Отель "Черти" - антибуржуазный, наверное, самый несуразный отель в
мире. Он похож на огромный вокзал десятых годов, с чугунными решетками
галерей - даже, кажется, угольной гарью попахивает. Впрочем, может, это
тянет сладковатым запретным дымком из комнат.
Здесь умер от белой горячки Дилан Томасс. Здесь вечно ломаются лифты,
здесь мало челяди и бытовых удобств, но именно за это здесь платят
деньги. Это стиль жизни целого общественного слоя людей, озабоченных
социальным переустройством мира, по энергии тяготеющих к "белым дырам",
носящих полувоенные сумки через плечо и швейцарские офицерские
крестовые красные перочинные ножи.
За телефонным коммутатором сидит хозяин Стенли, похожий на затурканного
дилетанта-скрипача неот мира сего. Он по рассеяности вечно подключает
вас к неземным цивилизациям.
В лифте поднимаются к себе режиссеры подпольного кино,
звезды протеста, бритый под ноль бакунинец в мотоциклетной куртке,
мулатки в брюках из золотого позумента и пиджаках, надетых на голое
тело. На их пальцах зажигаются изумруды, будто незанятые такси.
Обитатели отеля помнили эту историю.
Это была история одного песнопевца, его мгновенной сказочной славы. Он
приехал из суровой снежной соцстраны, которая сильно пострадала во
время войны.
Сюда приехал он на выступления. Известный драматург, уехав на месяц,
поселил его в своем трехкомнатном номере в "Черти". Крохотная прихожая
вела в огромную гостиную с полом, застеленным серым войлоком. Далее
следовала спальня.
Началась мода на него. Международный город закаьывал ему приемы, первая дама страны приглашала на чай. У него кружилась голова.
Она была одним из доказательств этого головокружения.
Она была фоторепортером. Порвав с буржуазной средой отца, кажется,
австрийского лесовика, она стала люмпеном левой элиты, круга Кастро и
Кортасара. Магниевая вспышка подчеркивала ее близость к иным стихиям.
Она была звездна, стройна, иронична, остра на язык, по западному
одновременно энергична и беззаботна. Она влетала в судьбы как маленький
солнечный смерч восторженной и восторгающей энергии, заряжая
напряжением не нашего поля. "Бабочка буря" - мог бы повторить про нее
поэт.
Едва она вбежала в мое повествование, как по страницам закружились
солнечные зайчики, слова заволновались, замелькали. Быстрые и маленькие
пальчики, забежав сзади, зажали мне глаза.
-Бабочка-буря - безошибочно завопил я.
Это был небесный роман.
Взяв командировку в журнале, она прилетала на его выступления в любой
край света. Хотя он и подозревал, что она не всегда пользуется услугами
самолетов. Когда в сентябре из-за гроз аэропорт был закрыт, она как то
ухитрилась прилететь и полдня сушилась.
Ее черная беспечная стрижка была удобна для аэродромов. Раскосый взгляд
вечно щурился от непостижимого света, скулы лукаво напоминали, что
гунны действительно доходили до Европы. Ее тонкий нос и нервные, как
бусинки, раздутые ноздри говорили о таланте капризном и безрассудном, а
чуть припухлые губы придавали лицу озадаченное выражение. Она носила
шикарно скроенные одежды из дешевых тканей. Ей шел оранжевый. Он звал
ее подпольной кличкой Апельсин.
Для его суровой снежной страны апельсины были ввозной диковинкой. Кроме
того, в апельсинном горьком запахе ему чудилась какая то катастрофа,
срыв в ее жизни, о котором она не говорила и от которого забывалась в
нем. Он не давал ей расплачиваться, комплексуя со всей валютой.
Не зная языка, что онапонимала в его славянских песнях? Но она чуяла за
иступленностью исполнения порывы судьбы, за его романтическими
эскападами, провинциальной неотесанностью и развязностью поп звезды ей
чудилась птица иного полета.
В тот день он получил первый аванс за пластинку. "Прибарахлюсь -
тоскливо думал он, возвращаясь в отель. - Куплю тачку, домой гостинцев
привезу".
В отеле его ждала телеграмма:"Прилетаю ночью тчк апельсин".
У него бешено заколотилось сердце. Он лег на диван. дремал. Потом пошел
во фруктовую лавку, которых много вокруг "Черти". Там при вас выжимали
соки из моркови, репы, апельсинов, манго - новая блажь большого города.
Буйвологлазый бармен прессовал апельсины.
мире. Он похож на огромный вокзал десятых годов, с чугунными решетками
галерей - даже, кажется, угольной гарью попахивает. Впрочем, может, это
тянет сладковатым запретным дымком из комнат.
Здесь умер от белой горячки Дилан Томасс. Здесь вечно ломаются лифты,
здесь мало челяди и бытовых удобств, но именно за это здесь платят
деньги. Это стиль жизни целого общественного слоя людей, озабоченных
социальным переустройством мира, по энергии тяготеющих к "белым дырам",
носящих полувоенные сумки через плечо и швейцарские офицерские
крестовые красные перочинные ножи.
За телефонным коммутатором сидит хозяин Стенли, похожий на затурканного
дилетанта-скрипача неот мира сего. Он по рассеяности вечно подключает
вас к неземным цивилизациям.
В лифте поднимаются к себе режиссеры подпольного кино,
звезды протеста, бритый под ноль бакунинец в мотоциклетной куртке,
мулатки в брюках из золотого позумента и пиджаках, надетых на голое
тело. На их пальцах зажигаются изумруды, будто незанятые такси.
Обитатели отеля помнили эту историю.
Это была история одного песнопевца, его мгновенной сказочной славы. Он
приехал из суровой снежной соцстраны, которая сильно пострадала во
время войны.
Сюда приехал он на выступления. Известный драматург, уехав на месяц,
поселил его в своем трехкомнатном номере в "Черти". Крохотная прихожая
вела в огромную гостиную с полом, застеленным серым войлоком. Далее
следовала спальня.
Началась мода на него. Международный город закаьывал ему приемы, первая дама страны приглашала на чай. У него кружилась голова.
Она была одним из доказательств этого головокружения.
Она была фоторепортером. Порвав с буржуазной средой отца, кажется,
австрийского лесовика, она стала люмпеном левой элиты, круга Кастро и
Кортасара. Магниевая вспышка подчеркивала ее близость к иным стихиям.
Она была звездна, стройна, иронична, остра на язык, по западному
одновременно энергична и беззаботна. Она влетала в судьбы как маленький
солнечный смерч восторженной и восторгающей энергии, заряжая
напряжением не нашего поля. "Бабочка буря" - мог бы повторить про нее
поэт.
Едва она вбежала в мое повествование, как по страницам закружились
солнечные зайчики, слова заволновались, замелькали. Быстрые и маленькие
пальчики, забежав сзади, зажали мне глаза.
-Бабочка-буря - безошибочно завопил я.
Это был небесный роман.
Взяв командировку в журнале, она прилетала на его выступления в любой
край света. Хотя он и подозревал, что она не всегда пользуется услугами
самолетов. Когда в сентябре из-за гроз аэропорт был закрыт, она как то
ухитрилась прилететь и полдня сушилась.
Ее черная беспечная стрижка была удобна для аэродромов. Раскосый взгляд
вечно щурился от непостижимого света, скулы лукаво напоминали, что
гунны действительно доходили до Европы. Ее тонкий нос и нервные, как
бусинки, раздутые ноздри говорили о таланте капризном и безрассудном, а
чуть припухлые губы придавали лицу озадаченное выражение. Она носила
шикарно скроенные одежды из дешевых тканей. Ей шел оранжевый. Он звал
ее подпольной кличкой Апельсин.
Для его суровой снежной страны апельсины были ввозной диковинкой. Кроме
того, в апельсинном горьком запахе ему чудилась какая то катастрофа,
срыв в ее жизни, о котором она не говорила и от которого забывалась в
нем. Он не давал ей расплачиваться, комплексуя со всей валютой.
Не зная языка, что онапонимала в его славянских песнях? Но она чуяла за
иступленностью исполнения порывы судьбы, за его романтическими
эскападами, провинциальной неотесанностью и развязностью поп звезды ей
чудилась птица иного полета.
В тот день он получил первый аванс за пластинку. "Прибарахлюсь -
тоскливо думал он, возвращаясь в отель. - Куплю тачку, домой гостинцев
привезу".
В отеле его ждала телеграмма:"Прилетаю ночью тчк апельсин".
У него бешено заколотилось сердце. Он лег на диван. дремал. Потом пошел
во фруктовую лавку, которых много вокруг "Черти". Там при вас выжимали
соки из моркови, репы, апельсинов, манго - новая блажь большого города.
Буйвологлазый бармен прессовал апельсины.
Hotel "Devils" - the anti-bourgeois, probably the most awkward hotel in
the world. It looks like a huge station of the tenths, with cast-iron bars
galleries - it even seems to smell of charcoal. However, maybe it’s
pulls sweetish forbidden haze from the rooms.
Here, Dylan Tomass died of delirium tremens. Here the lifts break forever
there are few servants and amenities, but that's what they pay for
money. This is the lifestyle of a whole social layer of people concerned
social reorganization of the world, energetically gravitating to "white holes",
carrying paramilitary shoulder bags and swiss officer
cross red penknives.
Behind the telephone switch sits Stanley's boss, looking like a stoned
amateur violinist is not of this world. By scattering, it always connects
you to unearthly civilizations.
The elevators of the underground cinema directors rise in the elevator,
protest stars shaved under zero bakuninets in a motorcycle jacket,
mulattos in golden pose pants and jackets worn on bare
body. Emeralds light up on their fingers, like unoccupied taxis.
Residents of the hotel remembered this story.
It was the story of a songwriter, his instant fairy tale glory. is he
came from the harsh snowy socialist country, which was badly damaged during
war time.
He came here to perform. A famous playwright, having left for a month,
settled him in his three-room suite in "Devils". Tiny Hallway
led into a huge living room with gray felt floor. Further
followed by a bedroom.
The fashion for him began. The international city made fun of him, the first lady of the country invited him to tea. His head was spinning.
She was one of the evidence of this dizziness.
She was a photojournalist. Having broken with the bourgeois milieu of the father, it seems
Austrian forester, she became the lumpen of the left elite, the Castro circle and
Cortazar. Magnesium flash emphasized its proximity to other elements.
She was starry, slim, ironic, sharp on the tongue, in the western
at the same time energetic and carefree. She flew into fate like a little
solar tornado of enthusiastic and enthusiastic energy, charging
voltage is not our field. "Butterfly storm" - could repeat about her
poet.
As soon as she ran into my story, the pages spun around
sun bunnies, words were agitated, flashed. Quick and small
fingers, running behind me, squeezed my eyes.
“Butterfly storm,” I screamed unmistakably.
It was a heavenly romance.
Taking a business trip in the magazine, she flew to his speeches at any
the end of the world. Although he suspected that she did not always use the services
airplanes. When the airport was closed in September due to thunderstorms, it somehow
managed to fly in and dried out for half a day.
Her black careless haircut was convenient for airfields. Slanting look
always squinted from an incomprehensible light, cheekbones slyly reminded that
the Huns really reached Europe. Her thin nose and nerves are like
beads, bloated nostrils spoke of a capricious and reckless talent, and
her slightly puffy lips gave her face a puzzled expression. She wore
smartly tailored clothes made of cheap fabrics. She was walking orange. He called
her underground nickname is Orange.
For his harsh, snowy country, oranges were an imported curiosity. Besides
in addition, in a bitter orange smell, he dreamed of some kind of disaster,
a breakdown in her life, about which she did not speak and from which she was forgotten in
him. He did not let her pay, complexing with all the currency.
Not knowing the language, what did she understand in his Slavic songs? But she sensed for
stupidity of execution impulses of fate, beyond his romantic
escapades, provincial uncouth and swagger pop stars her
a bird of a different flight seemed to be dreaming.
That day he received the first advance for the record. "I’ll take a dip -
he thought sadly, returning to the hotel. - I’ll buy a car, the hotel’s home
I'll bring it. "
A telegram awaited him at the hotel: "I fly at night with an orange."
His heart was beating furiously. He lay on the sofa. dozed off. Then he went
to the fruit shop, of which there are many around Devils. There they squeezed
juices from carrots, turnips, oranges, mangoes - a new whim of the big city.
The buffalo-eyed bartender pressed oranges.
the world. It looks like a huge station of the tenths, with cast-iron bars
galleries - it even seems to smell of charcoal. However, maybe it’s
pulls sweetish forbidden haze from the rooms.
Here, Dylan Tomass died of delirium tremens. Here the lifts break forever
there are few servants and amenities, but that's what they pay for
money. This is the lifestyle of a whole social layer of people concerned
social reorganization of the world, energetically gravitating to "white holes",
carrying paramilitary shoulder bags and swiss officer
cross red penknives.
Behind the telephone switch sits Stanley's boss, looking like a stoned
amateur violinist is not of this world. By scattering, it always connects
you to unearthly civilizations.
The elevators of the underground cinema directors rise in the elevator,
protest stars shaved under zero bakuninets in a motorcycle jacket,
mulattos in golden pose pants and jackets worn on bare
body. Emeralds light up on their fingers, like unoccupied taxis.
Residents of the hotel remembered this story.
It was the story of a songwriter, his instant fairy tale glory. is he
came from the harsh snowy socialist country, which was badly damaged during
war time.
He came here to perform. A famous playwright, having left for a month,
settled him in his three-room suite in "Devils". Tiny Hallway
led into a huge living room with gray felt floor. Further
followed by a bedroom.
The fashion for him began. The international city made fun of him, the first lady of the country invited him to tea. His head was spinning.
She was one of the evidence of this dizziness.
She was a photojournalist. Having broken with the bourgeois milieu of the father, it seems
Austrian forester, she became the lumpen of the left elite, the Castro circle and
Cortazar. Magnesium flash emphasized its proximity to other elements.
She was starry, slim, ironic, sharp on the tongue, in the western
at the same time energetic and carefree. She flew into fate like a little
solar tornado of enthusiastic and enthusiastic energy, charging
voltage is not our field. "Butterfly storm" - could repeat about her
poet.
As soon as she ran into my story, the pages spun around
sun bunnies, words were agitated, flashed. Quick and small
fingers, running behind me, squeezed my eyes.
“Butterfly storm,” I screamed unmistakably.
It was a heavenly romance.
Taking a business trip in the magazine, she flew to his speeches at any
the end of the world. Although he suspected that she did not always use the services
airplanes. When the airport was closed in September due to thunderstorms, it somehow
managed to fly in and dried out for half a day.
Her black careless haircut was convenient for airfields. Slanting look
always squinted from an incomprehensible light, cheekbones slyly reminded that
the Huns really reached Europe. Her thin nose and nerves are like
beads, bloated nostrils spoke of a capricious and reckless talent, and
her slightly puffy lips gave her face a puzzled expression. She wore
smartly tailored clothes made of cheap fabrics. She was walking orange. He called
her underground nickname is Orange.
For his harsh, snowy country, oranges were an imported curiosity. Besides
in addition, in a bitter orange smell, he dreamed of some kind of disaster,
a breakdown in her life, about which she did not speak and from which she was forgotten in
him. He did not let her pay, complexing with all the currency.
Not knowing the language, what did she understand in his Slavic songs? But she sensed for
stupidity of execution impulses of fate, beyond his romantic
escapades, provincial uncouth and swagger pop stars her
a bird of a different flight seemed to be dreaming.
That day he received the first advance for the record. "I’ll take a dip -
he thought sadly, returning to the hotel. - I’ll buy a car, the hotel’s home
I'll bring it. "
A telegram awaited him at the hotel: "I fly at night with an orange."
His heart was beating furiously. He lay on the sofa. dozed off. Then he went
to the fruit shop, of which there are many around Devils. There they squeezed
juices from carrots, turnips, oranges, mangoes - a new whim of the big city.
The buffalo-eyed bartender pressed oranges.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ксения Швецова
