На днях прочитал "Покер с аятоллой" - очень любопытные и немного нравоучительные мемуары Реваза Утургаури, помощника советского консула в Иране в 80-х. Такой набор баек за кружкой кофе. Очень рекомендую!
Приведу 2 отрывка:
"Кроме информационно-аналитической работы и песенного творчества я занимался массой других дел. На мне были переписка и прямые контакты с генерал- губернаторством. Надо сказать, что его руководство, несмотря на сложные двусторонние отношения, держало себя с нами весьма корректно. В этом деле большое значение имел личностный фактор: иранец может плохо относиться к твоей стране, но в первую очередь он видит перед собой человека, и если лично в тебе усматривает достоинство, порядочность и уважительное к себе отношение, то на генетическом уровне не может проявить враждебность. Так он выращен. Может, я льщу себе, но полагаю, что было именно так. Важным моментом становления отношений стал случай с Махмудом. Весной 1983 г., в самом начале моей командировки, из Центра пришло указание уволить сотрудников-иностранцев. Оно касалось не только консульства в Исфагане, но всех без исключения советских загранучреждений. Такая мера была вызвана активизацией международного терроризма, и КГБ принимал превентивные меры. В нашем случае иностранцем являлся один- единственный человек — сторож Махмуд. Он верой и правдой служил здесь еще со Второй мировой войны, был надежным хранителем территории и имущества генконсульства, когда оно пустовало, т.е. в течение двадцати лет. После возвращения наших в 1969 г. перешел на должность садовника и так же честно исполнял эту работу еще пятнадцать лет, получая за нее гроши. Он был небольшого роста, худеньким, улыбчивым стариком, очень немногословным. О том, чтобы отстоять его, не могло быть и речи: кто в Центре будет слушать про какого-то Махмуда?! Нам предстояло сообщить этому человеку, что завтра его семье нечего будет кушать. — Я туда не пойду, — кивнув головой на консульский сад, где трудился старик, сказал Растерянный, — иди ты, у тебя лучше получится. Мне до сих пор нелегко вспоминать эту сцену. Когда я выдавил из себя какие-то слова, Махмуд посмотрел на меня непонимающим взглядом и произнес: «За что?!» В ответ я молча развел руками. Он медленно повернулся, ушел за деревья в глубь сада, встал на колени и начал молиться. Затем собрал свои вещи в небольшой узелок и вышел за ворота генконсульства. Больше его здесь никто никогда не видел. На этом можно было поставить точку, но я не смог. На следующий день поехал в политический департамент генерал-губернаторства, с которым мы были в постоянном контакте, и, нарушая все существующие у нас порядки, рассказал о случившемся. Попросил прислать нам официальное письмо о необходимости выплатить бывшему служащему денежную компенсацию за увольнение. Причем посчитать так, чтобы сложилась максимальная сумма. В департаменте работали толковые люди, и вскоре такая бумага с перечнем статей иранских законов и указанием внушительной цифры легла на стол Растерянному. Возражать он не мог, и бухгалтерия выдала деньги. Но тут возникла загвоздка: Махмуд отказался их принимать, причем не только от нас, но и от сотрудников губернаторства. Они мне потом рассказали, какую придумали хитрость: привели к старику известного в Исфагане муллу, которому заранее все объяснили, и мулла заявил Махмуду, что Аллаху угодно, чтобы он взял деньги. Лишь после этого гордый нищий старик принял конверт. В моем поступке, безусловно, присутствовал риск. Если бы руководству стали известны его детали, голова моя тут же слетела бы с плеч. Но я считал, что действую по справедливости, а косвенным результатом явилось расположение ко мне иранцев, которое в дальнейшем всем нам значительно облегчало жизнь."
И ещё один:
"В Исфагане за мной постоянно следили. Это происходило по двум причинам. Во-первых, местная контрразведка не могла допустить и мысли о том, что среди сотрудников консульства нет разведчиков. В их понимании в этом случае все остальное теряло смысл. Во-вторых, им больше не за кем было следить (я имею в виду иностранцев), и получалось, что меня одного сторожило целое Управление. Вычислить разведчика, действующего под дипломатическим прикрытием, в большинстве случаев сложности не представляет. Его рабочий режим, обусловленный спецификой деятельности, совершенно иной, чем у «чистого» дипломата. Разведчик вынужден больше двигаться. В «опасных» странах, таких как Иран, где для обычных дипломатов существуют ограничения в передвижении по городу, предписанные собственной службой безопасности, разведчик особенно легко узнаваем. Он появляется в такое время, в таких местах, куда никто из мидовцев даже случайно заехать не может. Машину паркует всегда «носом» к выезду: это — железное правило, в отличие от «чистого», который бросает как попало. Существует масса деталей, всех не перечесть, по которым определяется «кто есть кто», и плотное наружное наблюдение в течение максимум полугода дает на этот счет, как правило, точный ответ. Исключение составляют консулы. В отношении консула сложно наверняка сказать, из какой он конторы! Он ездит куда хочет и когда хочет, и черт его знает, то ли по «чистому» делу, то ли нет. Может сесть за руль ночью и поехать кататься. Посольскому дипломату за это снимут голову, а ему, шельмецу, ничего не будет. И опять же не поймешь: тайник он поехал закладывать или просто, дурак безбашенный, выпил и бузотерит! Консулы всегда были для контрразведки двойной головной болью. Иранцы «пасли» меня скрытно, но через несколько месяцев все были уже хорошо мне знакомы. Уважая их труд, я не вредничал и если, скажем, в автомобильной пробке они отставали, не отрывался, а ждал, пока подтянется «хвост». Такие вещи профессионалами ценятся, тем более что особой нужды играть с ними в «казаки-разбойники» у меня не было. Вспоминается один показательный случай. Как-то в пятничный день (выходной в Иране) я тормознул свою «Волгу» у открытого ресторана на берегу Заяндеруд, присел за столик и заказал пару кебабов. Боковым зрением заметил: бежевый «Пейкан» проехал чуть дальше, остановился у перекрестка, в машине — водитель и два пассажира, мотор работает, водитель смотрит в зеркало заднего вида; мотоцикл остановился, не доезжая до ресторана, на нем двое мужчин, прикрыты кустами, мотор работает, оба сидят в седле. Скоро мне принесли заказ, и я с аппетитом принялся за еду. Неожиданно к ресторану подкатил тот самый мотоцикл. Его седоки, двое мужчин средних лет, быстрым шагом направились к свободному столику. Бросив короткий взгляд в мою сторону и прикинув время, которое потребуется мне на еду, они заказали себе по гамбургеру и кока-коле. Видно, парни чертовски проголодались, иначе вряд ли бы так грубо нарушили правила наблюдения. Я продолжал уплетать вкусный кебаб и, когда дожевал последний кусок, вдруг обнаружил: контрразведчики смотрят на меня напряженнейшим взглядом, держа у рта недоеденные бутерброды. И такая досада была в их глазах: сейчас придется все бросить и снова катить вслед за «Волгой» неизвестно куда. Я оценил ситуацию, окликнул официанта и попросил принести чай. Парни облегченно вздохнули и продолжили есть. Я спокойно сидел за столиком, не притрагиваясь к стакану, что означало: чай мне не нужен — это знак уважения с моей стороны. Поступок был правильно понят. Когда они всё доели, старший по возрасту, вставая из-за стола, приложил правую руку к сердцу и слегка кивнул головой: «Принято с благодарностью!». Затем они сели на мотоцикл и отъехали на исходное место. Можно не сомневаться, что иранская контрразведка дружеских чувств ко мне не питала, тем не менее через несколько лет во время вооруженного нападения на генеральное консульство один из этих парней спас мне жизнь. Не исключаю, что причиной было чисто профессиональное уважение."
Приведу 2 отрывка:
"Кроме информационно-аналитической работы и песенного творчества я занимался массой других дел. На мне были переписка и прямые контакты с генерал- губернаторством. Надо сказать, что его руководство, несмотря на сложные двусторонние отношения, держало себя с нами весьма корректно. В этом деле большое значение имел личностный фактор: иранец может плохо относиться к твоей стране, но в первую очередь он видит перед собой человека, и если лично в тебе усматривает достоинство, порядочность и уважительное к себе отношение, то на генетическом уровне не может проявить враждебность. Так он выращен. Может, я льщу себе, но полагаю, что было именно так. Важным моментом становления отношений стал случай с Махмудом. Весной 1983 г., в самом начале моей командировки, из Центра пришло указание уволить сотрудников-иностранцев. Оно касалось не только консульства в Исфагане, но всех без исключения советских загранучреждений. Такая мера была вызвана активизацией международного терроризма, и КГБ принимал превентивные меры. В нашем случае иностранцем являлся один- единственный человек — сторож Махмуд. Он верой и правдой служил здесь еще со Второй мировой войны, был надежным хранителем территории и имущества генконсульства, когда оно пустовало, т.е. в течение двадцати лет. После возвращения наших в 1969 г. перешел на должность садовника и так же честно исполнял эту работу еще пятнадцать лет, получая за нее гроши. Он был небольшого роста, худеньким, улыбчивым стариком, очень немногословным. О том, чтобы отстоять его, не могло быть и речи: кто в Центре будет слушать про какого-то Махмуда?! Нам предстояло сообщить этому человеку, что завтра его семье нечего будет кушать. — Я туда не пойду, — кивнув головой на консульский сад, где трудился старик, сказал Растерянный, — иди ты, у тебя лучше получится. Мне до сих пор нелегко вспоминать эту сцену. Когда я выдавил из себя какие-то слова, Махмуд посмотрел на меня непонимающим взглядом и произнес: «За что?!» В ответ я молча развел руками. Он медленно повернулся, ушел за деревья в глубь сада, встал на колени и начал молиться. Затем собрал свои вещи в небольшой узелок и вышел за ворота генконсульства. Больше его здесь никто никогда не видел. На этом можно было поставить точку, но я не смог. На следующий день поехал в политический департамент генерал-губернаторства, с которым мы были в постоянном контакте, и, нарушая все существующие у нас порядки, рассказал о случившемся. Попросил прислать нам официальное письмо о необходимости выплатить бывшему служащему денежную компенсацию за увольнение. Причем посчитать так, чтобы сложилась максимальная сумма. В департаменте работали толковые люди, и вскоре такая бумага с перечнем статей иранских законов и указанием внушительной цифры легла на стол Растерянному. Возражать он не мог, и бухгалтерия выдала деньги. Но тут возникла загвоздка: Махмуд отказался их принимать, причем не только от нас, но и от сотрудников губернаторства. Они мне потом рассказали, какую придумали хитрость: привели к старику известного в Исфагане муллу, которому заранее все объяснили, и мулла заявил Махмуду, что Аллаху угодно, чтобы он взял деньги. Лишь после этого гордый нищий старик принял конверт. В моем поступке, безусловно, присутствовал риск. Если бы руководству стали известны его детали, голова моя тут же слетела бы с плеч. Но я считал, что действую по справедливости, а косвенным результатом явилось расположение ко мне иранцев, которое в дальнейшем всем нам значительно облегчало жизнь."
И ещё один:
"В Исфагане за мной постоянно следили. Это происходило по двум причинам. Во-первых, местная контрразведка не могла допустить и мысли о том, что среди сотрудников консульства нет разведчиков. В их понимании в этом случае все остальное теряло смысл. Во-вторых, им больше не за кем было следить (я имею в виду иностранцев), и получалось, что меня одного сторожило целое Управление. Вычислить разведчика, действующего под дипломатическим прикрытием, в большинстве случаев сложности не представляет. Его рабочий режим, обусловленный спецификой деятельности, совершенно иной, чем у «чистого» дипломата. Разведчик вынужден больше двигаться. В «опасных» странах, таких как Иран, где для обычных дипломатов существуют ограничения в передвижении по городу, предписанные собственной службой безопасности, разведчик особенно легко узнаваем. Он появляется в такое время, в таких местах, куда никто из мидовцев даже случайно заехать не может. Машину паркует всегда «носом» к выезду: это — железное правило, в отличие от «чистого», который бросает как попало. Существует масса деталей, всех не перечесть, по которым определяется «кто есть кто», и плотное наружное наблюдение в течение максимум полугода дает на этот счет, как правило, точный ответ. Исключение составляют консулы. В отношении консула сложно наверняка сказать, из какой он конторы! Он ездит куда хочет и когда хочет, и черт его знает, то ли по «чистому» делу, то ли нет. Может сесть за руль ночью и поехать кататься. Посольскому дипломату за это снимут голову, а ему, шельмецу, ничего не будет. И опять же не поймешь: тайник он поехал закладывать или просто, дурак безбашенный, выпил и бузотерит! Консулы всегда были для контрразведки двойной головной болью. Иранцы «пасли» меня скрытно, но через несколько месяцев все были уже хорошо мне знакомы. Уважая их труд, я не вредничал и если, скажем, в автомобильной пробке они отставали, не отрывался, а ждал, пока подтянется «хвост». Такие вещи профессионалами ценятся, тем более что особой нужды играть с ними в «казаки-разбойники» у меня не было. Вспоминается один показательный случай. Как-то в пятничный день (выходной в Иране) я тормознул свою «Волгу» у открытого ресторана на берегу Заяндеруд, присел за столик и заказал пару кебабов. Боковым зрением заметил: бежевый «Пейкан» проехал чуть дальше, остановился у перекрестка, в машине — водитель и два пассажира, мотор работает, водитель смотрит в зеркало заднего вида; мотоцикл остановился, не доезжая до ресторана, на нем двое мужчин, прикрыты кустами, мотор работает, оба сидят в седле. Скоро мне принесли заказ, и я с аппетитом принялся за еду. Неожиданно к ресторану подкатил тот самый мотоцикл. Его седоки, двое мужчин средних лет, быстрым шагом направились к свободному столику. Бросив короткий взгляд в мою сторону и прикинув время, которое потребуется мне на еду, они заказали себе по гамбургеру и кока-коле. Видно, парни чертовски проголодались, иначе вряд ли бы так грубо нарушили правила наблюдения. Я продолжал уплетать вкусный кебаб и, когда дожевал последний кусок, вдруг обнаружил: контрразведчики смотрят на меня напряженнейшим взглядом, держа у рта недоеденные бутерброды. И такая досада была в их глазах: сейчас придется все бросить и снова катить вслед за «Волгой» неизвестно куда. Я оценил ситуацию, окликнул официанта и попросил принести чай. Парни облегченно вздохнули и продолжили есть. Я спокойно сидел за столиком, не притрагиваясь к стакану, что означало: чай мне не нужен — это знак уважения с моей стороны. Поступок был правильно понят. Когда они всё доели, старший по возрасту, вставая из-за стола, приложил правую руку к сердцу и слегка кивнул головой: «Принято с благодарностью!». Затем они сели на мотоцикл и отъехали на исходное место. Можно не сомневаться, что иранская контрразведка дружеских чувств ко мне не питала, тем не менее через несколько лет во время вооруженного нападения на генеральное консульство один из этих парней спас мне жизнь. Не исключаю, что причиной было чисто профессиональное уважение."
The other day I read "Poker with Ayatollah" - a very curious and slightly moralizing memoir of Revaz Uturgauri, an assistant to the Soviet consul in Iran in the 80s. Such a set of tales for a cup of coffee. Highly recommend!
I will give 2 passages:
“In addition to informational and analytical work and songwriting, I was engaged in a host of other matters. I had correspondence and direct contacts with the general government. I must say that his leadership, despite the complicated bilateral relations, behaved quite correctly with us. In this matter the personal factor was of great importance: an Iranian may treat your country badly, but first of all he sees a person in front of him, and if he personally sees in you dignity, decency and respect for himself, then at the genetic level he can’t show hostility. So he’s grown up. Maybe I flatter myself, but I think it was just that. The case with Mahmoud became an important moment in the formation of relations. In the spring of 1983, at the very beginning of my business trip, the Center sent an order to fire employees - foreigners. It concerned not only the consulate in Isfahan, but all, without exception, Soviet foreign agencies. Such a measure was caused by the intensification of international terrorism, and the KGB took preventive measures. In our case, the alien was the only one person - the guard Mahmoud. He served here faithfully since the Second World War, he was a reliable guardian of the territory and property of the Consulate General when it was empty, i.e. for twenty years. After our return in 1969, he transferred to the post of gardener and just as honestly performed this work for another fifteen years, receiving pennies for it. He was short, slender, smiling old man, very laconic. It was out of the question to defend him: who in the Center would listen about some Mahmud ?! We had to inform this man that tomorrow his family would have nothing to eat. “I won’t go there,” said the Confused, nodding his head at the consular garden where the old man worked, “go you, you will succeed.” It’s still not easy for me to remember this scene. When I uttered some words from myself, Mahmoud looked at me with an incomprehensible look and said: “For what ?!” In response, I silently spread my hands. He turned slowly, went behind the trees into the back of the garden, knelt down and began to pray. Then he packed his things in a small bundle and went outside the gates of the Consulate General. No one has ever seen him here again. It was possible to put an end to this, but I could not. The next day I went to the political department of the governor general, with whom we were in constant contact, and, violating all our existing rules, told about what had happened. He asked me to send us an official letter about the need to pay a former employee cash compensation for dismissal. Moreover, to calculate so that there is a maximum amount. Intelligent people worked in the department, and soon such a paper with a list of articles of Iranian laws and an impressive figure lay on the table for the Confused. He could not object, and the accounting department issued money. But here a snag arose: Mahmud refused to accept them, not only from us, but also from the employees of the governorship. They later told me what a trick had come up with: they brought a mullah known to Isfahan to the old man, who had been explained everything in advance, and the mullah told Mahmoud that Allah wanted him to take the money. Only after that the proud impoverished old man accepted the envelope. In my act, of course, there was a risk. If the management had known its details, my head would immediately have flown off my shoulders. But I believed that I was acting fairly, and an indirect result was the disposition of Iranians towards me, which in the future made life much easier for all of us. "
And one more:
"In Isfahan, they constantly monitored me. This happened for two reasons. Firstly, the local counterintelligence could not allow the thought that there were no scouts among the consular officers. In their understanding, in this case, everything else was meaningless. Secondly, they no longer had anyone to follow (I mean foreigners), and it turned out that the whole Directorate guarded me alone. In most cases, it’s not difficult to calculate a scout operating under diplomatic cover. a spy that is completely different from that of a "pure" diplomat. A scout is forced to move more. In "dangerous" countries, such as Iran, where ordinary diplomats have restrictions on moving around the city, prescribed by their own security service, the scout is especially easily recognizable. He appears at such a time, in such places where none of the MIDs can even accidentally call in. The car is always parked with the "nose" to the exit: this is an iron rule, unlike the "clean" one, which throws one and the other. There are a lot of details, all of which cannot be counted, by which “who is who” is determined, and tight external observation for a maximum of six months gives, as a rule, an accurate answer to this. The exception is consuls. Regarding cons
I will give 2 passages:
“In addition to informational and analytical work and songwriting, I was engaged in a host of other matters. I had correspondence and direct contacts with the general government. I must say that his leadership, despite the complicated bilateral relations, behaved quite correctly with us. In this matter the personal factor was of great importance: an Iranian may treat your country badly, but first of all he sees a person in front of him, and if he personally sees in you dignity, decency and respect for himself, then at the genetic level he can’t show hostility. So he’s grown up. Maybe I flatter myself, but I think it was just that. The case with Mahmoud became an important moment in the formation of relations. In the spring of 1983, at the very beginning of my business trip, the Center sent an order to fire employees - foreigners. It concerned not only the consulate in Isfahan, but all, without exception, Soviet foreign agencies. Such a measure was caused by the intensification of international terrorism, and the KGB took preventive measures. In our case, the alien was the only one person - the guard Mahmoud. He served here faithfully since the Second World War, he was a reliable guardian of the territory and property of the Consulate General when it was empty, i.e. for twenty years. After our return in 1969, he transferred to the post of gardener and just as honestly performed this work for another fifteen years, receiving pennies for it. He was short, slender, smiling old man, very laconic. It was out of the question to defend him: who in the Center would listen about some Mahmud ?! We had to inform this man that tomorrow his family would have nothing to eat. “I won’t go there,” said the Confused, nodding his head at the consular garden where the old man worked, “go you, you will succeed.” It’s still not easy for me to remember this scene. When I uttered some words from myself, Mahmoud looked at me with an incomprehensible look and said: “For what ?!” In response, I silently spread my hands. He turned slowly, went behind the trees into the back of the garden, knelt down and began to pray. Then he packed his things in a small bundle and went outside the gates of the Consulate General. No one has ever seen him here again. It was possible to put an end to this, but I could not. The next day I went to the political department of the governor general, with whom we were in constant contact, and, violating all our existing rules, told about what had happened. He asked me to send us an official letter about the need to pay a former employee cash compensation for dismissal. Moreover, to calculate so that there is a maximum amount. Intelligent people worked in the department, and soon such a paper with a list of articles of Iranian laws and an impressive figure lay on the table for the Confused. He could not object, and the accounting department issued money. But here a snag arose: Mahmud refused to accept them, not only from us, but also from the employees of the governorship. They later told me what a trick had come up with: they brought a mullah known to Isfahan to the old man, who had been explained everything in advance, and the mullah told Mahmoud that Allah wanted him to take the money. Only after that the proud impoverished old man accepted the envelope. In my act, of course, there was a risk. If the management had known its details, my head would immediately have flown off my shoulders. But I believed that I was acting fairly, and an indirect result was the disposition of Iranians towards me, which in the future made life much easier for all of us. "
And one more:
"In Isfahan, they constantly monitored me. This happened for two reasons. Firstly, the local counterintelligence could not allow the thought that there were no scouts among the consular officers. In their understanding, in this case, everything else was meaningless. Secondly, they no longer had anyone to follow (I mean foreigners), and it turned out that the whole Directorate guarded me alone. In most cases, it’s not difficult to calculate a scout operating under diplomatic cover. a spy that is completely different from that of a "pure" diplomat. A scout is forced to move more. In "dangerous" countries, such as Iran, where ordinary diplomats have restrictions on moving around the city, prescribed by their own security service, the scout is especially easily recognizable. He appears at such a time, in such places where none of the MIDs can even accidentally call in. The car is always parked with the "nose" to the exit: this is an iron rule, unlike the "clean" one, which throws one and the other. There are a lot of details, all of which cannot be counted, by which “who is who” is determined, and tight external observation for a maximum of six months gives, as a rule, an accurate answer to this. The exception is consuls. Regarding cons
У записи 34 лайков,
2 репостов,
1398 просмотров.
2 репостов,
1398 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Афанасьев
