Я любил ее. Не наверное, и не вроде.
Сомневался в себе, и что дважды два - четыре,
а теперь от моих сомнений меня воротит.
Поменялся бы местом с мишенью в забытом тире
или дал по газам на обрывистом повороте.
Да она-то любила. Я ей говорил об этом,
а она отмахнулась, как от настырной мухи.
Ей так хотелось быть альфой, но только бета
осталась в репертуаре. Ни сном, ни духом
не признавалась мне, что была поэтом.
Когда все закончилось, мне дали ее тетрадку.
(Так на руки маленьким детям дают котенка).
Я рвался к странице новой, как будто в драку.
Смотрелся, как в зеркало. Себя за рукав дергал.
Там были стихи в чернильных кровоподтеках.
Когда все закончилось, я долго курил и плакал,
хотя хохотал над драмой и мелодрамой.
Я вспомнил, как она покрасила губы лаком,
а после я целовал эти почти-что раны.
Я вспомнил, какая была. И она была, как…
Ожившая статуэтка с каминной полки,
гуляющая по крышам. Танцующая в ночи.
Под полной луной ей подпевали волки,
ее единственной песне с названием "Не молчи".
Она носила мои заспанные футболки,
клетчатые рубашки, фенечки, рюкзаки.
Я носил ее номер. В книжечке телефонной,
ключом от двери, к которой сменили уже замки.
Случайно обжег пальцы - где-то играла фоном
ее любимая песня - и стены стали узки.
Ее любимая песня. Про едущий эскалатор,
про то, что ни грамма правды в баннерах за спиной.
Пахло ее белым пористым шоколадом,
который она любила обмакивать в кофе латте,
и пахло еще ночью, что в поцелуй длиной.
Я хотел ей сказать. Когда-нибудь. Может, летом,
Я обещал ей Лето, и Осень, и красный шарф.
Я был ей на все ответом. Носил ее амулетом.
И если молчал о чем-то - боялся порой дышать.
Она, отвернувшись, тихо о чем-то шепталась с пледом.
Я не успел, как на последний поезд.
Может быть, спал, или писал повесть...
Кто-то сказал на ухо про сотню дурных таблеток,
кто-то про рак, а кто-то плел про автомобиль,
про крестики-нолики меж ее нервных клеток...
А я им молчал в лицо, что ее любил.
Мне хочется верить, что просто ушла - кошкой,
сменила стиль жизни, прическу и все номера,
а от меня - устала, множко или немножко.
…Но если уходит кошка,
она идет
умирать
Стефания Данилова
Сомневался в себе, и что дважды два - четыре,
а теперь от моих сомнений меня воротит.
Поменялся бы местом с мишенью в забытом тире
или дал по газам на обрывистом повороте.
Да она-то любила. Я ей говорил об этом,
а она отмахнулась, как от настырной мухи.
Ей так хотелось быть альфой, но только бета
осталась в репертуаре. Ни сном, ни духом
не признавалась мне, что была поэтом.
Когда все закончилось, мне дали ее тетрадку.
(Так на руки маленьким детям дают котенка).
Я рвался к странице новой, как будто в драку.
Смотрелся, как в зеркало. Себя за рукав дергал.
Там были стихи в чернильных кровоподтеках.
Когда все закончилось, я долго курил и плакал,
хотя хохотал над драмой и мелодрамой.
Я вспомнил, как она покрасила губы лаком,
а после я целовал эти почти-что раны.
Я вспомнил, какая была. И она была, как…
Ожившая статуэтка с каминной полки,
гуляющая по крышам. Танцующая в ночи.
Под полной луной ей подпевали волки,
ее единственной песне с названием "Не молчи".
Она носила мои заспанные футболки,
клетчатые рубашки, фенечки, рюкзаки.
Я носил ее номер. В книжечке телефонной,
ключом от двери, к которой сменили уже замки.
Случайно обжег пальцы - где-то играла фоном
ее любимая песня - и стены стали узки.
Ее любимая песня. Про едущий эскалатор,
про то, что ни грамма правды в баннерах за спиной.
Пахло ее белым пористым шоколадом,
который она любила обмакивать в кофе латте,
и пахло еще ночью, что в поцелуй длиной.
Я хотел ей сказать. Когда-нибудь. Может, летом,
Я обещал ей Лето, и Осень, и красный шарф.
Я был ей на все ответом. Носил ее амулетом.
И если молчал о чем-то - боялся порой дышать.
Она, отвернувшись, тихо о чем-то шепталась с пледом.
Я не успел, как на последний поезд.
Может быть, спал, или писал повесть...
Кто-то сказал на ухо про сотню дурных таблеток,
кто-то про рак, а кто-то плел про автомобиль,
про крестики-нолики меж ее нервных клеток...
А я им молчал в лицо, что ее любил.
Мне хочется верить, что просто ушла - кошкой,
сменила стиль жизни, прическу и все номера,
а от меня - устала, множко или немножко.
…Но если уходит кошка,
она идет
умирать
Стефания Данилова
I used to love her. Not sure, and not like.
I doubted myself, and that twice two - four,
and now my doubts will turn me on.
Would change place with a target in a forgotten dash
or gave gas on a steep corner.
Yes, she loved. I told her about it,
and she waved away, as if from an annoying fly.
She really wanted to be alpha, but only beta
remained in the repertoire. Neither sleep nor spirit
she didn’t admit to me that she was a poet.
When it was over, they gave me her notebook.
(So they give a kitten to the hands of young children).
I was eager for a new page, as if in a fight.
It looked like a mirror. He tugged at his sleeve.
There were poems in ink bruising.
When it was over, I smoked and cried for a long time,
although he laughed at the drama and melodrama.
I remembered how she painted her lips with varnish,
and then I kissed these almost wounds.
I remembered what it was. And she was like ...
A revived mantelpiece figurine,
walking on the roofs. Dancing in the night.
Under the full moon, the wolves sang along with her
her only song titled "Don't Be Silent."
She wore my sleepy t-shirts,
plaid shirts, baubles, backpacks.
I wore her number. In the phone book
the key to the door to which the locks have already been changed.
I accidentally burned my fingers - somewhere playing in the background
her favorite song - and the walls became narrow.
Her favorite song. About the traveling escalator
about the fact that not a gram of truth in the banners behind.
It smelled of white porous chocolate,
which she loved dipping in latte coffee,
and it smelled even at night, which was a kiss long.
I wanted to tell her. Someday. Maybe in summer,
I promised her Summer, and Autumn, and a red scarf.
I was her answer to everything. Wore it with an amulet.
And if he was silent about something, he was sometimes afraid to breathe.
She turned away, quietly whispering about something with a plaid.
I did not have time, as on the last train.
Maybe he was sleeping, or writing a story ...
Someone said in my ear about a hundred bad pills,
someone about cancer, and someone weaved about the car,
about tic-tac-toe between her nerve cells ...
And I was silent in their faces that I loved her.
I want to believe that I just left - a cat,
changed her lifestyle, her hair and all the rooms,
and from me - tired, a little or a little.
... But if the cat leaves,
she goes
die
Stefania Danilova
I doubted myself, and that twice two - four,
and now my doubts will turn me on.
Would change place with a target in a forgotten dash
or gave gas on a steep corner.
Yes, she loved. I told her about it,
and she waved away, as if from an annoying fly.
She really wanted to be alpha, but only beta
remained in the repertoire. Neither sleep nor spirit
she didn’t admit to me that she was a poet.
When it was over, they gave me her notebook.
(So they give a kitten to the hands of young children).
I was eager for a new page, as if in a fight.
It looked like a mirror. He tugged at his sleeve.
There were poems in ink bruising.
When it was over, I smoked and cried for a long time,
although he laughed at the drama and melodrama.
I remembered how she painted her lips with varnish,
and then I kissed these almost wounds.
I remembered what it was. And she was like ...
A revived mantelpiece figurine,
walking on the roofs. Dancing in the night.
Under the full moon, the wolves sang along with her
her only song titled "Don't Be Silent."
She wore my sleepy t-shirts,
plaid shirts, baubles, backpacks.
I wore her number. In the phone book
the key to the door to which the locks have already been changed.
I accidentally burned my fingers - somewhere playing in the background
her favorite song - and the walls became narrow.
Her favorite song. About the traveling escalator
about the fact that not a gram of truth in the banners behind.
It smelled of white porous chocolate,
which she loved dipping in latte coffee,
and it smelled even at night, which was a kiss long.
I wanted to tell her. Someday. Maybe in summer,
I promised her Summer, and Autumn, and a red scarf.
I was her answer to everything. Wore it with an amulet.
And if he was silent about something, he was sometimes afraid to breathe.
She turned away, quietly whispering about something with a plaid.
I did not have time, as on the last train.
Maybe he was sleeping, or writing a story ...
Someone said in my ear about a hundred bad pills,
someone about cancer, and someone weaved about the car,
about tic-tac-toe between her nerve cells ...
And I was silent in their faces that I loved her.
I want to believe that I just left - a cat,
changed her lifestyle, her hair and all the rooms,
and from me - tired, a little or a little.
... But if the cat leaves,
she goes
die
Stefania Danilova
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Настенька Кроткова
