Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле
Тачанку понесли навстречу целине.
Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили
Два черных фонаря под выбитым пенсне.
Там шла борьба за смерть. Они дрались за место
И право наблевать за свадебным столом.
Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,
Стреляли наугад и лезли напролом.
Сегодня город твой стал праздничной открыткой.
Классический союз гвоздики и штыка.
Заштопаны тугой, суровой, красной ниткой
Все бреши твоего гнилого сюртука.
Под радиоудар московского набата
На брачных простынях, что сохнут по углам,
Развернутая кровь, как символ страстной даты,
Смешается в вине с грехами пополам.
Мой друг, иные здесь. От них мы недалече.
Ретивые скопцы. Немая тетива.
Калечные дворцы простерли к небу плечи.
Из раны бьет Нева. Пустые рукава.
Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.
Хранила б нас беда, как мы ее храним.
Но память рвется в бой. И крутится, как счетчик,
Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.
Вот так скрутило нас и крепко завязало
Красивый алый бант окровленным бинтом.
А свадьба в воронках летела на вокзалы.
И дрогнули пути. И разошлись крестом.
Усатое "ура" чужой, недоброй воли
Вертело бот Петра в штурвальном колесе.
Искали ветер Невского да в Елисейском поле
И привыкали звать Фонтанкой - Енисей.
Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,
Но купол лба трещит от гробовой тоски.
Гроза, салют и мы! - и мы летим над Петербургом,
В решетку страшных снов врезая шпиль строки.
Летим сквозь времена, которые согнули
Страну в бараний рог И пили из него.
Все пили за него - и мы с тобой хлебнули
За совесть и за страх. За всех за тех, кого
Слизнула языком шершавая блокада.
За тех, кто не успел проститься, уходя.
Мой друг, спусти штаны и голым Летним садом
Прими свою вину под розгами дождя.
Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашу
Льет черный и густой осенний самогон.
Мой друг "Отечество" твердит как "Отче наш",
Но что-то от себя послав ему вдогон.
За окнами - салют. Царь-Пушкин в новой раме.
Покойные не пьют, да нам бы не пролить.
Двуглавые орлы с побитыми крылами
Не могут меж собой корону поделить.
Подобие звезды по образу окурка.
Прикуривай, мой друг, спокойней, не спеши.
Мой бедный друг, из глубины твоей души
Стучит копытом сердце Петербурга.
А. Башлачев
Тачанку понесли навстречу целине.
Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили
Два черных фонаря под выбитым пенсне.
Там шла борьба за смерть. Они дрались за место
И право наблевать за свадебным столом.
Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,
Стреляли наугад и лезли напролом.
Сегодня город твой стал праздничной открыткой.
Классический союз гвоздики и штыка.
Заштопаны тугой, суровой, красной ниткой
Все бреши твоего гнилого сюртука.
Под радиоудар московского набата
На брачных простынях, что сохнут по углам,
Развернутая кровь, как символ страстной даты,
Смешается в вине с грехами пополам.
Мой друг, иные здесь. От них мы недалече.
Ретивые скопцы. Немая тетива.
Калечные дворцы простерли к небу плечи.
Из раны бьет Нева. Пустые рукава.
Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.
Хранила б нас беда, как мы ее храним.
Но память рвется в бой. И крутится, как счетчик,
Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.
Вот так скрутило нас и крепко завязало
Красивый алый бант окровленным бинтом.
А свадьба в воронках летела на вокзалы.
И дрогнули пути. И разошлись крестом.
Усатое "ура" чужой, недоброй воли
Вертело бот Петра в штурвальном колесе.
Искали ветер Невского да в Елисейском поле
И привыкали звать Фонтанкой - Енисей.
Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,
Но купол лба трещит от гробовой тоски.
Гроза, салют и мы! - и мы летим над Петербургом,
В решетку страшных снов врезая шпиль строки.
Летим сквозь времена, которые согнули
Страну в бараний рог И пили из него.
Все пили за него - и мы с тобой хлебнули
За совесть и за страх. За всех за тех, кого
Слизнула языком шершавая блокада.
За тех, кто не успел проститься, уходя.
Мой друг, спусти штаны и голым Летним садом
Прими свою вину под розгами дождя.
Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашу
Льет черный и густой осенний самогон.
Мой друг "Отечество" твердит как "Отче наш",
Но что-то от себя послав ему вдогон.
За окнами - салют. Царь-Пушкин в новой раме.
Покойные не пьют, да нам бы не пролить.
Двуглавые орлы с побитыми крылами
Не могут меж собой корону поделить.
Подобие звезды по образу окурка.
Прикуривай, мой друг, спокойней, не спеши.
Мой бедный друг, из глубины твоей души
Стучит копытом сердце Петербурга.
А. Башлачев
The bells rang. And horses in hot soap
Tachanka carried towards virgin soil.
You, my poor friend, were blinded that night
Two black lights under a broken pince-nez.
There was a struggle for death. They fought for a place
And the right to spit at the wedding table.
Hurrying to become everything at once, raping the bride,
They shot at random and climbed ahead.
Today your city has become a holiday card.
The classic union of cloves and bayonet.
Darned in a tight, harsh, red thread
All the flaws of your rotten frock coat.
Under the radio beat of the Moscow alarm
On the wedding sheets that dry in the corners
Unfolded blood, as a symbol of a passionate date,
Mixed in wine with sins in half.
My friend, others are here. We are not far from them.
Zealous eunuchs. Mute bowstring.
Crippled palaces stretched their shoulders to the sky.
Neva hits from the wound. Empty sleeves.
Replace the cheek with rain in the tracks of past slaps.
The trouble would keep us, how we keep it.
But the memory is eager for battle. And spinning like a counter
Descending above you and turning into a halo.
That's how we twisted and fastened
Beautiful scarlet bow with a blood bandage.
And the wedding in the craters flew to the train stations.
And trembled the way. And they parted with a cross.
Mustachioed "Hurray" of another's bad will
Spit the bot of Peter in the steering wheel.
They were looking for the wind of Nevsky in the Champs Elysees
And they got used to calling Fontanka - Yenisei.
You bridge your teeth under loose plaster
But the dome of the forehead is bursting with grave anguish.
Thunderstorm, salute and we! - and we fly over Petersburg,
Embedding a spire of string into the grill of scary dreams.
Flying through the times that bent
A country in a ram’s horn And drank from it.
Everyone drank for him - and you and I drank
For conscience and for fear. For all those
A rough blockade licked her tongue.
For those who did not have time to say goodbye, leaving.
My friend, pull your pants down and bare Summer Garden
Accept your guilt under the rain
After breaking the dry law, rain in the marble bowl
Pours black and thick autumn moonshine.
My friend "Fatherland" repeats as "Our Father",
But he sent something from himself after him.
Outside the windows there is a salute. Tsar Pushkin in a new frame.
The deceased do not drink, but we would not shed.
Double-headed Eagles with Broken Wings
They can’t divide the crown among themselves.
The likeness of a star in the image of a cigarette butt.
Light my friend, take it easy, take your time.
My poor friend, from the bottom of your soul
The heart of Petersburg is beating with a hoof.
A. Bashlachev
Tachanka carried towards virgin soil.
You, my poor friend, were blinded that night
Two black lights under a broken pince-nez.
There was a struggle for death. They fought for a place
And the right to spit at the wedding table.
Hurrying to become everything at once, raping the bride,
They shot at random and climbed ahead.
Today your city has become a holiday card.
The classic union of cloves and bayonet.
Darned in a tight, harsh, red thread
All the flaws of your rotten frock coat.
Under the radio beat of the Moscow alarm
On the wedding sheets that dry in the corners
Unfolded blood, as a symbol of a passionate date,
Mixed in wine with sins in half.
My friend, others are here. We are not far from them.
Zealous eunuchs. Mute bowstring.
Crippled palaces stretched their shoulders to the sky.
Neva hits from the wound. Empty sleeves.
Replace the cheek with rain in the tracks of past slaps.
The trouble would keep us, how we keep it.
But the memory is eager for battle. And spinning like a counter
Descending above you and turning into a halo.
That's how we twisted and fastened
Beautiful scarlet bow with a blood bandage.
And the wedding in the craters flew to the train stations.
And trembled the way. And they parted with a cross.
Mustachioed "Hurray" of another's bad will
Spit the bot of Peter in the steering wheel.
They were looking for the wind of Nevsky in the Champs Elysees
And they got used to calling Fontanka - Yenisei.
You bridge your teeth under loose plaster
But the dome of the forehead is bursting with grave anguish.
Thunderstorm, salute and we! - and we fly over Petersburg,
Embedding a spire of string into the grill of scary dreams.
Flying through the times that bent
A country in a ram’s horn And drank from it.
Everyone drank for him - and you and I drank
For conscience and for fear. For all those
A rough blockade licked her tongue.
For those who did not have time to say goodbye, leaving.
My friend, pull your pants down and bare Summer Garden
Accept your guilt under the rain
After breaking the dry law, rain in the marble bowl
Pours black and thick autumn moonshine.
My friend "Fatherland" repeats as "Our Father",
But he sent something from himself after him.
Outside the windows there is a salute. Tsar Pushkin in a new frame.
The deceased do not drink, but we would not shed.
Double-headed Eagles with Broken Wings
They can’t divide the crown among themselves.
The likeness of a star in the image of a cigarette butt.
Light my friend, take it easy, take your time.
My poor friend, from the bottom of your soul
The heart of Petersburg is beating with a hoof.
A. Bashlachev
У записи 3 лайков,
0 репостов,
265 просмотров.
0 репостов,
265 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Эдуард Даниловский
