Этот текст Ксении Турковой о «словарном запасе» уходящей недели я захотела скопировать сюда весь.
На фото фрагмент росписи дома Монферрана, расчищенный от масляной краски.
***
«Зимняя вишня»
«Мир больше никогда не будет прежним» — так часто пишут в фейсбуке. Бывают случаи, когда это утверждение стоит понимать буквально. Есть названия — городов, улиц, фильмов, спектаклей, — которые действительно больше никогда не будут прежними после того, что с ними произошло.
До трагедии в Кемерове у словосочетания «зимняя вишня» была одна основная ассоциация — одноименный фильм. Теперь же, когда мы услышим или увидим эти два слова, перед нами возникнут не герои любимой мелодрамы, а черный дым, горящее здание и опустошенные горем глаза родителей, чьи дети погибли.
А если в такси мы вдруг услышим песню Анжелики Варум «Зимняя вишня» и слова «Никто ни в чем не виноват», поежимся: уж очень символично эта подзабытая уже песенка 90-х звучит 20 лет спустя.
События, подобные кемеровским, заставляют привычные нам словосочетания распадаться на части, ослабевать, как бы отдавая, жертвуя часть себя трагедии.
Беслан больше никогда не будет просто названием города, а «Норд-Ост» — названием ветра или спектакля. Ассоциацией к наименованию «Курск» будет не город, а подлодка и трагическая гибель ее экипажа. А если сказать «Булгария», первое, о чем подумают, — это крушение теплохода, а не древнее государство.
Таких названий, которые ассоциируются с трагедиями, в России становится все больше и больше. Горе забирает не только жизни людей — оно забирает жизни привычных нам слов, превращая фильмы, спектакли и города в синонимы страшных катастроф, которые так и остаются безнаказанными.
Запасной выход, контактный зоопарк
В кемеровской трагедии вообще оказалось много слов-символов, которые очень точно отражают реальность.
«Мы все заперты в этом зоопарке!» — кричала женщина на стихийном митинге (в торговом центре, как известно, сгорел контактный зоопарк с двумястами животными).
Но важно тут не только и не столько слово «зоопарк» как синоним общественного и политического пространства, потерявшего адекватность (не случайно одним из самых распространенных комментариев к высказываниям политиков о трагедии было «Иногда все-таки лучше молчать»).
Важно и слово «контактный», внезапно открывшее или в очередной раз подтвердившее страшную правду: отсутствие этого самого контакта между властью и обществом, между людьми и чиновниками, между родителями, которые рвутся спасать детей, и теми, кто говорит: «У нас план, не положено».
Бесправные, не имеющие слова, нужные для того, чтобы в определенный момент покормить, — это не только о животных, но и о людях.
Таким же символическим стало и словосочетание «запасной выход». Пожар в Кемерове перевернул его значение: запасной выход — это выход, который заколочен, закрыт; обманка, не дающая никакого альтернативного пути.
В российской действительности слова часто попадают в Зазеркалье. Достаточно вспомнить словосочетание «адекватный (он же симметричный) ответ», которое давно стало синонимом не симметричного, а алогичного, необъяснимого ответа, как правило, бьющего по своим, а не по чужим.
«Запасной выход» — такая же подмена. Символ тяжелых замков, запертых дверей, нехватки воздуха. Выхода нет, мы заперты в этом зоопарке.
Бузотеры пиарятся
Но главными словами-подменами, гостями из страшного Зазеркалья я бы назвала слова «демография», «бузотеры», «пиариться», «удар в спину».
Разговорное слово «бузотер» вообще не очень ходовое, а тут вдруг мы услышали его от кемеровского губернатора Амана Тулеева: он назвал так тех, кто после случившегося в «Зимней вишне» собрался на городской митинг.
Бузотер — это скандалист, задира, а буза — возня, драка. Бузотер обычно скандалит на пустом месте. Назвав так тех, кто пришел обратиться к власти с требованием обнародовать правдивую информацию о жертвах, найти и наказать виновных, Тулеев, по сути, сказал: «Ваше горе — ничто, ерунда, а вы скандалите на пустом месте».
Это вроде бы безобидное, не оскорбительное на вид слово на самом деле хуже всех возможных прямых оскорблений: оно обесценивает человеческие чувства, указывает, как «правильно скорбеть» о погибших.
Таким же обесценивающим любые чувства и действия словом в последнее время стал глагол «пиариться». Его используют в любой ситуации, когда человек публично заявляет о себе. Критикуешь власть — пиаришься, занимаешься благотворительностью — пиаришься на больных детях, рассказываешь открыто о пережитом горе — пиаришься на смерти родственников.
«Пиар» в понимании людей, которые употребляют это слово именно так, не имеет моральных и этических границ. Именно поэтому, как они полагают, пиариться можно даже на своей собственной трагедии. Искренности не существует, как бы говорят нам те, кто разбрасывается обвинениями в «пиаре» в ответ на любой мало-мальски публичный жест.
«Ты что на горе пиаришься?» — сказал человеку, который потерял в пожаре всю семью, кемеровский вице-губернатор Цивилев. И даже то, что он сначала не знал, с кем говорит, — не оправдание. Показательно то, что именно этот глагол первым пришел ему в голову на встрече с людьми.
В мире, где на смерти любимых людей «пиарятся», где, если горюешь, ты бузотер, где не требуют справедливости, а «раскачивают лодку», нет места и таким простым словам, как «люди», «сочувствие», «сострадание», «горе».
Человеческое горе в этом перевернутом мире называют «ударом в спину Путину», соболезнования высказывают не тем, кто на самом деле пострадал, людей называют «населением», а их смерть — «демографической потерей».
Пожар в Кемерове отбросил нас еще дальше в Зазеркалье, показал, как перевернутая реальность все плотнее смыкается вокруг нас.
И запасных выходов скоро не останется; если только те, на которых висят замки.
На фото фрагмент росписи дома Монферрана, расчищенный от масляной краски.
***
«Зимняя вишня»
«Мир больше никогда не будет прежним» — так часто пишут в фейсбуке. Бывают случаи, когда это утверждение стоит понимать буквально. Есть названия — городов, улиц, фильмов, спектаклей, — которые действительно больше никогда не будут прежними после того, что с ними произошло.
До трагедии в Кемерове у словосочетания «зимняя вишня» была одна основная ассоциация — одноименный фильм. Теперь же, когда мы услышим или увидим эти два слова, перед нами возникнут не герои любимой мелодрамы, а черный дым, горящее здание и опустошенные горем глаза родителей, чьи дети погибли.
А если в такси мы вдруг услышим песню Анжелики Варум «Зимняя вишня» и слова «Никто ни в чем не виноват», поежимся: уж очень символично эта подзабытая уже песенка 90-х звучит 20 лет спустя.
События, подобные кемеровским, заставляют привычные нам словосочетания распадаться на части, ослабевать, как бы отдавая, жертвуя часть себя трагедии.
Беслан больше никогда не будет просто названием города, а «Норд-Ост» — названием ветра или спектакля. Ассоциацией к наименованию «Курск» будет не город, а подлодка и трагическая гибель ее экипажа. А если сказать «Булгария», первое, о чем подумают, — это крушение теплохода, а не древнее государство.
Таких названий, которые ассоциируются с трагедиями, в России становится все больше и больше. Горе забирает не только жизни людей — оно забирает жизни привычных нам слов, превращая фильмы, спектакли и города в синонимы страшных катастроф, которые так и остаются безнаказанными.
Запасной выход, контактный зоопарк
В кемеровской трагедии вообще оказалось много слов-символов, которые очень точно отражают реальность.
«Мы все заперты в этом зоопарке!» — кричала женщина на стихийном митинге (в торговом центре, как известно, сгорел контактный зоопарк с двумястами животными).
Но важно тут не только и не столько слово «зоопарк» как синоним общественного и политического пространства, потерявшего адекватность (не случайно одним из самых распространенных комментариев к высказываниям политиков о трагедии было «Иногда все-таки лучше молчать»).
Важно и слово «контактный», внезапно открывшее или в очередной раз подтвердившее страшную правду: отсутствие этого самого контакта между властью и обществом, между людьми и чиновниками, между родителями, которые рвутся спасать детей, и теми, кто говорит: «У нас план, не положено».
Бесправные, не имеющие слова, нужные для того, чтобы в определенный момент покормить, — это не только о животных, но и о людях.
Таким же символическим стало и словосочетание «запасной выход». Пожар в Кемерове перевернул его значение: запасной выход — это выход, который заколочен, закрыт; обманка, не дающая никакого альтернативного пути.
В российской действительности слова часто попадают в Зазеркалье. Достаточно вспомнить словосочетание «адекватный (он же симметричный) ответ», которое давно стало синонимом не симметричного, а алогичного, необъяснимого ответа, как правило, бьющего по своим, а не по чужим.
«Запасной выход» — такая же подмена. Символ тяжелых замков, запертых дверей, нехватки воздуха. Выхода нет, мы заперты в этом зоопарке.
Бузотеры пиарятся
Но главными словами-подменами, гостями из страшного Зазеркалья я бы назвала слова «демография», «бузотеры», «пиариться», «удар в спину».
Разговорное слово «бузотер» вообще не очень ходовое, а тут вдруг мы услышали его от кемеровского губернатора Амана Тулеева: он назвал так тех, кто после случившегося в «Зимней вишне» собрался на городской митинг.
Бузотер — это скандалист, задира, а буза — возня, драка. Бузотер обычно скандалит на пустом месте. Назвав так тех, кто пришел обратиться к власти с требованием обнародовать правдивую информацию о жертвах, найти и наказать виновных, Тулеев, по сути, сказал: «Ваше горе — ничто, ерунда, а вы скандалите на пустом месте».
Это вроде бы безобидное, не оскорбительное на вид слово на самом деле хуже всех возможных прямых оскорблений: оно обесценивает человеческие чувства, указывает, как «правильно скорбеть» о погибших.
Таким же обесценивающим любые чувства и действия словом в последнее время стал глагол «пиариться». Его используют в любой ситуации, когда человек публично заявляет о себе. Критикуешь власть — пиаришься, занимаешься благотворительностью — пиаришься на больных детях, рассказываешь открыто о пережитом горе — пиаришься на смерти родственников.
«Пиар» в понимании людей, которые употребляют это слово именно так, не имеет моральных и этических границ. Именно поэтому, как они полагают, пиариться можно даже на своей собственной трагедии. Искренности не существует, как бы говорят нам те, кто разбрасывается обвинениями в «пиаре» в ответ на любой мало-мальски публичный жест.
«Ты что на горе пиаришься?» — сказал человеку, который потерял в пожаре всю семью, кемеровский вице-губернатор Цивилев. И даже то, что он сначала не знал, с кем говорит, — не оправдание. Показательно то, что именно этот глагол первым пришел ему в голову на встрече с людьми.
В мире, где на смерти любимых людей «пиарятся», где, если горюешь, ты бузотер, где не требуют справедливости, а «раскачивают лодку», нет места и таким простым словам, как «люди», «сочувствие», «сострадание», «горе».
Человеческое горе в этом перевернутом мире называют «ударом в спину Путину», соболезнования высказывают не тем, кто на самом деле пострадал, людей называют «населением», а их смерть — «демографической потерей».
Пожар в Кемерове отбросил нас еще дальше в Зазеркалье, показал, как перевернутая реальность все плотнее смыкается вокруг нас.
И запасных выходов скоро не останется; если только те, на которых висят замки.
This text of Ksenia Turkova about the “vocabulary” of the outgoing week I wanted to copy here all.
In the photo is a fragment of the painting of the house of Montferrand, cleared of oil paint.
***
"Winter cherry"
“The world will never be the same again” - they often write on Facebook. There are cases when this statement should be taken literally. There are names - cities, streets, films, performances - which really will never be the same again after what happened to them.
Before the tragedy in Kemerovo, the phrase “winter cherry” had one main association - the film of the same name. Now, when we hear or see these two words, not heroes of the beloved melodrama will appear before us, but black smoke, a burning building and the devastated eyes of the parents whose children died.
And if in a taxi we suddenly hear the song “Winter Cherry” by Angelika Varum and the words “No one is to blame for anything,” let's cringe: this forgotten song of the 90s sounds very symbolic 20 years later.
Events like Kemerovo make the usual phrases break up into parts, weaken, as if giving, sacrificing part of themselves to the tragedy.
Beslan will never again be just the name of the city, and “Nord-Ost” - the name of the wind or the play. The association to the name "Kursk" will not be a city, but a submarine and the tragic death of its crew. And if you say "Bulgaria", the first thing they think about is a shipwreck, not an ancient state.
There are more and more names associated with tragedies in Russia. Grief takes not only the lives of people - it takes the lives of familiar words, turning films, performances and cities into synonyms of terrible disasters that go unpunished.
Emergency exit, contact zoo
In the Kemerovo tragedy, in general, there were many symbolic words that very accurately reflect reality.
“We are all locked up in this zoo!” A woman shouted at a spontaneous rally (in a shopping center, as you know, a contact zoo with two hundred animals burned down).
But it is important here not only and not so much the word “zoo” as a synonym for public and political space that has lost its adequacy (it’s not by chance that one of the most common comments to politicians on the tragedy was “Sometimes it's better to remain silent”).
The word “contact” is also important, which suddenly revealed or once again confirmed the terrible truth: the absence of this contact between the authorities and society, between people and officials, between parents who are eager to save children, and those who say: “We have a plan, not allowed".
Disenfranchable, not having the words necessary to feed at a certain moment - this is not only about animals, but also about people.
The phrase “emergency exit” has also become symbolic. The fire in Kemerovo turned its meaning: the emergency exit is the exit that is boarded up, closed; snag not giving any alternative path.
In the Russian reality, words often fall into the looking-glass. It is enough to recall the phrase “an adequate (aka symmetrical) answer”, which has long been a synonym for not a symmetrical, but an illogical, inexplicable answer, usually striking in its own way, and not in someone else’s.
“Emergency exit” is the same substitution. Symbol of heavy locks, locked doors, lack of air. There is no escape, we are locked in this zoo.
Boozer Piaros
But the main words are substitutions, guests from the terrible looking-glass I would call the words “demography”, “buzotery”, “PR”, “stab in the back”.
The colloquial word "buzoter" is generally not very popular, and then suddenly we heard it from Kemerovo governor Aman Tuleyev: he named those who, after what had happened in "Winter cherry", gathered for a city rally.
Buzother is a brawler, a bully, and a booze is a scuffle, a fight. Buzother usually scandalous from scratch. Calling so those who came to appeal to the authorities with the requirement to disclose truthful information about the victims, to find and punish the guilty, Tuleyev, in fact, said: "Your grief is nothing, nonsense, and you are rowing from scratch."
This seemingly innocuous, seemingly insulting word is in fact worse than all possible direct insults: it devalues human feelings, indicates how to “rightly mourn” for the dead.
The verb “PR” has recently become the same devaluing of all feelings and actions. It is used in any situation when a person publicly declares himself. You criticize the power - you promote, you do charity - you promote on sick children, you speak openly about your grief, you promote on the death of relatives.
"PR" in the understanding of people who use this word in this way has no moral and ethical boundaries. That is why, as they believe, you can even promote your own tragedy. Sincerity does not exist, as it is told to us by those who are scattered about accusations of "PR" in response to any more or less public gesture.
“What are you doing on the mountain?” Said the Kemerovo vice-governor Tsivilev, who lost the whole family in a fire. And even that he did not know at first
In the photo is a fragment of the painting of the house of Montferrand, cleared of oil paint.
***
"Winter cherry"
“The world will never be the same again” - they often write on Facebook. There are cases when this statement should be taken literally. There are names - cities, streets, films, performances - which really will never be the same again after what happened to them.
Before the tragedy in Kemerovo, the phrase “winter cherry” had one main association - the film of the same name. Now, when we hear or see these two words, not heroes of the beloved melodrama will appear before us, but black smoke, a burning building and the devastated eyes of the parents whose children died.
And if in a taxi we suddenly hear the song “Winter Cherry” by Angelika Varum and the words “No one is to blame for anything,” let's cringe: this forgotten song of the 90s sounds very symbolic 20 years later.
Events like Kemerovo make the usual phrases break up into parts, weaken, as if giving, sacrificing part of themselves to the tragedy.
Beslan will never again be just the name of the city, and “Nord-Ost” - the name of the wind or the play. The association to the name "Kursk" will not be a city, but a submarine and the tragic death of its crew. And if you say "Bulgaria", the first thing they think about is a shipwreck, not an ancient state.
There are more and more names associated with tragedies in Russia. Grief takes not only the lives of people - it takes the lives of familiar words, turning films, performances and cities into synonyms of terrible disasters that go unpunished.
Emergency exit, contact zoo
In the Kemerovo tragedy, in general, there were many symbolic words that very accurately reflect reality.
“We are all locked up in this zoo!” A woman shouted at a spontaneous rally (in a shopping center, as you know, a contact zoo with two hundred animals burned down).
But it is important here not only and not so much the word “zoo” as a synonym for public and political space that has lost its adequacy (it’s not by chance that one of the most common comments to politicians on the tragedy was “Sometimes it's better to remain silent”).
The word “contact” is also important, which suddenly revealed or once again confirmed the terrible truth: the absence of this contact between the authorities and society, between people and officials, between parents who are eager to save children, and those who say: “We have a plan, not allowed".
Disenfranchable, not having the words necessary to feed at a certain moment - this is not only about animals, but also about people.
The phrase “emergency exit” has also become symbolic. The fire in Kemerovo turned its meaning: the emergency exit is the exit that is boarded up, closed; snag not giving any alternative path.
In the Russian reality, words often fall into the looking-glass. It is enough to recall the phrase “an adequate (aka symmetrical) answer”, which has long been a synonym for not a symmetrical, but an illogical, inexplicable answer, usually striking in its own way, and not in someone else’s.
“Emergency exit” is the same substitution. Symbol of heavy locks, locked doors, lack of air. There is no escape, we are locked in this zoo.
Boozer Piaros
But the main words are substitutions, guests from the terrible looking-glass I would call the words “demography”, “buzotery”, “PR”, “stab in the back”.
The colloquial word "buzoter" is generally not very popular, and then suddenly we heard it from Kemerovo governor Aman Tuleyev: he named those who, after what had happened in "Winter cherry", gathered for a city rally.
Buzother is a brawler, a bully, and a booze is a scuffle, a fight. Buzother usually scandalous from scratch. Calling so those who came to appeal to the authorities with the requirement to disclose truthful information about the victims, to find and punish the guilty, Tuleyev, in fact, said: "Your grief is nothing, nonsense, and you are rowing from scratch."
This seemingly innocuous, seemingly insulting word is in fact worse than all possible direct insults: it devalues human feelings, indicates how to “rightly mourn” for the dead.
The verb “PR” has recently become the same devaluing of all feelings and actions. It is used in any situation when a person publicly declares himself. You criticize the power - you promote, you do charity - you promote on sick children, you speak openly about your grief, you promote on the death of relatives.
"PR" in the understanding of people who use this word in this way has no moral and ethical boundaries. That is why, as they believe, you can even promote your own tragedy. Sincerity does not exist, as it is told to us by those who are scattered about accusations of "PR" in response to any more or less public gesture.
“What are you doing on the mountain?” Said the Kemerovo vice-governor Tsivilev, who lost the whole family in a fire. And even that he did not know at first
У записи 19 лайков,
6 репостов,
1280 просмотров.
6 репостов,
1280 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Тая Эн
