Рождественский романс
Евгению Рейну, с любовью
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
Евгению Рейну, с любовью
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
Christmas romance
Eugene Rainu, with love
Sailing in anguish unexplained
among the brick nadzad
Everlasting night boat
from the Alexander Garden,
unsightly night lantern,
like a yellow rose,
over the head of your loved ones
at the feet of passers-by.
Sailing in anguish unexplained
bee passage somnambulist, drunkards.
In the night capital, a photograph
sadly made a foreigner
and leaves for Ordynka
taxi with sick riders
and the dead are hugging
with mansions.
Sailing in anguish unexplained
a sad singer in the capital,
stands at the kerosene shop
sad janitor chubby,
hurries down a nondescript street
lover old and handsome.
Midnight newlywed train
floating in unexplained longing.
Sailing in the darkness of Zamoskvoretskaya
accidentally floating in misfortune
Jewish reprimand wanders
on the yellow stairs sad
and from love to sadness
New Year's Eve, Sunday,
the beauty swims
not explaining his anguish.
A cold evening swims in my eyes
the snowflakes on the carriage tremble
frosty wind, pale wind
will fit the red palms
and the honey of evening lights pours
and smells of sweet halva
Christmas Eve
over your head.
Your New Year in Navy
wave in the middle of the city
floating in an unexplained longing
as if life would start again
as if there will be light and glory
good day and plenty of bread
as if life would swing to the right
swaying to the left.
Eugene Rainu, with love
Sailing in anguish unexplained
among the brick nadzad
Everlasting night boat
from the Alexander Garden,
unsightly night lantern,
like a yellow rose,
over the head of your loved ones
at the feet of passers-by.
Sailing in anguish unexplained
bee passage somnambulist, drunkards.
In the night capital, a photograph
sadly made a foreigner
and leaves for Ordynka
taxi with sick riders
and the dead are hugging
with mansions.
Sailing in anguish unexplained
a sad singer in the capital,
stands at the kerosene shop
sad janitor chubby,
hurries down a nondescript street
lover old and handsome.
Midnight newlywed train
floating in unexplained longing.
Sailing in the darkness of Zamoskvoretskaya
accidentally floating in misfortune
Jewish reprimand wanders
on the yellow stairs sad
and from love to sadness
New Year's Eve, Sunday,
the beauty swims
not explaining his anguish.
A cold evening swims in my eyes
the snowflakes on the carriage tremble
frosty wind, pale wind
will fit the red palms
and the honey of evening lights pours
and smells of sweet halva
Christmas Eve
over your head.
Your New Year in Navy
wave in the middle of the city
floating in an unexplained longing
as if life would start again
as if there will be light and glory
good day and plenty of bread
as if life would swing to the right
swaying to the left.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Настенька Кроткова
