing anything, he backed towards the door, went out into the street and dragged himself ... When he came home mechanically, without taking off his uniform, he lay down on the sofa and ... died.
“I was splashing it! - thought Chervyakov. - Not my boss, a stranger, but still awkward. I must apologize.
Chervyakov coughed, leaned his torso forward and whispered to the general in his ear:
- Excuse me, yours, I sprayed you ... I accidentally ...
- Nothing, nothing ...
- For God's sake, sorry. I'm ... I did not want!
- Ah, sit, please! Give a listen!
Worms embarrassed, smiled stupidly and began to look at the scene. He looked, but he no longer felt bliss. His beginning to torment anxiety. During the intermission, he approached Brizzhalov, walked beside him and, after shaking shyness, muttered:
- I was splashing you, yours ... Excuse me ... I'm not ... not that ...
- Oh, completeness ... I already forgot, and all of you about the same! Said the general, and impatiently moved his lower lip.
“I have forgotten, but the malice itself is in the eyes,” thought Chervyakov, looking suspiciously at the general. - And he does not want to talk. We ought to explain to him that I didn’t want at all ... that this was a law of nature, otherwise they would think that I wanted to spit. Now he will not think so, he will think so! .. ”
Arriving home, Chervyakov told his wife about his ignorance. His wife, it seemed to him, was too light-hearted about what had happened; she was only frightened, and then, when she learned that Brizzhalov was a “stranger,” she calmed down.
“And yet you go, apologize,” she said. - Thinks that you do not know how to keep yourself in the public!
- That is what it is! I apologized, but he was somehow strange ... I did not say a single good word. Yes, and there was no time to talk.
The next day, Chervyakov put on a new uniform, cut his hair and went to Brizhzhalov to explain ... When he entered the reception room of the general, he saw many petitioners there, and between the petitioners and the general himself, who had already started receiving petitions. After interviewing several petitioners, the general looked up at Chervyakov.
“Yesterday, in Arcadia, if you recall yours,” the executor began to report, “I sneezed, sir, and ... accidentally sprinkled on ... Izv ...
“What nonsense ... God knows what!” What do you want? The general asked the next petitioner.
“He does not want to speak! - thought Worms, turning pale. - Angry, it means ... No, this can not be left so ... I will explain to him ... "
When the general finished the conversation with the last petitioner and headed to the inner apartments, Chervyakov stepped after him and muttered:
- Your - stvo! If I dare to disturb yours, it is from feeling, I can say, repentance! .. Not on purpose, if you wish, you know, sir!
The general made a weeping face and waved his hand.
- Yes, you just laugh, you are! - He said, hiding behind the door.
“What are the mockery here? - thought Chervyakov. “There is no mockery at all!” General, but can not understand! When so, I will not apologize to this fanfare anymore! Damn it! I will write him a letter, but I will not go! By golly, I will not! ”
So thought Chervyakov, going home. He did not write letters to the general. I thought, thought, and did not invent this letter. I had to go the very next day to explain myself.
“Yesterday I came to disturb yours,” he murmured, when the general raised his questioning eyes at him, “not to laugh, as you deigned to say.” I apologized for the fact that, sneezing, sprayed, sir ... but I did not even think to laugh. Do I dare to laugh? If we laugh, so no then, then, respect for the person ... will not ...
- Go away!! - barked suddenly blue and shaken General.
- What? - Worms asked in a whisper, pleading with horror.
- Go away!! - repeated the general, flooding his legs.
In Chervyakov's stomach, something came off. Seeing nothing, not hearing anything, he backed towards the door, went out into the street and dragged himself ... When he came home mechanically, without taking off his uniform, he lay down on the sofa and ... died.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Михаил Алемаскин
