Дождь в августе Среди бела дня начинает стремглав - Запись на стене пользователя Алевтина Петрикова в Вконтакте. Комментарии и лайки к записи.

Алевтина Петрикова

Дождь в августе Среди бела дня начинает стремглав смеркаться, и кучевое пальто норовит обернуться шубой с неземного плеча. Под напором дождя акация становится слишком шумной. Не иголка, не нитка, но нечто бесспорно швейное, фирмы Зингер почти с примесью ржавой лейки, слышится в этом стрекоте; и герань обнажает шейные позвонки белошвейки. Как семейно шуршанье дождя! как хорошо заштопаны им прорехи в пейзаже изношенном, будь то выпас или междудеревье, околица, лужа — чтоб они зренью не дали выпасть из пространства. Дождь! двигатель близорукости, летописец вне кельи, жадный до пищи постной, испещряющий суглинок, точно перо без рукописи, клинописью и оспой. Повернуться спиной к окну и увидеть шинель с погонами на коричневой вешалке, чернобурку на спинке кресла, бахрому желтой скатерти, что, совладав с законами тяготенья, воскресла и накрыла обеденный стол, за которым втроем за ужином мы сидим поздно вечером, и ты говоришь сонливым, совершенно моим, но дальностью лет приглушенным голосом: "Ну и ливень".
Иосиф Бродский
1988

August Rain In broad daylight, it begins to grow dusky, and the cumulus coat strives to turn into a fur coat from an unearthly shoulder. Under the pressure of rain acacia becomes too noisy. Not a needle, not a thread, but something undoubtedly sewing, made by Singer, almost mixed with a rusty watering can, is heard in this chatter; and geranium exposes seamstress neck vertebrae. How familial rustling rain! how well the holes in the worn-out landscape are darned to them, whether it be grazing or inter-tree wood, the outskirts, the puddle - so that they should not let them fall out of space. Rain! the engine of myopia, the chronicler outside the cell, greedy for food lean, mottling loam, like a pen without a manuscript, cuneiform and smallpox. Turn your back to the window and see a greatcoat with epaulets on a brown coat hanger, a silver fox on the back of a chair, a fringe of a yellow tablecloth, that, coping with the laws of the pasture, resurrected and laid the dinner table, at which three of us at dinner we sit late in the evening, and you say drowsy, completely my, but the range of years muffled voice: "Well, and rain."
Joseph Brodsky
1988