Ты сидишь на стареньком подоконнике, по нему дождливо проскачут конники, памятью подосланные гонцы - принесут засвеченных пленок с Коники, или с Кодака, старые фотохроники, черно-бело-серенькие покойники - тех, кто был влюблен и отдал концы.
Ей спиваться там потебескучанием, честно будет любить тебя до скончания двадцать первого века - и ей видней, до безумия алкогольного, кофечайного, головокружительного качания, до последнего нервного окончания, если там еще осталось на самом дне.
Ей уже не плачется, не пророчится, коротать с бессонницей ночь, ворочаться, жвачкой ночь растягивается в длину. За себя уже ей совсем не прочится, ты титуловал ее полуночницей, бросишь в состояние "одиночница" - я тебя когда-нибудь прокляну.
Ничего тогда тебе не захочется. Я не только девочка-переводчица...
Я умею жизни пускать ко дну.
Наливайся горьким понейскучанием, до безумия алкогольного, кофечайного, головокружительного качания, как канатоходица на краю, до последнего нервного окончания... и тебя по блату впишу в Раю.
Ей спиваться там потебескучанием, честно будет любить тебя до скончания двадцать первого века - и ей видней, до безумия алкогольного, кофечайного, головокружительного качания, до последнего нервного окончания, если там еще осталось на самом дне.
Ей уже не плачется, не пророчится, коротать с бессонницей ночь, ворочаться, жвачкой ночь растягивается в длину. За себя уже ей совсем не прочится, ты титуловал ее полуночницей, бросишь в состояние "одиночница" - я тебя когда-нибудь прокляну.
Ничего тогда тебе не захочется. Я не только девочка-переводчица...
Я умею жизни пускать ко дну.
Наливайся горьким понейскучанием, до безумия алкогольного, кофечайного, головокружительного качания, как канатоходица на краю, до последнего нервного окончания... и тебя по блату впишу в Раю.
You are sitting on an old windowsill, horsemen raining through it, sent messengers sent in memory - they will bring illuminated films from Konika, or from Kodak, old photo-chronicles, black-and-white-gray deceased - those who were in love and gave their ends.
She gets drunk there with boredom, honestly she will love you until the end of the twenty-first century - and she knows better, to the madness of alcohol, coffee, dizzy swing, to the last nerve ending, if there is still at the bottom.
She no longer cries, does not prophesy, while away the night with insomnia, toss and turn, the night stretches in chewing gum. She already doesn’t say anything for herself, you titled her a midnight, threw her into a “solitary” state - I will curse you someday.
Then you don’t want anything. I'm not only a translator girl ...
I know how to sink life.
Pour yourself with bitter little boredom, to the madness of alcohol, coffee, dizzy rocking, like a tightrope walker on the edge, to the last nerve ending ... and I’ll write you into the Paradise.
She gets drunk there with boredom, honestly she will love you until the end of the twenty-first century - and she knows better, to the madness of alcohol, coffee, dizzy swing, to the last nerve ending, if there is still at the bottom.
She no longer cries, does not prophesy, while away the night with insomnia, toss and turn, the night stretches in chewing gum. She already doesn’t say anything for herself, you titled her a midnight, threw her into a “solitary” state - I will curse you someday.
Then you don’t want anything. I'm not only a translator girl ...
I know how to sink life.
Pour yourself with bitter little boredom, to the madness of alcohol, coffee, dizzy rocking, like a tightrope walker on the edge, to the last nerve ending ... and I’ll write you into the Paradise.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Настенька Кроткова
