1942-й год. Зима. Война в разгаре. Немцы прут вперёд. В ставке верховного главнокомандующего – плановое совещание. Напоследок обсуждаются противные и не очень понятные присутствующим маршалам и генералитету вопросы. Маскировка. Нет, генералы кое что знают о маскировке – зимой – белые халаты, летом – хаки. Но у немцев всё как-то интереснее. Их аэродромы – не слишком заметны с воздуха, а танки – зачем-то, пятнистые и полосатые, как и форма обмундирования в некоторых подразделениях и частях. Товарищ Сталин требует, чтобы маскировкой занялись срочно и вплотную, и не абы как, а строго научно, с серьёзным обоснованием. Мол, мысль о том, что зелёное на зелёном – незаметно, не канает. Это и ежу ясно. Нужно что-то более универсальное. Сталин раздражён. Стучит трубкой по столу. Требует немедленных действий. Генералы чешут затылки. Предлагают копировать маскировку противника. Верховный в ярости. Ему нужен принцип и ясность. Как это работает и почему. И кто сможет этим заняться?
Осторожно пискнув горлом, слово берёт какой-то свежеиспечённый генералишко. Он – из интеллигентов. Может, родители учёные, а, может, и сам, в прошлой жизни науку успел подвигать. Генерал робко и путано докладывает, что в Ленинградском университете был такой профессор Шванвич. Так вот он, в своё время, возглавлял кафедру энтомологии, пока её не разогнали в начале тридцатых, и занимался покровительственной окраской крыльев бабочек. Может, он на что сгодится? Сталин неопределённо хмыкает и требует срочно, сегодня же, привезти в Москву этого шванвича и доставить прямо к нему.
Генералы облегчённо подрываются со стульев и бегут исполнять приказание. Козёл отпущения найден. Даже два. Потому что инициатива, сами понимаете…
Звонок в Саратов, куда эвакуирован университет. Никакого Шванвича там нет и не было. Кто-то говорит, что он остался в Ленинграде. А там сейчас, ясное дело, блокада.
Спецрейс готов через двадцать минут. Самолёт летит в блокадный город.
Шванвича находят дома, в постели. Он уже не встаёт.
Куриный бульон в энтомолога заливают прямо в самолёте.
Ночью он уже у Сталина. Главнокомандующий недоверчиво вглядывается в заросшее лицо доходяги-профессора и излагает суть задачи. Немного оклемавшийся Шванвич внимательно слушает и, похоже, даже что-то понимает.
- Ну, что, профэссор, сможэте помочь армии и фронту?
- Смогу, - сипит в ответ Шванвич.
- Что вам для этого нужно, профэссор?
- Три дня и два художника…
Через три дня Борис Шванвич докладывает перед всей Ставкой. Он избегает таких мудрёных слов, как «мимикрия» и «принцип стереоморфизма».
Всё просто, элегантно и доступно. Основа концепции, если в двух словах – выступающее и высветленное красить в тёмное, затенённое и вогнутое – высветлять. Остальное – детали. Художники, под руководством Шванвича, уже всё проиллюстрировали. По сезонам и временам года. Для наглядности на столе стоят объёмные гипсовые модели, раскрашенные так, что их форма совершенно разваливается и уплощается.
Шванвич говорит про «расчленяющий эффект» и про общие закономерности маскировки.
Генералы и маршалы сидят с распахнутыми ртами.
Год спустя, Шванвич снова на приёме у Сталина:
- Просите, что хотите, профэссор… Хорошо поработали.
Шванвич задумывается буквально на секунду:
- Хочу кафедру энтомологии. Она была. Но теперь её нет.
С 1944-го по 1955-й, почти до самой смерти, Борис Шванвич заведовал своей любимой кафедрой. К вопросу о том, снится ли Чжоу, что он бабочка, или бабочке снится, что она – Чжоу, он, вполне сознательно, добавил некоторые нюансы.
Похоронен на Большеохтинском. На могиле - памятник с изображением плана строения рисунка крыльев дневных бабочек. И – ни одного танка. А он – танк, там есть. Просто – не виден.
Осторожно пискнув горлом, слово берёт какой-то свежеиспечённый генералишко. Он – из интеллигентов. Может, родители учёные, а, может, и сам, в прошлой жизни науку успел подвигать. Генерал робко и путано докладывает, что в Ленинградском университете был такой профессор Шванвич. Так вот он, в своё время, возглавлял кафедру энтомологии, пока её не разогнали в начале тридцатых, и занимался покровительственной окраской крыльев бабочек. Может, он на что сгодится? Сталин неопределённо хмыкает и требует срочно, сегодня же, привезти в Москву этого шванвича и доставить прямо к нему.
Генералы облегчённо подрываются со стульев и бегут исполнять приказание. Козёл отпущения найден. Даже два. Потому что инициатива, сами понимаете…
Звонок в Саратов, куда эвакуирован университет. Никакого Шванвича там нет и не было. Кто-то говорит, что он остался в Ленинграде. А там сейчас, ясное дело, блокада.
Спецрейс готов через двадцать минут. Самолёт летит в блокадный город.
Шванвича находят дома, в постели. Он уже не встаёт.
Куриный бульон в энтомолога заливают прямо в самолёте.
Ночью он уже у Сталина. Главнокомандующий недоверчиво вглядывается в заросшее лицо доходяги-профессора и излагает суть задачи. Немного оклемавшийся Шванвич внимательно слушает и, похоже, даже что-то понимает.
- Ну, что, профэссор, сможэте помочь армии и фронту?
- Смогу, - сипит в ответ Шванвич.
- Что вам для этого нужно, профэссор?
- Три дня и два художника…
Через три дня Борис Шванвич докладывает перед всей Ставкой. Он избегает таких мудрёных слов, как «мимикрия» и «принцип стереоморфизма».
Всё просто, элегантно и доступно. Основа концепции, если в двух словах – выступающее и высветленное красить в тёмное, затенённое и вогнутое – высветлять. Остальное – детали. Художники, под руководством Шванвича, уже всё проиллюстрировали. По сезонам и временам года. Для наглядности на столе стоят объёмные гипсовые модели, раскрашенные так, что их форма совершенно разваливается и уплощается.
Шванвич говорит про «расчленяющий эффект» и про общие закономерности маскировки.
Генералы и маршалы сидят с распахнутыми ртами.
Год спустя, Шванвич снова на приёме у Сталина:
- Просите, что хотите, профэссор… Хорошо поработали.
Шванвич задумывается буквально на секунду:
- Хочу кафедру энтомологии. Она была. Но теперь её нет.
С 1944-го по 1955-й, почти до самой смерти, Борис Шванвич заведовал своей любимой кафедрой. К вопросу о том, снится ли Чжоу, что он бабочка, или бабочке снится, что она – Чжоу, он, вполне сознательно, добавил некоторые нюансы.
Похоронен на Большеохтинском. На могиле - памятник с изображением плана строения рисунка крыльев дневных бабочек. И – ни одного танка. А он – танк, там есть. Просто – не виден.
1942 year. Winter. The war is in full swing. The Germans rod forward. At the headquarters of the Supreme Commander - a scheduled meeting. Finally, we discuss issues that are nasty and not very clear to the present marshals and the generals. Disguise. No, the generals know something about camouflage - in winter - white robes, in summer - khaki. But the Germans are somehow more interesting. Their airfields are not very visible from the air, and the tanks are, for some reason, spotted and striped, like the uniform of uniforms in some units and units. Comrade Stalin demands that camouflage be dealt with urgently and closely, and not anyhow, but strictly scientific, with serious justification. Like, the idea that green on green is imperceptible does not channel. This is a no brainer. Something more universal is needed. Stalin is annoyed. Tapping the table. Requires immediate action. The generals scratch their heads. They offer to copy the enemy's disguise. Supreme is furious. He needs principle and clarity. How it works and why. And who can do this?
With a squeak of throat, some freshly baked generalish take the floor. He is from the intelligentsia. Maybe the parents are scientists, and maybe he himself, in a past life, managed to push science forward. The general timidly and confusedly reports that such a professor Schwanwich was at Leningrad University. So he, at one time, headed the department of entomology, until it was dispersed in the early thirties, and was engaged in the patronizing coloring of the wings of butterflies. Maybe he’s good for something? Stalin grunts vaguely and urgently demands, today, to bring this schwanwich to Moscow and deliver it directly to him.
The generals are easily blown up from the chairs and run to obey the order. Scapegoat found. Even two. Because the initiative, you understand ...
A call to Saratov, where the university was evacuated. There is no Schwanwich there and was not. Someone says that he stayed in Leningrad. And there now, of course, the blockade.
The special race is ready in twenty minutes. The plane flies to the besieged city.
Schwanwich found at home in bed. He doesn't get up anymore.
Entomologist's chicken stock is poured directly on the plane.
At night he is already with Stalin. The Commander-in-Chief incredulously peers into the overgrown face of a goner-professor and sets out the essence of the task. Schwanwich, who had been a little cursed, listens attentively and, it seems, even understands something.
“Well, Professor, can you help the army and the front?”
“I can,” Schwanwich hisses in response.
“What do you need for this, Professor?”
- Three days and two artists ...
Three days later, Boris Schwanwich reports to the entire Headquarters. He avoids such sophisticated words as "mimicry" and "principle of stereomorphism."
Everything is simple, elegant and affordable. The basis of the concept, if in a nutshell - the protruding and highlighted paint in the dark, shaded and concave - to highlight. The rest is the details. Artists, under the leadership of Schwanwich, have already illustrated everything. By seasons and seasons. For clarity, on the table are three-dimensional gypsum models, painted so that their shape is completely falling apart and flattened.
Schwanwich speaks of a “disintegrating effect” and general patterns of camouflage.
Generals and marshals are sitting with their mouths wide open.
A year later, Schwanwich again at a reception with Stalin:
- Ask what you want, Professor ... Well done.
Schwanwich thinks literally for a second:
- I want the department of entomology. She was. But now she is gone.
From 1944 to 1955, almost until his death, Boris Schwanwich headed his favorite department. To the question of whether Zhou was dreaming that he was a butterfly, or a butterfly that she was Zhou, he, quite consciously, added some nuances.
He was buried at Bolsheokhtinsky. At the grave is a monument depicting a plan of the structure of the pattern of wings of butterflies. And - not a single tank. And he is a tank, there he is. Simple - not visible.
With a squeak of throat, some freshly baked generalish take the floor. He is from the intelligentsia. Maybe the parents are scientists, and maybe he himself, in a past life, managed to push science forward. The general timidly and confusedly reports that such a professor Schwanwich was at Leningrad University. So he, at one time, headed the department of entomology, until it was dispersed in the early thirties, and was engaged in the patronizing coloring of the wings of butterflies. Maybe he’s good for something? Stalin grunts vaguely and urgently demands, today, to bring this schwanwich to Moscow and deliver it directly to him.
The generals are easily blown up from the chairs and run to obey the order. Scapegoat found. Even two. Because the initiative, you understand ...
A call to Saratov, where the university was evacuated. There is no Schwanwich there and was not. Someone says that he stayed in Leningrad. And there now, of course, the blockade.
The special race is ready in twenty minutes. The plane flies to the besieged city.
Schwanwich found at home in bed. He doesn't get up anymore.
Entomologist's chicken stock is poured directly on the plane.
At night he is already with Stalin. The Commander-in-Chief incredulously peers into the overgrown face of a goner-professor and sets out the essence of the task. Schwanwich, who had been a little cursed, listens attentively and, it seems, even understands something.
“Well, Professor, can you help the army and the front?”
“I can,” Schwanwich hisses in response.
“What do you need for this, Professor?”
- Three days and two artists ...
Three days later, Boris Schwanwich reports to the entire Headquarters. He avoids such sophisticated words as "mimicry" and "principle of stereomorphism."
Everything is simple, elegant and affordable. The basis of the concept, if in a nutshell - the protruding and highlighted paint in the dark, shaded and concave - to highlight. The rest is the details. Artists, under the leadership of Schwanwich, have already illustrated everything. By seasons and seasons. For clarity, on the table are three-dimensional gypsum models, painted so that their shape is completely falling apart and flattened.
Schwanwich speaks of a “disintegrating effect” and general patterns of camouflage.
Generals and marshals are sitting with their mouths wide open.
A year later, Schwanwich again at a reception with Stalin:
- Ask what you want, Professor ... Well done.
Schwanwich thinks literally for a second:
- I want the department of entomology. She was. But now she is gone.
From 1944 to 1955, almost until his death, Boris Schwanwich headed his favorite department. To the question of whether Zhou was dreaming that he was a butterfly, or a butterfly that she was Zhou, he, quite consciously, added some nuances.
He was buried at Bolsheokhtinsky. At the grave is a monument depicting a plan of the structure of the pattern of wings of butterflies. And - not a single tank. And he is a tank, there he is. Simple - not visible.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Настенька Кроткова
