Про клубнику, лето и преемственность поколений.
Купила, наконец, себе клубнику у метро, а потом еще долго и муторно, как по Русскому музею, каталась по Карусели, размышляя, чем бы еще дополнить свою продуктовую корзину.
А клубника лежала на ее железных прутьях и ПАХЛА. Пахла она очень интенсивно и навязчиво, чем-то цветочным, сладким и южным, вызывая в памяти острый и влажный запах рассады и теплоту прелого дерна, по которому в детстве, в драных дачных шортах и босиком, мы с братом ползали на корточках, набирая тазы свежих ягод.
А потом, вымытая и сверкающая прохладными каплями, она стояла в тени и ждала, что бабушка вернется со сметаной, купленной на рынке, холодной, бело-желтой, и до ужаса сливочной, польет ею горы ягод, и, из пригорошни, словно песком на пляже, посыпет сверху сахаром. И вот только тогда, сидя вечером всей семьей за столом, ее можно было есть.
За столом я обычно сидела на коленках у папы, болтала ногами и ела и с его и со своей тарелки одновременно, поминутно жалуясь на то, что нога колючая и "царапучая", но слезать наотрез отказываясь.
Наверное, именно в те душные летние вечера, когда деревья над столом деликатно шуршали зелеными, чуть запыленными, листьями, а каждая струйка ветра с реки воспринималась кубиком льда, приложенным к горячей спине, я и полюбила такой жанр беседы, как Семейная Байка. - Помимо разговоров о текущем и насущном, историй про себя и чудаковатых родственничков рассказывалось невероятное множество, некоторые даже многократно и на бис.
И все эти вечерние сборища несли в себе лишь теплоту и уют, и я молчала и слушала, задрав голову и наблюдая за ночными бабочками, которые пытались сломать стекло фонаря трепетом своих маленьких пушистых крыл.
Со временем и место сборища и количество собирающихся изменились, но времяпрепровождение осталось неизменным: мы философствуем, ругаемся, скандалим, ржем и рассказываем Семейные Байки, которые, надеюсь, доживут и до моих собственных внуков (благо, их бабахнутая будущая бабка болтлива до беспощадности).
Так что с покупками в универсаме я, на волне ностальгии, определилась довольно быстро.
И уже дома, добавив в ягоды сметану и сахар, слушала, как южно перекатываются камни грома в черноте туч, и думала о том, какой яростной непроходимой стеной дождь сейчас заливал бы ряды грядок и цветника, а мы бы, мокрые с головы до пят, бежали к крутому и травянистому берегу реки, чтобы нырять и не различать, как одни потоки воды перерастают в другие, и до ужаса, восторга и кома в горле обожали бы лето.
Такие дела.
Купила, наконец, себе клубнику у метро, а потом еще долго и муторно, как по Русскому музею, каталась по Карусели, размышляя, чем бы еще дополнить свою продуктовую корзину.
А клубника лежала на ее железных прутьях и ПАХЛА. Пахла она очень интенсивно и навязчиво, чем-то цветочным, сладким и южным, вызывая в памяти острый и влажный запах рассады и теплоту прелого дерна, по которому в детстве, в драных дачных шортах и босиком, мы с братом ползали на корточках, набирая тазы свежих ягод.
А потом, вымытая и сверкающая прохладными каплями, она стояла в тени и ждала, что бабушка вернется со сметаной, купленной на рынке, холодной, бело-желтой, и до ужаса сливочной, польет ею горы ягод, и, из пригорошни, словно песком на пляже, посыпет сверху сахаром. И вот только тогда, сидя вечером всей семьей за столом, ее можно было есть.
За столом я обычно сидела на коленках у папы, болтала ногами и ела и с его и со своей тарелки одновременно, поминутно жалуясь на то, что нога колючая и "царапучая", но слезать наотрез отказываясь.
Наверное, именно в те душные летние вечера, когда деревья над столом деликатно шуршали зелеными, чуть запыленными, листьями, а каждая струйка ветра с реки воспринималась кубиком льда, приложенным к горячей спине, я и полюбила такой жанр беседы, как Семейная Байка. - Помимо разговоров о текущем и насущном, историй про себя и чудаковатых родственничков рассказывалось невероятное множество, некоторые даже многократно и на бис.
И все эти вечерние сборища несли в себе лишь теплоту и уют, и я молчала и слушала, задрав голову и наблюдая за ночными бабочками, которые пытались сломать стекло фонаря трепетом своих маленьких пушистых крыл.
Со временем и место сборища и количество собирающихся изменились, но времяпрепровождение осталось неизменным: мы философствуем, ругаемся, скандалим, ржем и рассказываем Семейные Байки, которые, надеюсь, доживут и до моих собственных внуков (благо, их бабахнутая будущая бабка болтлива до беспощадности).
Так что с покупками в универсаме я, на волне ностальгии, определилась довольно быстро.
И уже дома, добавив в ягоды сметану и сахар, слушала, как южно перекатываются камни грома в черноте туч, и думала о том, какой яростной непроходимой стеной дождь сейчас заливал бы ряды грядок и цветника, а мы бы, мокрые с головы до пят, бежали к крутому и травянистому берегу реки, чтобы нырять и не различать, как одни потоки воды перерастают в другие, и до ужаса, восторга и кома в горле обожали бы лето.
Такие дела.
About strawberries, summer and the succession of generations.
Finally, I bought myself strawberries from the metro, and then for a long time and dreary, like in the Russian Museum, I rode around the Carousel, wondering what else to add to my grocery basket.
And strawberries lay on its iron bars and SMELL. She smelled very intense and intrusive, something floral, sweet and southern, evoking the sharp and moist smell of seedlings and the warmth of pretty turf, which, as a child, in torn summer shorts and barefoot, my brother and I crawled on, squatting, picking up basins fresh berries.
And then, washed and sparkling with cool drops, she stood in the shade and waited for her grandmother to return with sour cream, bought in the market, cold, white and yellow, and horribly creamy, pour mountains of berries with it, and, from a handful, like sand on the beach, sprinkled with sugar on top. And only then, sitting in the evening with the whole family at the table, you could eat it.
At the table, I usually sat on my father’s knees, dangling my legs and eating both from him and from my plate at the same time, constantly complaining that my leg was spiky and “scratching,” but refused to get down.
Probably, it was on those stuffy summer evenings, when the trees above the table delicately rustled with green, slightly dusty leaves, and each stream of wind from the river was perceived as a cube of ice attached to a hot back, and I fell in love with a conversation genre like Family Bike. - In addition to talking about the current and pressing ones, an incredible amount of stories were told to ourselves and eccentric relatives, some even repeatedly.
And all these evening gatherings carried only warmth and coziness, and I was silent and listened, with my head up and watching the night butterflies, which tried to break the glass of the lantern with the thrill of their little fluffy wings.
Over time, both the place of gathering and the number of people gathering changed, but the pastime remained unchanged: we philosophize, curse, scandal, laugh and tell Family Tales, which, I hope, will live up to my own grandchildren (well, their grandmother's grandmother is talkative to ruthlessness).
So with shopping in the supermarket, I, in the wake of nostalgia, decided pretty quickly.
And already at home, adding sour cream and sugar to the berries, I listened to how thunder stones roll black clouds in the south, and thought about what a fierce impenetrable wall the rain would now fill the rows of beds and flower beds, and we, wet from head to toe, they ran to the steep and grassy banks of the river to dive and not to distinguish how some streams of water grow into others, and to horror, delight and a lump in the throat they would adore summer.
So it goes.
Finally, I bought myself strawberries from the metro, and then for a long time and dreary, like in the Russian Museum, I rode around the Carousel, wondering what else to add to my grocery basket.
And strawberries lay on its iron bars and SMELL. She smelled very intense and intrusive, something floral, sweet and southern, evoking the sharp and moist smell of seedlings and the warmth of pretty turf, which, as a child, in torn summer shorts and barefoot, my brother and I crawled on, squatting, picking up basins fresh berries.
And then, washed and sparkling with cool drops, she stood in the shade and waited for her grandmother to return with sour cream, bought in the market, cold, white and yellow, and horribly creamy, pour mountains of berries with it, and, from a handful, like sand on the beach, sprinkled with sugar on top. And only then, sitting in the evening with the whole family at the table, you could eat it.
At the table, I usually sat on my father’s knees, dangling my legs and eating both from him and from my plate at the same time, constantly complaining that my leg was spiky and “scratching,” but refused to get down.
Probably, it was on those stuffy summer evenings, when the trees above the table delicately rustled with green, slightly dusty leaves, and each stream of wind from the river was perceived as a cube of ice attached to a hot back, and I fell in love with a conversation genre like Family Bike. - In addition to talking about the current and pressing ones, an incredible amount of stories were told to ourselves and eccentric relatives, some even repeatedly.
And all these evening gatherings carried only warmth and coziness, and I was silent and listened, with my head up and watching the night butterflies, which tried to break the glass of the lantern with the thrill of their little fluffy wings.
Over time, both the place of gathering and the number of people gathering changed, but the pastime remained unchanged: we philosophize, curse, scandal, laugh and tell Family Tales, which, I hope, will live up to my own grandchildren (well, their grandmother's grandmother is talkative to ruthlessness).
So with shopping in the supermarket, I, in the wake of nostalgia, decided pretty quickly.
And already at home, adding sour cream and sugar to the berries, I listened to how thunder stones roll black clouds in the south, and thought about what a fierce impenetrable wall the rain would now fill the rows of beds and flower beds, and we, wet from head to toe, they ran to the steep and grassy banks of the river to dive and not to distinguish how some streams of water grow into others, and to horror, delight and a lump in the throat they would adore summer.
So it goes.
У записи 10 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Анастасия Никифорова
