Александром Ивановичем все, от рядового до командира полка, величали старого бородатого фельдфебеля, что стоял часами рядом с дневальным у ворот, исправно отдавая честь всем проходящим.
Откуда же пришел к нам Александр Иванович? Оказалось, что еще до того, как мой отец командовал полком, то есть в начале 70-х годов, печи в полку неимоверно дымили и никто не мог с ними справиться; как-то военный округ прислал в полк печника-специалиста из еврейских кантонистов, Ошанского. При нем печи горели исправно, а без него дымили. Все твердо это знали и, в обход всех правил и законов, задерживали Ошанского в полку, давая ему мундир, звания, медали и отличия за сверхсрочную «беспорочную службу».
И вот его не стало, унтер-офицер привел меня в один из жилых корпусов, еще елизаветинской постройки, где в светлом подвальном помещении под сводами оказалась квартира Александра Ивановича. [62]
Он лежал в полковом мундире на составленных посреди комнаты столах. Его сыновья, служившие уже на сверхсрочной службе, один — трубачом, другой — писарем, третий — портным, горько плакали.
Я никак не мог предполагать того, что произошло в ближайшие часы. К полковым воротам подъезжали роскошные сани и кареты, из которых выходили нарядные элегантные дамы в мехах и солидные господа в цилиндрах; все они пробирались к подвалу, где лежало тело Александра Ивановича. Оказалось — и это никому из нас не могло прийти в голову,— что фельдфебель Ошанский много лет стоял во главе петербургской еврейской общины. На следующее утро состоялся вынос тела, для чего мне было поручено организовать церемонию в большом полковом манеже. К полудню манеж принял необычайный вид. Кроме всего еврейского Петербурга сюда съехались не только все наличные офицеры полка, но и многие старые кавалергарды во главе со всеми бывшими командирами полка. В числе последних был и мой отец, состоявший тогда уже членом государственного совета.
Воинский устав требовал, чтобы на похоронах всякого военнослужащего, независимо от чина и звания, военные присутствовали в полной парадной форме, и поэтому всем пришлось надеть белые колеты, ленты, ордена и каски с орлами. У гроба Александра Ивановича аристократический военный мир перемешался с еврейским торговым и финансовым, а гвардейские солдаты — со скромными ремесленниками-евреями.
После речи раввина гроб старого кантониста подняли шесть бывших командиров полка, а на улице отдавал воинские почести почетный взвод под командой вахмистра — как равного по званию с покойным — при хоре полковых трубачей. Таков был торжественный финал старой истории о дымивших печах.
50 лет в строю Игнатьев
Откуда же пришел к нам Александр Иванович? Оказалось, что еще до того, как мой отец командовал полком, то есть в начале 70-х годов, печи в полку неимоверно дымили и никто не мог с ними справиться; как-то военный округ прислал в полк печника-специалиста из еврейских кантонистов, Ошанского. При нем печи горели исправно, а без него дымили. Все твердо это знали и, в обход всех правил и законов, задерживали Ошанского в полку, давая ему мундир, звания, медали и отличия за сверхсрочную «беспорочную службу».
И вот его не стало, унтер-офицер привел меня в один из жилых корпусов, еще елизаветинской постройки, где в светлом подвальном помещении под сводами оказалась квартира Александра Ивановича. [62]
Он лежал в полковом мундире на составленных посреди комнаты столах. Его сыновья, служившие уже на сверхсрочной службе, один — трубачом, другой — писарем, третий — портным, горько плакали.
Я никак не мог предполагать того, что произошло в ближайшие часы. К полковым воротам подъезжали роскошные сани и кареты, из которых выходили нарядные элегантные дамы в мехах и солидные господа в цилиндрах; все они пробирались к подвалу, где лежало тело Александра Ивановича. Оказалось — и это никому из нас не могло прийти в голову,— что фельдфебель Ошанский много лет стоял во главе петербургской еврейской общины. На следующее утро состоялся вынос тела, для чего мне было поручено организовать церемонию в большом полковом манеже. К полудню манеж принял необычайный вид. Кроме всего еврейского Петербурга сюда съехались не только все наличные офицеры полка, но и многие старые кавалергарды во главе со всеми бывшими командирами полка. В числе последних был и мой отец, состоявший тогда уже членом государственного совета.
Воинский устав требовал, чтобы на похоронах всякого военнослужащего, независимо от чина и звания, военные присутствовали в полной парадной форме, и поэтому всем пришлось надеть белые колеты, ленты, ордена и каски с орлами. У гроба Александра Ивановича аристократический военный мир перемешался с еврейским торговым и финансовым, а гвардейские солдаты — со скромными ремесленниками-евреями.
После речи раввина гроб старого кантониста подняли шесть бывших командиров полка, а на улице отдавал воинские почести почетный взвод под командой вахмистра — как равного по званию с покойным — при хоре полковых трубачей. Таков был торжественный финал старой истории о дымивших печах.
50 лет в строю Игнатьев
Alexander Ivanovich everything, from private to commander of the regiment, called the old bearded sergeant-major who stood for hours near the day-time at the gate, regularly honoring everyone passing.
Where did Alexander Ivanovich come from? It turned out that even before my father commanded the regiment, that is, at the beginning of the 70s, the furnaces in the regiment were incredibly smoked and nobody could cope with them; once a military district sent to the regiment a stove specialist from Jewish cantonists, Oshansky. With him, the furnace burned properly, and smoked without it. Everyone firmly knew this and, bypassing all the rules and laws, detained Oshansky in the regiment, giving him uniform, titles, medals and distinctions for extra urgent "immaculate service."
And now he was gone, the non-commissioned officer led me to one of the residential buildings, another Elizabethan building, where Alexander Ivanovich's apartment was in a bright basement room under the arches. [62]
He lay in a regimental uniform on tables made up in the middle of the room. His sons, who served already on long service, one - a trumpet, the other - a clerk, the third - a tailor, wept bitterly.
I could not guess what happened in the coming hours. Luxurious sleighs and carriages drove up to the regimental gates, from which elegant elegant ladies in furs and respectable gentlemen in cylinders came out; they all made their way to the basement where Alexander Ivanovich’s body lay. It turned out - and it could not have occurred to anyone of us - that Feldwebel Oshansky had been at the head of the St. Petersburg Jewish community for many years. The next morning the body was taken out, for which I was instructed to organize the ceremony in the large regimental arena. By noon, the playpen had taken on an extraordinary look. In addition to all of Jewish Petersburg, not only all the available officers of the regiment but also many old horse guards, led by all former commanders of the regiment, came here. Among the latter was my father, who was then already a member of the state council.
The military regulations required that the military should be present at the funeral of every soldier, regardless of rank and rank, in full dress uniform, and so everyone had to wear white tunics, ribbons, orders and helmets with eagles. At the coffin of Alexander Ivanovich, the aristocratic military world was mixed with the Jewish trade and finance, and the Guards soldiers - with the modest Jewish artisans.
After the speech of the rabbi, the coffin of the old cantonist was raised by six former commanders of the regiment, and on the street he gave military honors an honorary platoon under the command of the sergeant - as an equal in rank with the deceased - with a choir of regimental trumpeters. Such was the solemn finale of the old story of smoking furnaces.
50 years in the ranks of Ignatiev
Where did Alexander Ivanovich come from? It turned out that even before my father commanded the regiment, that is, at the beginning of the 70s, the furnaces in the regiment were incredibly smoked and nobody could cope with them; once a military district sent to the regiment a stove specialist from Jewish cantonists, Oshansky. With him, the furnace burned properly, and smoked without it. Everyone firmly knew this and, bypassing all the rules and laws, detained Oshansky in the regiment, giving him uniform, titles, medals and distinctions for extra urgent "immaculate service."
And now he was gone, the non-commissioned officer led me to one of the residential buildings, another Elizabethan building, where Alexander Ivanovich's apartment was in a bright basement room under the arches. [62]
He lay in a regimental uniform on tables made up in the middle of the room. His sons, who served already on long service, one - a trumpet, the other - a clerk, the third - a tailor, wept bitterly.
I could not guess what happened in the coming hours. Luxurious sleighs and carriages drove up to the regimental gates, from which elegant elegant ladies in furs and respectable gentlemen in cylinders came out; they all made their way to the basement where Alexander Ivanovich’s body lay. It turned out - and it could not have occurred to anyone of us - that Feldwebel Oshansky had been at the head of the St. Petersburg Jewish community for many years. The next morning the body was taken out, for which I was instructed to organize the ceremony in the large regimental arena. By noon, the playpen had taken on an extraordinary look. In addition to all of Jewish Petersburg, not only all the available officers of the regiment but also many old horse guards, led by all former commanders of the regiment, came here. Among the latter was my father, who was then already a member of the state council.
The military regulations required that the military should be present at the funeral of every soldier, regardless of rank and rank, in full dress uniform, and so everyone had to wear white tunics, ribbons, orders and helmets with eagles. At the coffin of Alexander Ivanovich, the aristocratic military world was mixed with the Jewish trade and finance, and the Guards soldiers - with the modest Jewish artisans.
After the speech of the rabbi, the coffin of the old cantonist was raised by six former commanders of the regiment, and on the street he gave military honors an honorary platoon under the command of the sergeant - as an equal in rank with the deceased - with a choir of regimental trumpeters. Such was the solemn finale of the old story of smoking furnaces.
50 years in the ranks of Ignatiev
У записи 2 лайков,
0 репостов,
47 просмотров.
0 репостов,
47 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Игорь Фертман
