Юрий Левитанский
«Как мой дом опустел, все уехали, дом обезлюдел,...»
Как мой дом опустел, все уехали,
дом обезлюдел, в нем так неуютно теперь,
непривычно и странно.
Нынче спать лягу рано,
и буду лежать неподвижно и слушать,
как тикают стрелки и медленно падают капли из крана.
Удивительно, как изменяются вещи,
то вдруг совершенно ненужными нам становясь,
то, напротив, глядишь - и дороже тебе, и нужнее,
и другое совсем обретают значенье и вес,
будто ты их увидел впервые, и вот уже смотришь нежнее.
Стол и стул, и кровать, полотенце и кружка,
часы и все прочие вещи сегодня другого исполнены смысла
и стали иными, чем прежде.
Выразительный жест одиночества вдруг
проступает отчетливо в этой
недвижно висящей на стуле забытой одежде.
Подойдешь и поправишь, погладишь рукою,
на краешек стула присядешь, устав от пустого шатанья.
Словно это не дом, а вокзал или зал ожиданья,
где нет никого, лишь одни ожиданья, одни ожиданья.
И уносится ветром попутным куда-то все дальше
летящее мимо транзитное облачко дыма,
и проносятся мимо мои поезда,
все проносятся мимо, проносятся мимо.
1981
«Как мой дом опустел, все уехали, дом обезлюдел,...»
Как мой дом опустел, все уехали,
дом обезлюдел, в нем так неуютно теперь,
непривычно и странно.
Нынче спать лягу рано,
и буду лежать неподвижно и слушать,
как тикают стрелки и медленно падают капли из крана.
Удивительно, как изменяются вещи,
то вдруг совершенно ненужными нам становясь,
то, напротив, глядишь - и дороже тебе, и нужнее,
и другое совсем обретают значенье и вес,
будто ты их увидел впервые, и вот уже смотришь нежнее.
Стол и стул, и кровать, полотенце и кружка,
часы и все прочие вещи сегодня другого исполнены смысла
и стали иными, чем прежде.
Выразительный жест одиночества вдруг
проступает отчетливо в этой
недвижно висящей на стуле забытой одежде.
Подойдешь и поправишь, погладишь рукою,
на краешек стула присядешь, устав от пустого шатанья.
Словно это не дом, а вокзал или зал ожиданья,
где нет никого, лишь одни ожиданья, одни ожиданья.
И уносится ветром попутным куда-то все дальше
летящее мимо транзитное облачко дыма,
и проносятся мимо мои поезда,
все проносятся мимо, проносятся мимо.
1981
Yuri Levitansky
“As my house was empty, everyone left, the house was depopulated, ...”
As my house was empty, everyone left
the house is depopulated, it’s so uncomfortable in it now,
unusual and strange.
Today I’ll go to bed early
and I will lie still and listen,
as the arrows are ticking and drops from the tap are slowly falling.
It's amazing how things change
then suddenly becoming completely unnecessary to us,
then, on the contrary, you look - and more expensive to you, and more necessary,
and others take on meaning and weight,
as if you saw them for the first time, and now you’re looking more tender.
A table and a chair, and a bed, a towel and a mug,
watches and all other things today are different full of meaning
and became different than before.
The expressive gesture of loneliness suddenly
comes out clearly in this
forgotten clothes hanging on a chair.
Come and straighten, stroke your hand,
you sit down on the edge of a chair, tired of the empty reel.
It’s like it’s not a house, but a train station or a waiting room,
where there is no one, only one expectation, only one expectation.
And carried away by the wind somewhere further
a passing cloud of smoke passing by
and my trains rush past
all rush past, rush past.
1981
“As my house was empty, everyone left, the house was depopulated, ...”
As my house was empty, everyone left
the house is depopulated, it’s so uncomfortable in it now,
unusual and strange.
Today I’ll go to bed early
and I will lie still and listen,
as the arrows are ticking and drops from the tap are slowly falling.
It's amazing how things change
then suddenly becoming completely unnecessary to us,
then, on the contrary, you look - and more expensive to you, and more necessary,
and others take on meaning and weight,
as if you saw them for the first time, and now you’re looking more tender.
A table and a chair, and a bed, a towel and a mug,
watches and all other things today are different full of meaning
and became different than before.
The expressive gesture of loneliness suddenly
comes out clearly in this
forgotten clothes hanging on a chair.
Come and straighten, stroke your hand,
you sit down on the edge of a chair, tired of the empty reel.
It’s like it’s not a house, but a train station or a waiting room,
where there is no one, only one expectation, only one expectation.
And carried away by the wind somewhere further
a passing cloud of smoke passing by
and my trains rush past
all rush past, rush past.
1981
У записи 3 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Иришка Арефьева
